Я – паладин! - Косенков Виктор Викторович - Страница 20

– Молебен. Большой молебен. – И Леон, как сомнамбула, протянул сжатый кулак святому отцу. С трудом, будто каменные, разжались пальцы, и золотой упал на руки священнику.

Голос тут же исчез из головы. Как и не было.

Леон с трудом перевел дыхание. И пересказал отцу Тиберию случившееся днем.

Тот слушал внимательно, иногда качал головой. Цокал языком.

– Кто это был? – наконец спросил Леон.

– О. – Отец Тиберий всплеснул руками. – Сейчас уже никто не знает. Только наша церковь – это лишь остатки, жалкие остатки того огромного города, что некогда стоял на этих землях. Башня или часть стены. Когда-то, очень давно, в пору моей молодости, тут проводили раскопки. Действительно, был тут город. Но он сгинул в те времена, когда Бетрезен еще не впал в немилость. Когда.

Священник замолчал. А потом выдохнул:

– Невероятно. Подумать только.

Он погладил Леона по голове. Руки у отца Тиберия были мягкие и теплые. От них пахло воском и ладаном.

– Хорошо, что ты выполнил его просьбу. Ты хороший мальчик, Леон. Ты молодец. Я сделаю, как он просил. Я буду молиться за его душу… Страшно представить его мучения.

На том и разошлись.

А когда Леон устраивался спать на сеновале, он обнаружил в поясной сумке пять золотых монет. Все с тем же гордым профилем на аверсе.

На следующий день Леон отогнал коров на другое пастбище, подальше от холма, где покоился царь царей. Об этом приключении мальчишка никому не сказал, а золотые спрятал. Ну, как пригодятся.

Выгнав стадо на луг, Леон обошел пастбище, оглядел окрестности. Место было открытое, только неподалеку располагалась небольшая рощица с овражком, на дне которого бил ключ. Вода собиралась в маленькое озерцо, а потом уходила дальше, к реке. Леон даже сходил вдоль ручья поглядеть, как падает с обрыва струйка воды. Крохотный водопад, кристально прозрачный, осыпался вниз невесомым дождиком, в основании которого играла радуга.

Возвращаясь к стаду, Леон собирал круглых камешков. Упражнения с пращей вошли у него в привычку. Приятно было представлять, как метко пущенный камень оглушает врага. И он, Леон, становится героем, спасителем.

Стадо без пастуха никуда не делось. Коровы послушно паслись там, где их оставили. Леон покидал камни. Разбил ими какую-то корягу, торчащую из земли. Видимо, ствол упавшего дерева. День обещал быть жарким, солнце поднялось из-за края земли яркое, горячее. Утренний туман будто ветром сдуло. Леон поискал глазами место, где можно было бы устроиться. Жариться на солнце не хотелось, поэтому мальчишка направился к роще. Там можно было найти место, откуда пасущееся стадо было как на ладони, а листва давала прохладу.

Углубившись в рощу, Леон нашел там самое большое дерево и оставил под ним ломоть хлеба, чтобы дух, несомненно, живущий здесь, не сердился на незваного гостя. Конечно, оставлять требы в каждом месте, где ты решил присесть и переждать полуденное солнце, не имело смысла. Духи, так же как и люди, живут не везде. А только в особых, пригодных для этого местах. Как, например, эта рощица. Тут было чисто, светло, имелся овражек и даже ручей. Самое место, чтобы духу жить. А нахалов духи не любят, так мама говорила, значит, надо проявить уважение.

Леон расстелил овчину, прилег на нее, закинул руки за голову. Что-то мешало. Он поднял шкуру и обнаружил идеально круглый камушек с красивыми цветными прожилками. Таких Леон еще не видел. Полюбовавшись кругляшом, он спрятал его в поясную сумку. Просто так, на всякий случай. Высоко-высоко шумели листья, легкий ветерок раскачивал ветки, и небо, синее-синее, смешивалось с зеленой листвой.

Из головы не шел случай с мятежным духом царя царей. Леон вспоминал его одежду, лицо, изрезанное шрамами, за каждой такой морщиной скрывалась, может быть, победа. Или страшная битва. Его руки держали множество разных мечей. Управляли лошадьми. Сжимали в объятиях женщин. Он был действительно велик, этот царь царей. Но сейчас никто не мог вспомнить даже его имени! Даже он сам, Леон это внезапно понял, даже сам царь уже не помнил, как его зовут, оттого и не назвал себя. Не от высокородной спеси, нет, он просто забыл. Память сохранила только его величие. Огромный город, сотни дорог, тысячи воинов. Наверное, и они, эти воины, не называли его по имени. Даже его женщины. Только – царь царей! Или – о великий!

Наверное, его имя боялись произнести вслух. Так он был велик.

А дети? Как же звали его собственные дети?

Папа? Отец? Или тоже царь царей?

Да и были ли у него дети? Может быть, потому и стерлось его имя в веках, потому и пошло прахом его дело, что не было у царя детей? Получается, что самый последний крестьянин более счастлив, чем этот великий воин и повелитель? Почему?

Леон смотрел в небо, не мигая. Шорох листвы убаюкивал, сливался в шепот, неразборчивый, непонятный. В голове рождались мысли, будто бы и не свои. Но понятные, близкие. Деревья в роще были совсем другие, чем в Лесу, что за рекой. И чувство тут было совсем другое.

Странно, но Леон совершенно не думал о том золоте, которое дал ему царь. Для него оно не имело той ценности, как во взрослом мире. Все, что было нужно, Леон имел и без золотых монет. Еда. Кров. Родительская любовь. Что еще может дать ему золото? Красивую одежду? Но для чего она крестьянскому ребенку, если, когда приедет время, он сменит отца в его тяжелой работе земледельца? Еще одну корову? Но ее нужно кормить. Значит, нужно больше работать. Получается, золото обрекало его на лишний труд. Приносило в жизнь ненужные заботы.

Нет уж. Пусть полежит там, куда Леон его положил. Может, и понадобится когда-нибудь. А пока.

Леон слабо представлял себе покупательную способность древнего золотого. Догадывался, что она не маленькая, но точно не знал. Деньги как таковые не играли в его мире сколь-либо значительной роли. Крестьяне чаще всего довольствовались натуральным обменом, меняя зерно на мясо или шкуры на обувь. В случае если натуральный обмен был невозможен, в ход шла мелкая монета. Медяшки, а то и латунь. Отец хранил запас монет в холщовом мешке на верхней полке. В основном на случай ярмарки.

В города, где звонкая монета была в почете, ездили только купцы. А они не сидели на одном месте, постоянно путешествуя по Империи. От деревни к деревне, от города к городу, так бесконечно, вписываясь в систему ценностей того места, куда заносила их нелегкая доля торговца.

В роще треснула ветка, и Леон очнулся.

Он не спал, нет. Но сознание будто бы гуляло где-то. Унеслось далеко-далеко.

Вскочив, мальчишка первым делом оглядел стадо. Все на месте. Коровы мирно щипали траву. Тогда Леон вгляделся в рощицу, стараясь уловить среди переплетения ветвей, света и тени какое-нибудь движение.

Ничего. Однако чувство тревоги не покинуло его.

На всякий случай Леон подобрал несколько камней, положил рядом. Достал пращу и сел так, чтобы видеть одновременно и стадо коров, и рощу.

Из этого положения была видна и дорога.

Совсем небольшой ее отрезок, по которому кто-то двигался. Леон вгляделся, и сердце его против воли забилось часто-часто. Он даже привстал, но потом совладал с собой и сел обратно.

Герда свернула с дороги на луг.

Увидела, что он смотрит, приветливо помахала рукой. Улыбнулась.

Леон тоже поднял руку, но как-то смущенно. Сам в общем-то не понимая почему.

Когда Герда подошла ближе, он увидел, что она несет в руках узелок.

– Я принесла обед, – радостно сообщила девушка.

– Да у меня сегодня все есть, – смущенно пробормотал Леон. – Спасибо, конечно.

– Ну и что. – Герда села рядом на шкуру. – Я тебе испекла пирог. Ты же не будешь отказываться?

– Не буду, – ответил Леон. – Я пироги люблю.

Она подсела поближе, случайно коснувшись Леона локтем. Улыбнулась.

– Тебе тут не скучно? – Она развернула узелок. Там обнаружился сверток с куском пирога и небольшой кувшин с молоком.

– Нет. – Леон разломил пирог пополам, протянул Герде половину. – Тут хорошо. Спокойно.