Корона Солнца - Павлов Сергей Иванович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая

«Обогащайся опытом!» Милый, наивный учитель! Произнося эти слова, ты не мог себе даже представить, насколько мал их размер, чтобы вместить действительное содержание. Наш опыт — это миллионы километров межпланетных трасс и миллионы метров магнитной пленки с ценнейшими астрофизическими данными, это колкие, холодные лучики звезд и всепожирающий пламень огромного Солнца, надежные плечи друзей и мертвые тела погибших товарищей.

Наш опыт — это не отступать там, где, казалось бы, идти вперед невозможно, проходить там, где до нас не проходил никто, распутывать сложные тайны пространства и уметь постигать то, что кажется непостижимым…

— Хороший режим, — сказал командир. — Акопяновский…

— Вы это о чем? — не понял я.

— Об электронном лоцмане. Каждые десять минут увеличивает мощность пространственных двигателей на пять тысячных. Можно подумать, что за пультом сидит Акопян… Вот что, Алеша: сходи в салон и посмотри, что там поделывает Веншин. Про Акопяна — ни слова, нечего расстраивать его раньше времени.

Шаров тяжело поднялся и вышел. Несмотря ни на что, он старается казаться спокойным. Идол чугунный…

Я привел в действие движущий механизм щита. Пока нагнетался воздух, отнес закованное в панцирь тело Акопяна ближе к стене. Глотаю застрявший в горле комок.

Откинув крышку люка, я шагнул в салон… и остолбенел.

«Мало вам космических девушек».

В кресле пилота сидел Акопян.

Веншин, как ни в чем не бывало, копошится у приборного стенда.

Акопян поворачивает голову в мою сторону.

— Ты, Алешка?.. Командир не пришел?

Не помню, как я вернулся в переходную камеру. Помню только, что с силой захлопнул за собой крышку люка. С недоумением и страхом гляжу на скафандр, лежащий у стены, на громадную вмятину. Меня колотит озноб.

«Мало вам космических девушек…»

Шарова я нашел в десятом секторе. Увидев меня, он опустил сварочный пистолет и с тревогой в голосе спросил:

— Что-нибудь… случилось?

— Да…

— Говори.

Но я не мог говорить.

Шаров встряхнул меня за плечо:

— Говори же!

— Вы… вы не поверите мне.

— Веншин?.. Он жив?

— Нет, — верчу я головой в скафандре. — То есть да, но не в этом дело!.. Не трясите меня, я скажу. Там, в кресле пилота, сидит Акопян.

Шаров выключил пистолет и швырнул в сторону.

— Повтори.

Я повторил.

— Тебе померещилось…

— Не знаю. В переходной камере лежит скафандр…

Я стою и жду, что скажет командир. Озноб не проходит.

— Так-так… — произносит командир. — Так-так…

В переходной камере Шаров заставляет меня вскрыть скафандр. Огромная вмятина мешает откинуть замки.

На нас смотрело мертвое лицо Акопяна. Бледное, горбоносое, такое знакомое…

В салон командир не вошел. Он только приоткрыл крышку люка и заглянул в образовавшуюся щель. Молча захлопнул люк.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь, Алеша?

Могу ли я о чем-нибудь думать сейчас? Я в изнеможении прислонился к стене. Потом, собравшись с духом, сказал:

— Алитора.

— Чушь! — говорит командир. — Впрочем… Ну а Веншин?

— Веншин тот же. Я заметил на его левой щеке кровоподтек, который он имел до нашего ухода.

— И он никак не реагирует на появление второго Акопяна?

— Он поглощен работой и, верно, даже не заметил, что Акопян вообще уходил из салона.

— Н-да…

Шаров долго ходит вокруг распростертого тела пилота. Наконец он останавливается и спрашивает:

— Она утверждала, что алиторы абсолютно неразличимы между собой?

— Да, так она говорила. Люди двойных алитор обретают различие только со временем. Это легко проверить — тот, второй, Акопян не должен знать о нас ничего, начиная с того самого вечера, когда рассказывал про джед-джедаков.

— Я видел ее, — вдруг признался Шаров.

У меня перехватило дыхание.

— Я видел ее в тот момент, когда она уходила, — продолжал командир. — Я думал, это померещилось мне…

— Нет, не померещилось, — подтверждаю я.

— Что же нам делать? Тот, в салоне, должно быть, и не подозревает о существовании своего мертвого двойника…

— Должно быть, — соглашаюсь я.

— В таком случае я предлагаю устроить погибшему почетные похороны. Но второй ничего не должен знать об этом.

— Не должен. А чем мы докажем там, на Земле?

Шаров махнул рукой:

— Зачем нам доказывать? Мне, например, наплевать.

Мы уносим тело к шахте подъемника. Командир склоняется над скафандром и долго смотрит в темную щель перископа.

— Ладно, давай… — говорит он дрогнувшим голосом и нажимает сигнал общей тревоги.

Пронзительный крик сирены разносится по всему кораблю. И снова мне чудится в этом крике жалоба и прощание. Я закладываю блещущее броней тело пилота в пневматическую камеру и нажимаю рычаг. Мы поднимаем правые руки — прощальный салют космонавтов…

Рядом с нами появляется фигура в скафандре. Она отключает сирену и голосом Акопяна спрашивает:

— По какому случаю вы устроили здесь шумный праздник? Что-нибудь произошло?

— Заткнись, — строго говорит Шаров. — Помолчи немного.

— С какой стати? Я хочу знать, что случилось?

— Случилось то, чего уже не поправишь. — В голосе Шарова скрытая неприязнь. — Пришлось выбросить в космос твой скафандр.

— Это еще зачем?! — удивляется голос Акопяна.

— Так, ерунда… Заражен радиоактивностью.

— Ха! А я-то ломаю голову: куда мог деваться мой персональный скафандр?! Что ж, буду пользоваться скафандром Веншина. Тесноват, правда, но ничего, терпимо. А что это у тебя с рукой, дорогой?

И столько неподдельной тревоги слышится в этом вопросе, что мне становится не по себе. Не по себе и Шарову — я чувствую, он смущен.

— Да так… ничего особенного, — буркнул он.

— Хитришь, командир!.. Работа есть? Зачем вызывали?

— Иди заканчивай. В девятом секторе.

Некоторое время мы с командиром внимательно следим, как двойник Акопяна ловко орудует сварочным пистолетом. Накладывая ровные швы на поврежденные части теплоприемника, он не перестает удивляться:

— Эй, ребята, и когда вы успели развести здесь такое свинство? Стоило мне проспать свою вахту, и вот, пожалуйста!.. Кстати, всю ночь сегодня мне снились джед-джедаки. К письму, наверное.

— Пойдем, Алеша… Все в порядке.

Мы с Шаровым отправились в переходную камеру. За всю дорогу командир не произнес ни слова. Я тоже молчал. Но думали мы об одном и том же… С рукой Шарова я провозился около часа. Фаланги указательного и среднего пальцев были раздроблены. Удивляюсь, как он мог терпеть такую боль!.. Я извлек осколки костей и сделал все, что мог, чтобы кисть в дальнейшем не потеряла гибкости движений. Хирург из меня, прямо скажу, никудышный, но рентгеновский снимок показал, что операция прошла довольно удачно.

— Будет работать? — коротко спросил командир.

— Лучше, чем прежде, — поспешил я его успокоить. Я знал, что значит рука для такого человека, как Шаров. — Впрочем, теперь все зависит от вас. Покой и отдых.

— Покой и отдых… — задумчиво проговорил командир, поглаживая подбородок здоровой рукой.

Только теперь я заметил на его подбородке розовый шрам. Шаров перехватил мой взгляд и усмехнулся бледными губами:

— Это память о Марсе, Алеша. Поиски экспедиции Снайра проходили не так весело, как об этом рассказывал Акопян…

Командир направился к пульту навигационной машины. Я хотел было протестовать, но подошел Веншин и тронул меня за плечо:

— Оставьте, доктор, это все равно ни к чему не приведет. Такие, как он, покидают свой пост только мертвыми. Простите меня.

— Не понимаю, за что?!

— Гелиана… Я вам не поверил тогда.

Значит, он тоже пережил внезапность появления второго Акопяна… А может быть, даже он видел ее?..

Звякнула крышка люка переходной камеры.

— Ни слова при нем! — умоляюще прошептал я. — Ведь он такой же?

— Знаю, — кивнул Веншин. — Иначе я не допустил бы его к пульту. Куда вы дели того?..

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая