1905 год. Прелюдия катастрофы - Щербаков Алексей Юрьевич - Страница 22

Стоит сказать и о материальном положении студентов. Оно бывало разным, но как правило, особенно в столицах – не очень хорошим. Подработать было непросто. Студентов в Петербурге и Москве много, к тому же распространенную в наше время «работу по свободному графику» тогда не очень понимали.

Конечно, Родион Раскольников – это крайность. Но представьте приезжего молодого парня в «блестящем Петербурге» сего многочисленными соблазнами. У всех ли найдутся силы экономить? Вот именно. Гарин-Михайловский в повести «Студенты» описывает эпизод, когда трое разгильдяев элементарно не могут выйти на улицу, потому что продали старьевщику всё, включая штаны… Некоторые, впрочем, выкручивались. Профессор Н. А. Башилин писал, что в свою студенческую юность он и его приятели подхалтуривали, клепая книжки про «великого сыщика Ната Пинкертона», «похождения Рокамболя» (бесконечный цикл о приключениях великосветского мошенника) и тому подобное. В Петербурге и Москве существовало множество контор (издательствами эти заведения назвать трудно), которые тискали подобную продукцию.

Обычно студенты объединялись в землячества, которые часто являлись, так сказать, межвузовыми. Это были неофициальные структуры, но на них администрация закрывала глаза. (К примеру, в Петербурге в начале XX века большим влиянием пользовалось очень сплоченное украинское землячество.) Это способствовало общению студентов разных вузов и как следствие – распространению «самиздата». Кстати, ребята тогда были не ленивые. Один из тогдашних студентов вспоминал, что переписал от руки «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса – не такое уж маленькое произведение, заметим. Хотя никаким революционером он не был, а просто хотелось иметь собственный экземпляр, несмотря на то, что за хранение таких произведений можно было вылететь из вуза. Но вот хотелось…

Одной из форм студенческой деятельности были сходки – вузовские, факультетские, земляческие. Далеко не всегда они носили «крамольный» характер, но революционерам на таких собраниях выступать было очень удобно. Вузовское начальство и давившая на него охранка пытались эти сборища ограничивать, например, требовали присутствия представителей администрации – что давало новый повод к недовольству.

Еще одним популярным развлечением было устраивать обструкцию профессорам, вызвавшим по какой-то причине недовольство. Кто знает, как такие вещи делаются, тот понимает, что достаточно иметь в аудитории человек двадцать активистов, которые начнут свистеть – и занятия будут сорваны.

Вообще-то студенты были веселыми ребятами. Студенческий праздник, Татьянин день, являлся, конечно, не нынешним Днем ВДВ, но тоже шумным мероприятием со всеми последствиями, отсюда выходящими.

Стоит помянуть и об еще одной черте тогдашних студентов, которая сейчас уже полностью исчезла. Речь идет о так называемом товариществе. Конечно, нет ничего плохого в том, что ребята, к примеру, собирают деньги в помощь своему заболевшему товарищу – а ведь собирали, отдавая последнее! Но в случае «студенческих историй» действовали уже иные принципы: «Наших бьют!», «Все побежали – и я побежал». А кому хочется показаться «плохим товарищем», если тебя после этого будут «держать за чмо»? Особенно если курсистка, которая тебе нравится, рвется в бой? При создании массовых беспорядков такой средой манипулировать очень просто.

Так что понятия «студент» и «революционер» являлись чуть ли не синонимами. В романе Соболева «Капитальный ремонт» главный герой, гардемарин, совершенно верноподданный, спокойно относится к тому, что его знакомый – марскист-революционер. Дескать, это просто традиция такая, корпоративный стиль поведения.

«Пажи и правоведы должны быть фатоватыми, павлоны и николаевское кавалерийское – круглыми идиотами, гардемарины Морского корпуса – сдержанными и остроумными, а студенты – волосатыми и обязательно революционерами. Таков был стиль каждого учебного заведения, и студент, занимающийся революцией, казался Юрию гораздо естественнее, чем студент-белоподкладочник, раскатывающий на лихачах, как правовед, французящий, как лицеист, и называющий царя не царем, а его величеством, как пажи».

Так оно во многом и было, да не всегда. Чем дальше – тем большее количество ребят начинало слишком далеко заносить…

Но вернемся к Владимиру Ульянову. После студенческой истории он оказался высланным из Казани и засел без дела в поместье Кокушкино, где и начал перечитывать идола народников Чернышевского. Как впоследствии говорим сам Ленин, именно с этого-то всё и началось.

«Политический вождь должен быть решительным и, раз поставив себе определенную цель, идти беспощадно до конца».

Это не Ленин, это Чернышевский.

Сам Ленин в 1904 году на вопрос одного из молодых большевиков, когда он начал интересоваться марксизмом, ответил: «Могу вам точно ответить: в начале 1889 года, в январе».

В 1891 году Владимир Ульянов добился разрешения на сдачу экстерном экзаменов за университетский курс.

«15 ноября 1891 года юридическая Испытательная комиссия С.-Петербургского университета присудила В. И. Ульянову диплом первой степени, соответствующий прежней степени кандидата прав».

В. Логинов, историк

Есть еще один миф – дескать, Ульянов никогда нигде не работал, а только занимался революцией. Но… 4 января 1892 года присяжный поверенный Андрей Николаевич Хардин подал в Самарский окружной суд рапорт о том, что «дворянин Владимир Ильич Ульянов… заявил желание поступить ко мне в помощники присяжного поверенного». То есть по сегодняшнему – будущий вождь революции стал помощником адвоката. Конечно, это не вкалывать на заводе или в шахте – но нынешних адвокатов никто бездельниками не считает. Дел Ульянову хватало. Тем более, к этому времени наиболее ушлые крестьяне тоже пристрастились к сутяжничеству.

«Нынешние критики Ленина пишут о том, что за краткое время своей адвокатской практики он провел лишь считанное количество мелких уголовных дел, из которых ни одного так и не выиграл. Между тем анализ юристом Вениамином Шалагиновым сохранившихся в архиве судебных дел, по которым выступал В. Ульянов, говорит о ложности подобного вывода.

Его первой защитой, 5 марта 1892 года, стало дело крестьянина Василия Муленкова, обвинявшегося по ст. 180 Уложения о наказаниях в "богохульстве". По этой статье любые "слова, имеющие вид богохуления или же поношения святых господних или же порицания веры и церкви православной", даже если они учинены были "без умысла оскорбить святыню, а единственно по неразумению, невежеству или пьянству", неизбежно и без всякого изъятия карались тюрьмой. И все-таки В. Ульянову удалось смягчить приговор, сократив срок наказания.

11 марта Ульянов выступил защитником по делу крестьян села Березовый Гай Михаила Опарина и Тимофея Сахарова, забравшихся в сундук к местному богатею Мурзину. Поймали их с поличным. Вина была несомненна. Но и в этом случае адвокату удалось смягчить приговор.

16 апреля слушалось дело крестьян Ильи Уждина, Кузьмы Зайцева и Игната Красильникова, батрачивших в сельце Томашеваколке. Они пытались украсть хлеб из амбара кулака Копьякова и были взяты на месте преступления.

5 июня – дело крестьянина М. С. Бамбурова. 9 июня – крестьян П. Г. Чинова, Ф. И. Куклева и С. Е. Лаврова.

И так дело за делом… Добился оправдания по трем мелким кражам совершенно обнищавшего крестьянина. Добился освобождения из тюрьмы и оправдания 13-летнего батрака Степана Репина. И, проанализировав все сохранившиеся восемнадцать дел, по которым выступал Ульянов, В. Шалагинов делает вывод: он выигрывал почти каждое дело – либо у обвинения против обвинительного акта, либо против требования обвинения о размере наказания.

…

Одно из дел, которое вел Ульянов, получило довольно широкий резонанс. В мае 1892 года Владимир с Марком Елизаровым поехал в Сызрань. Оттуда они собирались в деревню Бестужевку к брату Марка Тимофеевича. Для этого надо было перебраться на левый берег Волги. Они наняли лодку и поплыли.