Третьего не дано - Азерников Валентин Захарович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/11
• Следующая

Косарева. Ну, это как раз неудачная параллель. У нас с главным разные функции и, как следствие, разные навыки. Главный редактор может и не уметь писать.

Платонов. Что ж, сказано скромненько, но – со вкусом. Кстати, у нас с Басаргиным тоже разные функции и разные навыки. Но дело не в этом. Есть ведь главный инженер – и тут бы вы были правы. (Пауза.) Бог его знает, отчего все так сложилось. Может, попросту жизнь засосала – служба, преподавание, переводы. А в сумме получилось не сложение, а вычитание. А может, и не только в этом дело. Я ведь еще и не из их футбольной команды.

Косарева. Вы же давно работаете здесь – больше, чем Басаргин.

Платонов. В этом-то все и дело. Я не его человек. Он ведь привел ползаводского руководства вместе с собой. У нас даже вахтер – и тот раньше с ним работал. Знаете, как это бывает – бабка за дедку, дедка за репку. Звучит голос из репродуктора: «Платонова вызывает главный инженер».

Ну вот, хватились. Извините, я по существу так ничего вам и не сказал. Но право же, я и не знаю, что сказать. Если хотите, встретимся попозже.

Косарева. Ладно, я только еще не знаю, как сложатся мои дела здесь. Я тогда разыщу вас. Счастливо.

Платонов. Всего. (Уходит.)

Косарева некоторое время сидит, записывает в блокнот, потом встает и переходит на другую половину сцены. Там загорается свет, а на правой половине – гаснет. Кабинет начальника цеха. За столом Соминский.

Косарева. Здравствуйте, я из вечерней газеты. (Протягивает руку.) Косарева.

Соминский (встает, здоровается). Такая молодая – и уже Косарева? Чем могу?

Косарева (садится). Мне бы хотелось услышать ваше мнение обо всем этом. Вы начальник цеха, это ваше хозяйство, так что…

Соминский. Понимаю. (Садится.) Вы с кем говорили уже?…

Косарева (листает блокнот). С Черкасовым, Золотухиным, со Степановым. С кем еще? С Платоновым. Немного – с Басаргиным.

Соминский. К Крылову не пускают?

Косарева. Нет пока. Я звонила недавно.

Соминский. Да. Скверная история.

Косарева. Куда уж боле. Не удалось восстановить, как все произошло?

Соминский. Толком нет. Только Тихомиров или Крылов могут что-нибудь точное сказать. Да и они могли не успеть сообразить, в чем дело. Это же миг один. Скорее всего, произошло что-то с уплотнением во фланце аппарата. Ну, а смесь окисляется на воздухе, ей много не надо. Отчего это случилось – непонятно. Предположить, что Тихомиров упустил давление, трудно – он один из лучших аппаратчиков. Хотя, с другой стороны, вторая подряд смена, да еще в ночь, – дело нешуточное. А может, манометр барахлил – только теперь разве это узнаешь? От него обломки остались.

Косарева. Простите, я хочу пока вернуться к первой версии. Если предположить, что Тихомиров сам упустил давление вследствие, так сказать, естественной усталости, то не следует ли отсюда, что виноват в аварии тот, кто оставил его на вторую смену?

Соминский. Иными словами – Золотухин?

Косарева. Да.

Соминский (после некоторого молчания). Один Золотухин?

Косарева. Так получается.

Соминский (опять немного помолчал). Знаете, что я вам скажу? Это слишком просто получается. А просто, как нас учили, – далеко не всегда истинно. Не так ли?

Косарева. Но он же разрешил Тихомирову остаться – вы не отрицаете этого?

Соминский. Вы же сами говорите – разрешил. Значит, тот просил.

Косарева. Ну и что, что просил. Раз не положено, значит, не положено.

Соминский. Такого абсолютного запрета нет. Есть рекомендация.

Косарева. Пусть рекомендация. Но раз кто-то рекомендует, кто-то другой должен следить за ее выполнением. Так?

Соминский. Так.

Косарева. Кто же персонально?

Соминский. Я вам отвечу, пожалуйста. Крылов, Золотухин, я, директор.

Косарева. Хорошая компания.

Соминский. Неплохая. И заметьте: Золотухин виноват ничуть не больше, чем все остальные. Если бы это произошло в утреннюю смену, когда я здесь, я бы тоже разрешил Тихомирову остаться. Потому что, во-первых, это Тихомиров, а во-вторых, потому, что кто же тогда будет работать на втором аппарате? И Золотухин это знал. И кроме того, он знал, что, если бы аппарат простаивал целую смену в конце квартала, когда завод и так еле вытягивает план, его бы просто лишили премии и не лишили удовольствия выслушать пару неприятных слов.

Косарева. Это какая-то безличная форма – лишили, не лишили.

Соминский. Пожалуйста, я вам могу перевести ее в личную. Я первый бы просил влепить ему выговор.

Косарева. И вы полагаете – справедливый?

Соминский. Не меньше, чем тот, который получил бы я.

Косарева. Но есть маленькая разница. Тихомиров тогда был бы жив-здоров.

Соминский (после паузы). Мадам… Я читал ваши статьи. Вы производите впечатление разумной женщины. Скажите, когда вы переходите улицу там, где не положено, вы думаете о том, что именно в этот раз попадете под машину? (Пауза.) А когда вы в сердцах говорите своему мужу что-нибудь насчет развода, вы что, предполагаете, что он тут же соберет свой чемодан? (Небольшая пауза.) Вот так. Не надо стараться быть умным задним числом. Конечно, это ужасно, что случилось, но разве кто-нибудь предполагал такое? Десятки раз люди оставались на вторую смену, несколько раз летели у нас уплотнители, но жертв никогда еще не было. А я работаю со дня основания цеха. Тут просто какое-то невероятное стечение обстоятельств.

Косарева. Но Платонов считает, что были нарушены правила техники безопасности. Причем дважды нарушены: когда ставили старые уплотнители и когда Тихомирову разрешили остаться.

Соминский. А почему он закрыл глаза на явное нарушение – это он вам не сказал?

Косарева. Нет, вы, может, не так меня поняли. Он не сваливает всю вину на других, он считает, что он тоже виноват, но… не больше, чем другие.

Соминский. Вы знаете, как называется его должность?

Косарева (досадливо). Знаю.

Соминский. Ну? Так за что ему платят зарплату? Он что, планом занимается? Кадрами? Сырьем? Он ничем этим не занимается. Он должен делать только одно – следить, чтоб не нарушалась инструкция.

Косарева. Но ведь не он виноват, что нет запасных деталей.

Соминский. Где нет? В цехе? На заводе? Но ведь есть еще город, район, область, страна. Что, по-вашему, так и нет нигде этих паршивых прокладок? Только их надо поискать.

Косарева. Знаете, я не уверена, что вы правы. Искать прокладки по городу – это занятие не Платонова, а механика и снабженца.

Соминский. Верно. Я ж сказал – вы очень разумная женщина. Но послушайте, разумная женщина, если снабженцам наплевать на седьмой цех, а Платонов может достать прокладки у знакомых на другом заводе или обменять на что-нибудь, почему же он этого не делает?

Косарева. Но, по вашей логике, так все должны будут заниматься не своим делом.

Соминский. А чем, вы думаете, мы занимаемся?… И потом, это не моя логика. Это логика жизни. Ты отвечаешь за технику безопасности – ты и доставай все, что тебе для этого надо. А как – это твое дело. Можешь выколотить из лентяев снабженцев – молодец, не можешь – иди жалуйся на них, не помогло – иди по городу с протянутой рукой…

Косарева. Не дали – укради…

Соминский. Я учил логику очень давно. Но по-

мню, что всякую истину можно довести до абсурда, если ее чрезмерно увеличить.

Косарева. Не так уж и чрезмерно. Да ладно, не будем уходить в сторону. Я вас поняла так, что в том, что аппарат оказался неисправным, виноват все-таки Платонов.

Соминский. Вы меня поняли не так, мада.м. Платонов виноват не меньше других. Теперь вы меня поняли?

Косарева. Теперь поняла. И еще, пожалуй, я поняла, почему именно в вашем цехе произошел этот случай.

Соминский. Да? Ну что ж, у нас свобода слова, пишите. Но только не забудьте объяснить своим читателям, что и вы стали на тот путь, который сами же и осуждаете, – ищете стрелочника.

• Предыдущая
• 5/11
• Следующая