Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 15

Бесконечно долго я вставал, и встал, и опустил взгляд. У моих ног корчился ответ на многие вопросы. Я наклонился, подхватил обмякшего Пустотника, взвалил его себе на плечи и побрел к выходу. Бесы молчаливо расступились передо мной, Кастор откачнулся от своего барьера и на миг прислонился лбом к моей руке. Потом он упал, сел, и уже сидя глядел мне вслед.

Выйдя на улицу, я опустил Пустотника в пыль, повернулся к приближающемуся центуриону Анхизу и подумал, что жизнь все-таки довольно скучная штука. За Анхизом виднелись Пауки. Дюжины три ретиариев с сетями и десять метателей. В другой конец улицы я даже не стал смотреть. Там наверняка было то же самое.

Анхиз поправил шлем и присел на корточки над Пустотником.

— Что ж ты так, Даймон… — пробормотал центурион, трогая лежащего за плечо. — Говорил ведь тебе… А ты — время, мол, придет… Пришло, значит…

Пауки ждали. И во второй раз за сегодняшний день я почувствовал чужое дыхание на своем затылке.

Я обернулся и встретился с молодым, сияющим взглядом Кастора.

— Уходи, Анхиз, — сказал Кастор. — Уходи по-хорошему. И передай Порченым — мы будем в казармах. Поговорить надо. Сам сказал — пришло время. Иначе…

Из цирка выходили бесы. Бессмертные, подонки, рабы, грязь манежная — восемьдесят четыре беса Западного округа в полном традиционном вооружении; и пятеро первых несли труп Харона. Восемь школьных ланист стояли в одном строю со своими каркасами. Шипы браслетов, бичи, кованые копыта… и Анхиз не мог не догадываться, что будет с ним, и с его Пауками, и с тысячами горожан, пришедших в цирк — что будет, если все, лишенные Права, одновременно ударятся в амок в центре города.

Города свободных людей.

Смертных людей.

Людей.

…Пауки ждали. Все-таки они были смелые ребята, хотя, думаю, не у одного из них мелькнула перед глазами такая картина: равнина, на которой в боевых порядках замерли бесы — рудничные, беглые, манежные, всякие…

— Я ухожу, — сказал Анхиз. — Я передам. И…

Он снова глянул на Пустотника.

— И постарайтесь не убивать его. Я не знаю, обладает он Правом на смерть или нет, но — постарайтесь…

— Хорошо, — ответил Кастор. — Мы постараемся.

— Герои появляются в неспокойное время, — пробормотал Анхиз.

И ушел.

И Зал в моей голове ответил согласным шепотом. Зал знал: что бы я ни делал, куда бы ни шел — я иду к нему.

Иду.

Это была самая короткая глава в моей жизни…

…А вещи становились все сложнее и сложнее. Человек окружил себя вещами, дал им относительную автономию, вынудил приспосабливаться, угадывая его невысказанные желания. Мебель послушно меняла форму в связи с настроением и комплекцией владельца, автомобиль перестал нуждаться в водителе и механике, телевизор подстраивался под близорукость и астигматизм хозяина, одного-двух продавцов с лихвой хватало для гигантского автоматизированного супермаркета…

Человек стал для вещей окружающей средой — изменчивой, капризной и плохо предсказуемой. Прогресс постепенно начал превращаться в эволюцию, и удивительно ли, что у вещи, перешедшей границы совершенства, стало формироваться нечто, что с некоторой натяжкой можно было бы назвать сознанием.

Или это правильнее было бы назвать душой?…

…Завершающий аккорд прокатился по залу и замер. Мгновение стояла полная тишина, потом раздались аплодисменты. Не слишком бурные, но и не презрительно вялые. Зрители честно отрабатывали свой долг перед музыкантами — ведь они, зрители, ходили сюда не аплодировать, а слушать музыку, к тому же сполна оплатив билеты.

Йон аккуратно захлопнул крышку рояля, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Несколько секунд он отдыхал, полностью отключившись от внешнего мира; потом до него донесся шум зала, запоздалые хлопки, стук кресел, обрывки фраз, шарканье ног — публика устремилась к выходу. Йон устало поднялся со стула и отправился переодеваться.

В раздевалке уже сидел дирижер, он же руководитель оркестра, он же концертмейстер, он же последняя инстанция всех споров — Малькольм Кейт.

— Вы сегодня неплохо играли, Орфи, — не оборачиваясь, бросил он.

— Спасибо. — Йон скинул фрак и взялся за пуговицы рубашки.

— Не за что. Все равно эту вещь придется снять с репертуара максимум через неделю. Иначе мы потеряем зрителя. Да, кстати, я прочел то, что вы передали мне на прошлой неделе…

Кейт помахал в воздухе тоненькой пачкой исписанных нотных листов.

— Интересно. Даже весьма интересно. Но — не для нас. Мы ведь симфонический оркестр, а это ближе к року. К симфо-року, но тем не менее… Здесь нужны другие инструменты, да и стиль непривычен для публики. Но замечу еще раз, сама по себе вещь любопытна. Дерзайте, Орфи…

— Кто-то должен быть первым, — в голосе Йона пробилась робкая, умоляющая нотка. — Кто-то, рискнувший отойти от стандарта… В конце концов: рок, джаз или симфо — это всего лишь условности…

— Безусловно. Но я не любитель авантюр. Для публики эти условности крепче железобетона, и я не собираюсь расшибать о них голову.

— Но ведь вы сами сказали…

— Сказал. И повторю — вещь сама по себе интересна. Попробуйте наладить контакты с какой-нибудь рок-группой. Хотя и сомневаюсь, что ваша манера впишется в ритмы «волосатиков»… Но, Орфи, — этот фрак будет висеть в костюмерной на тот случай, если вы надумаете вернуться.

— Спасибо, Кейт. — Йон рассеянно перелистал ноты и сунул их в портфель. — Я попробую…

С неба сыпал мелкий нудный дождь. В мокрой мостовой отражались огни реклам и автомобилей. Где-то играла музыка. Прохожих, несмотря на слякоть, было много — ночная жизнь города только начиналась.

«Пожалуй, Кейт был прав, — думал Йон, пока ноги несли его сквозь сырость и толчею, — надо ввести партию бас-гитары, вместо рояля пустить электроорган, но оставить лазейку и для акустических клавиш, чуть сдвинуть темп… Правда, тогда исчезают темы виолончели и флейты. Хотя, собственно, почему исчезают? Флейту можно и оставить…»

Йон стал перебирать в уме известных ему исполнителей. Но все они чем-то не устраивали его. Одни — слишком жесткой манерой, другие — шокирующим, орущим вокалом, третьи принципиально играли вещи только собственного сочинения, четвертые…

Четвертые были слишком знамениты, чтобы их устроил он сам.

Йон неожиданно вспомнил, что у него есть знакомый гитарист, Чарльз Берком, который после распада группы остался не у дел. У Чарли наверняка сохранились нужные знакомства. Собрать настоящих ребят, наскрести денег… инструменты, аппаратура, реклама, аренда зала… На первое время его сбережений должно хватить, а потом… Не бесплатно же они будут играть, в самом деле!…

— Хотите что-нибудь приобрести, сэр?

Йон обнаружил, что он стоит у самого дорогого в Лондоне магазина аудиоаппаратуры, принадлежащего концерну «Дионис». В дверях магазина торчал один из продавцов, вышедший покурить перед закрытием, а за его спиной высились стеллажи, сверкающие никелем, металлизированной пластмассой, огоньками индикаторов и сенсоров, и везде, всюду — эмблема концерна: улыбающийся курчавый юноша в пятнистой шкуре. Дионис. Техника, достойная богов. Эвоэ, Дионис…