Игра в прятки - Паттерсон Джеймс - Страница 25

• Предыдущая
• 25/56
• Следующая

– Вы меня знаете? – искренне удивился он.

Подонок.

– Да, мы встречались, – коротко ответила я.

Он недоуменно покачал головой:

– Неужели? Интересно где? За кулисы я не хожу, хотя и слышал, как вы поете. Был на концерте в «Альберт-Холле». Когда там была королева.

– Нет, мы встречались не на концерте. На вечеринке.

– Если так, то я не помню. Вас бы я не забыл. Абсолютно в этом уверен.

Он наклонился и ощупал колено Дженни.

– По-моему, ничего не сломано. Я переломал столько костей, что стал чем-то вроде эксперта по этой части. Тем не менее, если хотите, вызовите врача.

– Я так и сделаю, как только вы уйдете. Спасибо за совет.

Он медленно выпрямился.

– Приятно было познакомиться с тобой, Дженни. Надеюсь, ты скоро поправишься.

Он повернулся к двери.

– До свидания, мистер Шеппард, – сказала моя дочь, и я вдруг подумала, не играет ли она во всем этом какую-то роль.

Подросткам нравится выслеживать рок-звезд, почему бы им не переключиться на спортсменов?

– Я не хочу, чтобы ты разговаривала с ним, – твердо заявила я, когда за гостем закрылась дверь.

Дженни непонимающе уставилась на меня.

– Мама, ты вела себя отвратительно. Как ты могла! О Господи!

Дженни соскочила с дивана, вскрикнула и упала. Похоже, она действительно подвернула ногу. Может быть, Уилл Шеппард поступил правильно, когда принес ее домой. Может быть, на этот раз ошибалась я?

Мой дом располагался по соседству с одним из лучших загородных клубов Уэстчестера – Озерным клубом. Члены Озерного клуба платили астрономические взносы, благодаря которым правление имело возможность нанимать на работу прекрасных поваров и опытных садовников. Его аккуратно подстриженные газоны и уединенные сады напоминали мне Гштаад, Лейк-Форест, Сан-Тропе и другие подобные места, в которых я побывала во время концертных туров по Европе.

В конце сентября меня пригласили в клуб на вечеринку. Это было одно из моих первых возвращений в реальный мир после смерти Патрика.

Запыхавшись, я остановилась на вершине крутой, выложенной булыжником лестницы, которая вела от подъездной дороги к главному входу. Последний большой прием, на котором мне довелось присутствовать, был посвящен открытию «Корнелии», и при мысли о Патрике к глазам снова подкатились слезы.

– Черт! – прошептала я.

«Возьми себя в руки, Мэгги».

Чудесная лужайка оказалась заполненной людьми. Оглядевшись, я заметила бар и небольшой джазовый оркестр. Я здоровалась с теми немногими жителями Бедфорда, с которыми успела познакомиться, и улыбалась другим, чьи имена должны были быть мне известны, но по тем или иным причинам не были. Какой-то бродвейский продюсер отвел меня в сторону и предложил назвать сумму, за которую я готова участвовать в его шоу. Мне ничего не оставалось, как ответить, что предложение льстит моему самолюбию, но говорить о возвращении на сцену пока преждевременно. Я пообещала позвонить ему, когда буду готова. Тем не менее он не отступал, и меня начало охватывать знакомое ощущение беспокойства.

Все происходило слишком быстро. «Вот что случается с затворниками, когда они возвращаются в мир, – подумала я. – Черт, не надо было сюда приходить».

Извинившись, я решила прогуляться по саду, примыкавшему к принадлежавшему клубу скаковому полю. Мне было не по себе, я чувствовала себя дурой, изгнанницей, неудачницей, ненормальной. Такое часто случалось со мной в детстве, когда высокий рост и заикание мешали моему общению с мальчиками.

Тишина и покой сада, напоенный ароматами воздух позволили немного расслабиться. Так-то лучше.

– "Расставанье с надеждой, нет горше прощанья... но любовь ты можешь обрести..."

Мои слова. Кто-то прошептал их у меня за спиной, и я круто повернулась на голос.

Передо мной стоял Уилл Шеппард.

Я вздрогнула.

Я сделала шаг назад, но не очень большой. Странно, но в этом чудесном саду при свете дня он не показался ни таким уж отвратительным, ни опасным.

– Прошу извинить за то, что нарушил ваше уединение, но мне хотелось бы узнать, чем я обязан столь холодному приему, который вы оказали мне, когда я принес вашу дочь.

Моему удивлению не было предела. Ну не может же он быть настолько туп.

– Вы действительно ничего не помните?

Он покачал головой, и солнце заиграло в белокурых вьющихся прядях.

– Не представляю, о чем вы говорите. Расскажите. Пожалуйста.

– Костюмированный бал у Тревелинов в Лондоне. Вы предложили мне отправиться с вами домой. Вы изъявили желание... быть со мной. Вели себя очень грубо. Даже нет, гораздо хуже, чем грубо.

– Не по... – Он остановился и хлопнул себя по лбу. Лицо залилось краской. – О Боже... Вот черт. Вам придется простить меня. Я был пьян и, возможно, перебрал с наркотиками. В общем, полный идиот.

– Вы были отвратительны, – добавила я. – Так что не забывайте об этом. Приятно было увидеться. Прощайте.

Я повернулась и пошла к клубу.

Он бросился за мной.

– Но сейчас я не пьян, не под кайфом и лишь немного идиот. Пожалуйста, поговорите со мной. Это очень важно. Для меня. Пожалуйста. Думаю, что смогу объяснить свое поведение.

– Но есть ли у меня желание слушать?

– Справедливо. Конечно, я получил по заслугам, но, повторяю, я действительно почти ничего не помню.

Несколько секунд я молча смотрела на него. На нем был слегка помятый льняной костюм. Волосы отливали золотом. Надо признать, Уилл Шеппард был красивым мужчиной.

– Я лишь хочу сказать, – с искренностью, в подлинность которой мне не хотелось верить, продолжал он, – что для меня, как и для многих, вы настоящее вдохновение. Когда вы пели на концерте в честь королевы, мне казалось, что вы поете для меня. Знаю, это не так, но такое у меня было чувство. Вы тронули меня, и за это я очень вам благодарен.

Я невольно повернулась к нему.

– О какой песне вы говорите? О «Расставании с надеждами»?

– О ней и о других. Мне ведь нравятся все, ну по крайней мере большинство. У меня тогда был трудный период, настоящая черная полоса. Вы напомнили мне о том, что жизнь не кончается, если теряешь любовь. Что ее можно обрести заново.

– Да. И что? Обрели? – спросила я.

На его лице появилось грустное выражение, и я вдруг подумала, что он ведь тоже человек.

– Нет, боюсь, что нет. Слишком многое испорчено. Да и после провала в Рио...

– А что случилось в Рио?

Впервые за время разговора он улыбнулся. Это было что-то.

– Вы серьезно ничего не знаете?

– Боюсь, что нет. В тот раз, на балу у Тревелинов, я уже говорила, что не отношусь к поклонникам спорта. У меня нет альбома с вырезками из газет, посвященными вашим достижениям. В кухне у нас стоит кружка из «Макдоналдса» с Майклом Джорданом, и это, пожалуй, единственный экземпляр нашей спортивной коллекции.

– Ну и слава Богу, – сказал он.

Улыбка немного потускнела, но все же осталась на лице.

Некоторое время мы оба молчали. «Он застенчив, пожалуй, даже робок, – подумала я. – Не знает, что еще сказать, не находит темы для продолжения разговора».

«Господи, Мэгги, не начинай все сначала. Даже не думай. Тебе только этого сейчас не хватает».

– Мне пора возвращаться. Извините, но меня ждут.

– Надеюсь, с тем, кто вас ждет, ничего не случится, верно? Давайте просто немного прогуляемся, хорошо? Обещаю вести себя примерно, как и подобает отставному джентльмену.

Я замялась, не найдя что ответить.

– Мне уже пора. Видите ли...

– Не уходите. Пожалуйста. Знаете, вчера за обедом мы как раз о вас и говорили. Уинни Лоуренс, Джул и я.

– Вот как?

– Да. Они рассказали о Патрике О'Мэлли. Мне очень жаль.

– Это было ужасно.

У меня не было ни малейшего желания развивать тему.

Мы пошли по дорожке, обсаженной соснами, и я с удивлением поймала себя на том, что говорю с ним о самых неожиданных вещах: старой железнодорожной ветке Гарл-Ривер (Уилл оказался знатоком по части железных дорог); о том, насколько Уэстчестер не похож на сельскую Англию; о последнем романе Джеффри Арчера, который мы оба недавно прочли. Уилл вел себя очень корректно, точно школьник с учительницей, и я почувствовала, что ко мне возвращается прежняя застенчивость.

• Предыдущая
• 25/56
• Следующая