Будни отважных - Белов В. В. - Страница 16

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая

— Так ведь для бандитов разве закон писан...

— Для них, может, и нет, а для нас обязательно... А что это ты об оружии печешься?

— Ну, чтоб в случае чего подороже житуху отдать.

— А-а... Вот чего. Тогда все в порядке. Только жить и мне не надоело.

Моросил холодный дождь. Пока доехали до Меркуловского, шинели набухли, тело покрылось «гусиной кожей», пальцы на руках занемели. Калмыкова разыскали быстро. Тот их уже поджидал.

— Может, погреетесь?

— Нет, — ответил Дегтяревский. — После будем греться. Собирайся.

Подъехали к Дону. На дно остроносой лодки сложили всю поклажу, сели сами и поплыли, держа за поводья отфыркивающихся рядом лошадей. Веслами греб молчаливый Калмыков.

Выбравшись на песок, пошли пешком по тропинке в глубь леса: впереди Калмыков, за ним Дегтяревский, последним — Блохин.

Стемнело. Лес поднимался по обе стороны почти невидимой тропки. Мокрые ветви хлестали по рукам, по лицам. Кони натягивали поводья. Шли с полчаса. Вдруг раздался охриплый окрик:

— Стой, кто идет!?

— Начальник окружного чека Дегтяревский! — послышалось в ответ.

Пауза. И неуверенно:

— Проходи.

Почти тотчас открылась небольшая поляна с огромным костром посередине, вокруг которого сидели и стояла бородатые оборванные люди.

Рядом высились остроконечные пирамиды винтовок, зачехленные пулеметы. Под сенью широченного вяза у тачанки с сеном переступали с ноги на ногу кони.

Твердым шагом Дегтяревский подошел к молчаливой, настороженной толпе, поздоровался. Ответили вразнобой.

— Эх, чему вас тут только учат, если начальству ответить как следует не можете? — с веселой укоризной бросил Дегтяревский. — Придется спросить с вашего командира.

Тон был взят верный. Бородачи, до этого напряженно следившие за пришедшими, зашевелились, переглядываясь, заулыбались, раздался сдержанный смех. От костра отделились двое. Оба невысокие, плотные, ничем не отличающиеся от остальных.

— Мелехов, — произнес один. — А это мой адъютант.

Блохину показалось, что по лицу адъютанта скользнула мимолетная улыбка. Дегтяревский тоже представился и сразу же деловым тоном предложил:

— Постройте э-э... всех.

Мелехов хотел что-то возразить, но адъютант шепнул ему несколько слов и тот кивнул головой.

Неровной, расхлябанной линией стояли три десятка бандитов перед двумя представителями Советской власти: чекистом и милиционером. Впрочем, не бандиты уж это были, а сломленные духовно люди, которые желали только одного — чтобы им сохранили жизнь. Не давая никому опомниться, Дегтяревский заговорил, как уже о решенном деле, об условиях сдачи в плен.

— Родина сурово карает преступников, — начал он, — но если она видит их искреннее раскаяние, желание искупить вину, она проявляет великодушие к ним. Каждому из вас гарантируется жизнь и свобода, если вы тотчас сложите оружие и обязуетесь никогда его не поднимать против Советской власти. Вдумайтесь только: жизнь и свобода! Ну а теперь без лишних слов — оружие в тачанку!

Строй дрогнул, еще больше изогнулся и распался. Вереница бородачей потянулась к бричке. На месте остались двое.

— А вы что ж?..

— Мы не пойдем, — ответил старший. — Двое нас братов. Иттить на поклон к комиссарам интересу нету. Проживем и тут как-нибудь.

Краем глаза Дегтяревский видел, как приостановились бородачи, прислушиваясь к разговору. Возникал опасный момент. Чем-то надо его разрядить. Лучше всего в таких случаях действует шутка, пусть даже грубая.

— Хозяин-барин, — развел он руками. — Мой сосед вон ради интересу без подштанников ходит, а портки задом наперед носит.

— Го-го-го! — раздалось вокруг. — Отчебучил комиссар.

Дегтяревский демонстративно отвернулся от братьев и крикнул Блохину:

— Эй, начпродхоз! Ну-ка раздай людям табачный паек. А кому махорка надоела, уважь того папиросами.

Этот приказ был принят восторженно, по рукам пошли махорка и папиросы.

— Ну, а теперь, раз полюбовно у нас все кончилось, — продолжал Дегтяревский, — раздай каждому по чарке доброго вина.

И снова — одобрительный гул голосов.

— В таком случае, пожалуйста, к нашему шашлыку, — предложил Мелехов.

— Ну что ж, мы не прочь. Наливай, Блохин...

Так прекратила свое существование банда Мелехова.

Время шло, принося свои радости и огорчения. Два с половиной года минуло с той поры, как Воронин стал во главе окружного управления милиции. Немало верных друзей было потеряно в боях. Но последняя утрата особенно остро отозвалась в сердце Ивана Николаевича.

Воронин был выходцем из старинной рабочей семьи. Его родители жили в Луганске. И, находясь сравнительно недалеко от дома, он ни разу не навестил их. Этому мешала суровая, полная всяких неожиданностей милицейская жизнь с непрестанными ЧП.

Но вот наступило относительное затишье, и Воронин решил на денек-другой съездить к своим старикам. Тем более, что из Луганска стали приходить тревожные письма о плохом здоровье отца.

На следующий день до рассвета тачанка с небольшим конвоем выехала за околицу станицы. В тачанке были Иван Николаевич с женой и ездовой Василий Макухин. За ними ехали трое верховых: Иван Блохин, Василий Кондратьев и Семен Закутский. Они сами настояли на том, чтобы сопровождать начальника.

Первые два дня прошли без происшествий. Вторую ночь решили провести в небольшом украинском хуторке, утопавшем в зелени садов.

Когда тачанка была пристроена, Иван Николаевич сказал Блохину:

— Мы здесь останемся, а вы трое подыщите себе место неподалеку. Выедем, когда солнышко встанет. Да смотрите, не вздумайте порознь бродить ночью с девчатами.

Хлопцы засмеялись:

— Трое с одной будем миловаться.

— Смех смехом, ребята, а все ж таки учтите мой совет, — серьезно сказал Иван Николаевич и добавил: — Впрочем, считайте это приказом.

— Есть, порознь не бродить! — за всех ответил Блохин, и они поехали искать ночлег. Остановились в домике на следующей улице. Расседлали лошадей, напоили, поставили в сарай, задали им корм. Посидели, потачали лясы с хозяйкиной дочкой и ее подружкой. Угомонились к полуночи. Спать легли на сеновале.

На рассвете сквозь сон почудилось Блохину, будто гул какой-то прокатился по хутору и замер в отдалении. Не то гром прогремел, не то обоз проехал. Когда совсем развиднелось, он поднял друзей на ноги. Наспех ополоснулись водой, напоили коней, поблагодарили хозяев за гостеприимство и выехали за ворота.

Ко двору, где остановились Иван Николаевич с женой и Макухин, они подъехали с шутками и смехом.

— Вот сони, так сони, — открывая калитку засмеялся Блохин, и... остолбенел. Посреди двора лежало окровавленное тело жены Ивана Николаевича. Сам он сидел рядом на траве и, сжав руками лицо, покачивался из стороны в сторону. Макухин со скорбным лицом приблизился к вошедшим и тихо, вполголоса рассказал о том, что произошло.

Чуть-чуть начало сереть, когда сквозь сон Иван Николаевич уловил непривычные звуки. Прислушался, показалось, что приближается большой кавалерийский отряд. Чей? Он вскочил и выбежал полураздетый во двор. Прильнул к плетню: банда! Несколько сот человек. Наверное Маслака. Метнулся назад, дернул одеяло с жены:

— Бандиты! Бежим в сад.

— Ваня, беги, я сейчас, — свистящим шепотом выдохнула та, — мигом я. Беги предупреди ездового.

Воронин выскочил, вбежал в сарай, растолкал Макухина. В это время возле тачанки заржал жеребец и на улице раздались удивленные, голоса бандитов.

— Гляди, тачанка!

— Не иначе, как начальника якогось-небудь.

— Проверить, живо!

Едва успели Воронин и Макухин нырнуть за сарай, как загремела калитка. Иван Николаевич оглянулся. Ему показалось, что в саду мелькнула цветастая косынка жены. Увлекая товарища, он побежал в сторону. Упали. Прислушались. Все было тихо. Лишь в отдалении слышался равномерный шум движущегося войска. Иван Николаевич тихонько позвал по имени жену. Молчание.

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая