Карусели над городом (журнальная версия) - Томин Юрий Геннадьевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/28
• Следующая

Мальчик согласился без особой охоты. Наверное, правду говорят, что первая любовь — самая сильная. Первой любовью Феликса продолжал оставаться Сенька-Зараза.

— А теперь, Феликс, — сказал Алексей Палыч с некоторой торжественностью, — я иду за одеждой. А ты посиди тут тихо. Ладно?

— Посижу, — согласился Феликс.

Алексей Палыч направился к двери. Феликс его окликнул:

— Палыч…

— Да, Феликс?

— Они там бегают, кричат… — Феликс показал на окно. — А что они еще делают?

— Они? Ну, еще они учатся, спят, едят, смотрят телевизор, ездят на велосипедах, ходят в кино, просто бездельничают.

— Я тоже хочу бегать, кричать и учиться.

— Послезавтра каникулы, — сказал Алексей Палыч. — Учиться они перестанут.

— Я тоже хочу смотреть, ездить и просто бездельничать, — настойчиво повторил Феликс. — Ведь я такой же, как они. Это ты не такой.

— Ты прав, — подтвердил Алексей Палыч. — Ты такой, а я не такой. Но я был таким и поэтому тебя хорошо понимаю. Я тебе обещаю: ты будешь бегать, смотреть и все остальное.

— Правда?

— Правда.

— И я увижу Сеньку-Заразу?

— Обязательно.

— Когда?

— Скоро, — неопределенно пообещал Алексей Палыч. — Ты меня жди. Я вернусь часа через два.

Алексей Палыч ушел. Точнее говоря, сбежал. Сбежал от вопросов, на которые ему все равно придется ответить.

Когда Алексей Палыч вернулся в лабораторию, он увидел такую картину: Борис и Феликс сидели за столом, между ними стояла шахматная доска с фигурами. Они спорили. В том, что шахматисты спорят, нет ничего удивительного — в шахматном кружке кулеминского Дворца культуры бывали даже и драки. Но вот о чем спорят Борис и Феликс, Алексей Палыч понял не сразу.

— Разве я неправильно ходил? — спрашивал Феликс. — Ты же сам показывал, что конь ходит так.

— Правильно, но плохо, — отвечал Борис. — Я его бесплатно возьму.

— Бери, пожалуйста.

— Так не играют,

— Почему? — удивился Феликс. — Ты же сам объяснял;: нужно взять как можно больше фигур противника. Я противник. Вот и бери. Тебе же хочется взять?

— Мало ли что хочется… Мне, может, хочется десять фигур взять!

Феликс аккуратно отсчитал десять своих фигур, сгреб их с доски и протянул Борису.

Феликс отсчитал десять своих фигур, сгреб их с доски и протянул Борису.

— Бери десять, пожалуйста.

— Ну, и с чем ты остался?

— У меня осталось шесть штук, — дружелюбно ответил Феликс. — Дать тебе еще?

Борис снова поставил фигуры на прежнее место.

— Так — не играют, — сказал. — Ты пойми, я должен стараться взять у тебя, а ты у меня.

— Я стараюсь. Но ты не даешь. Ты дай, тогда я тоже возьму.

— Я тебе объяснял! — повысил голос Борис. — Игра в том и заключается, чтобы не отдавать ничего!

— Ты опять говоришь громко, — сказал Феликс. — Я не понимаю. Хочешь взять — не берешь. Нужно взять больше — нужно не давать ничего. Я хочу взять — нельзя. Ты хочешь взять — нельзя. Никто никому ничего не дает, а взять нужно…

— Не взять — просто взять, а взять — слопать.

— Слопать?

— Ну, съесть!

— Съесть? Разве это тоже едят?

— Выиграть, — простонал Борис. — Это называется выиграть фигуру. Вот, смотри. — Борис снял с доски, коня, а на его место подвинул свою пешку. — А теперь ты постарайся у меня что-нибудь выиграть.

— Понимаю, — сказал Феликс.

Он убрал с доски белого короля, а на его место переставил свою пешку, которую от короля отделяло пять клеток.

Борис смахнул с доски фигуры на стол.

— Вот и поговори с ним, — сказал он, обращаясь к Алексею Палычу.

Феликс не обиделся. Похоже было, что он обрадовался.

— Теперь ты взял все, — сказал он. — Теперь ты доволен?

— Все?! — возмутился Борис. — Все у меня и дома были. Незачем было и приносить.

— Если незачем, то зачем принес? — спросил Феликс.

— Да, с тобой не соскучишься!

— Тебе со мной весело!

— Еще и как… — вздохнул Борис.

— Я постараюсь, — пообещал Феликс. — Будет еще веселей.

— Это уж точно, — сказал Борис.

Алексей Палыч решил, что наступило время вмешаться. За Феликса он не опасался: кажется, у того был спокойный характер. Алексей Палыч решил пощадить нервы Бориса. Нервы эти, как уже понимал учитель, скоро потребуются все до единого.

— Боря, — примирительно сказал Алексей Палыч, — ты представь, что попал в незнакомую страну, и вот тебя учат играть, ну, скажем, в круглики…

— Какие круглики?

— Допустим, что у них такая игра.

— Буду делать, как они, и научусь.

— Вот как раз в шахматы так нельзя. Если будешь повторять ходы противника, то обязательно проиграешь. Уметь играть и уметь обучать игре — это совершенно разные умения. И давай договоримся — не нервничать. Думаю, что умение обучать нам понадобится в ближайшее время больше всего. В особенности тебе.

— Мне?!

— Именно тебе, — сказал Алексей Палыч. — Но об этом мы поговорим позже. А теперь давай займемся примеркой.

Когда Феликса переодели, вид у него оказался вполне приличный. Даже слишком приличный, словно его только что вынули из витрины.

— Ну, как? — спросил Алексей Палыч.

— Ничего, — ответил Борис. — Если бы ему еще немного штаны запачкать… курточку чуток порвать… ботинки грязью потереть…

— А вот это он сделает уже с твоей помощью, — сказал Алексей Палыч. — Боря, мне кажется, что мы больше не имеем права его здесь держать. Иначе все это не имеет смысла. И еще я тебе вот что хочу сказать: он сейчас примерно твой ровесник, и ты ему нужен больше, чем я.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ И ШЕСТОЙ

Начинается новая жизнь

Арсений Петрович Куликов работал на кулеминской фабрике игрушек. Был он роста весьма небольшого, и в Кулеминске про него говорили: фабрика игрушечная, и директор тоже игрушечный.

Благодаря тому, что его мало интересовало, насколько его шляпа возвышается над тротуаром, характер Арсения Петровича с годами почти не менялся. И в этом характере тоже было нечто игрушечное, а точнее — легкомысленное.

Это проявлялось в том, как он относился к воспитанию своих сыновей.

Арсений Петрович считал, что каждый человек прежде, чем стать взрослым, должен получить свою порцию шишек и синяков.

— Не поддавайся, Серега! Дай ему сдачи! — советовал Арсений Петрович, заслышав пыхтение младшего сына, затиснутого старшим в узкую щель между диваном и печкой.

Серега вообще-то не нуждался в советах. Он старался изо всех сил. Борис хорошо знал, что будет, если свернутого в крендель Серегу отпустить хоть на секунду. Серега извивался, как змей. Даже в этом положении он умудрялся укусить брата за палец или поддать коленом в живот.

Иногда Серега делал вид, что сдается.

— Чур, — говорил он. — Больше не буду.

В первый раз Борис поверил ему. Он даже попытался проявить благородство и повернулся к брату спиной. Тут же он получил такой удар головой под лопатку, что не смог устоять на ногах. Серега смеялся. Но недолго. Спустя несколько секунд он пролетел над столом, грохнулся о диван и сполз на пол. Другой бы на его месте мог что-нибудь сломать или вывихнуть. Но только не Серега. Он скорчился на полу, закрыл руками лицо, и можно было подумать, что он потерял сознание. Когда же Борис к нему пошел, то увидел в просвете между пальцами хитрый Серегин глаз и едва успел отскочить в сторону.

Нога Сереги грохнула о ножку стола. Целил он, конечно, не в стол.

Укротить Серегу было невозможно. Иногда в безвыходном положении он мог состроить жалостную гримасу. Но верить ему нельзя было ни на копейку.

При всем при том надо сказать, что Серега без Бориса скучал. Это проявлялось в том, что Бориса он выслеживал чаще других и чаще расстреливал из своего автомата на батарейках. Да и Борис хоть и грозился разломать автомат, но всерьез никогда об этом не думал. Отношения между братьями были очень простыми. Борис спокойно выливал воду из своего ботинка и отвешивал затрещину младшему брату. Младший брат спокойно принимал затрещину, спокойно попадал старшему ногой под коленку и наливал воду в другой ботинок. При этом никакой злости друг к другу братья не испытывали.

• Предыдущая
• 12/28
• Следующая