Игра в прятки - Паттерсон Джеймс - Страница 16

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая

Немного обеспокоенная, я подошла к двери и прильнула к глазку. На крыльце стоял незнакомый мужчина в помятом, но не дешевом костюме, со сбившимся галстуком, растрепанными волосами и апоплексическим лицом. Сочтя его достаточно безобидным, я открыла дверь.

– Миссис Брэдфорд? – с ноткой раздражения спросил он.

– Да. Чем могу вам помочь? И откуда вы знаете, кто я?

– Ваше имя указано на почтовом ящике. Дедукция.

– На двери есть кнопка звонка. Почему бы не воспользоваться ею вместо того, чтобы стучать?

– Кнопка? – Его удивление показалось мне вполне искренним. – Наверное, не заметил. От злости. Прошу извинить.

Если незнакомец и был зол, то злость его, очевидно, уже испарилась. Во всяком случае, никакой опасности в нем не чувствовалось, и я пригласила его войти.

– В чем все-таки дело?

Он проследовал за мной через прихожую в гостиную.

– Если бы я строил отели так же, как «Дженерал моторс» собирает автомобили, меня бы давно уже распяли. Эти чертовы...

Вот и объяснение.

– У вас проблема с машиной?

– Вот именно. Новенький «мерседес». Кабриолет. Еще и тысячи миль не пробежал. И вот я, усталый как черт после рабочего дня, выкатываю на шоссе, никому не мешаю и... Что вы думаете? Этот сукин сын берет и подыхает. В прямом смысле слова подыхает. Без всякого предупреждения. Даже без предсмертных судорог. Как будто говорит: «Да пошел ты, Патрик!» А есть ли у меня в машине телефон? Конечно, нет. Если бы был, я бы, разумеется, им воспользовался, но мне нравится возвращаться домой, ни на что не отвлекаясь, предаваясь приятным мыслям и наслаждаясь благословенным покоем. Единственная причина, оправдывающая присутствие телефона в автомобиле, – это возможность поломки, но кто думает о поломке, катаясь на новенькой машине, за которую выложил восемьдесят тысяч долларов? Никто. Вот так. Ха! – Он вдруг остановился и улыбнулся. Улыбка сделала его похожим на Пола Ньюмана. – Можно от вас позвонить? Я, наверное, единственный ирландский католик, который является членом ААА, а не АА[1].

– Да, конечно, звоните, – ответила я, с трудом сохраняя серьезность. Он был смешной и естественный, по крайней мере в тот вечер. – Телефон у меня в кабинете. Но что вы делали на Гринбрайер-роуд в такой поздний час?

– Я живу на Гринбрайер-роуд. Примерно в трех милях отсюда. Вы, наверное, тысячу раз проезжали мимо моего дома. Меня зовут О'Мэлли. У меня громадный дом в георгианском стиле. Живу в нем, чтобы производить впечатление на друзей.

Я знала дом, о котором говорил мой гость. Точнее, видела. Он действительно был одним из самых внушительных на Гринбрайер-роуд.

– Вы упомянули об отелях. Тогда вы, должно быть...

– Да. Патрик О'Мэлли. Как раз сейчас я строю отель на Парк-авеню. «Корнелия». Вам нравится название? Скажите, что нравится, и будете первой его гостьей.

На сей раз я уже не удержалась и рассмеялась.

– Осторожнее, мистер О'Мэлли, я могу поймать вас на слове. Хотите выпить?

Он поклонился:

– Вы очень, очень любезны. Скотч, пожалуйста.

Я отвела О'Мэлли в кабинет, а сама прошла в кухню. В этом богаче было что-то располагающее, искреннее и вместе с тем смешное. Мимикой он напоминал классических комиков времен немого кино.

Гости у меня бывали не часто и в основном из музыкального мира. Посторонних в свой уютный, безопасный, закрытый мирок я почти не допускала, убеждая себя, что мне так нравится. На самом деле мне это совершенно не нравилось.

Я налила виски, вернулась и вошла в кабинет, предварительно постучав. То, что я там увидела, заставило меня остановиться и рассмеяться.

Патрик О'Мэлли снял свой смятый пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Черные туфли стояли рядом.

Сам же он лежал на моем старом цветастом диванчике и крепко спал.

На следующее утро я проснулась довольно рано, однако, спустившись вниз, обнаружила, что Патрик уже ушел. Мы с Дженни совершили обычную трехмильную пробежку, позавтракали, и она отправилась в школу. Я ушла в кабинет, где поработала над новой песней, она называлась «Жестокая, как любовь».

В половине одиннадцатого меня ждали на конном дворе. Жизнь текла размеренно и спокойно, и я чувствовала себя вполне довольной таким ее течением. Может быть, в ней чего-то не хватало, но и причин жаловаться у меня определенно не было.

Около полудня во двор въехал грузовичок службы доставки, и парнишка с торчащими оранжевыми волосами и пластмассовыми солнцезащитными очками торопливо вручил мне букет перевязанных ленточками фрезий.

К букету прилагалась карточка. О'Мэлли, подумала я, испытав странное радостное волнение.

Дорогая Маргарет Брэдфорд!

Прошу прощения за то, что не сразу вспомнил ваше имя, но я слушаю только «Клэнси бразерс».

Не уверен, что после случившегося наберусь смелости предстать перед вами еще раз. Но попытаюсь. Сделаю все, что в моих силах.

Не будете ли вы столь любезны пообедать со мной на этой неделе в любой удобный для вас день? Позвольте мне исправиться.

У вас самые прекрасные голубые глаза, которые я когда-либо видел, и я торжественно обещаю слушать ваши песни, пока не выучу их наизусть.

Кающийся соня (ваш сосед) Патрик.

Глаза у меня совсем не голубые, а карие, и я подозревала, что Патрик О'Мэлли знает об этом и знает о том, что я знаю, что он знает.

Пообедать? Почему бы и нет? Надо же обзаводиться знакомствами в Бедфорде. Я оставила сообщение на его автоответчике, выбрав для обеда четверг.

Голубые глаза – это у Синатры, а не у меня.

Как ни странно, обед удался на славу. Я смеялась как сумасшедшая. Парик оказался замечательным рассказчиком, и каждая его история переплеталась с другой, за ней следовала следующая, и так бесконечно. У него была чудесная теплая улыбка и поразительно щедрая натура. Я поняла, что обрела первого друга в Бедфорде, и это было приятно.

В последующие недели мы виделись еще несколько раз, и я неизменно наслаждалась его совершенно особенным, немного мрачным, но при этом доброжелательным чувством юмора, его способностью замечать комичное в самых, казалось бы, обыденных ситуациях, его сентиментальными, но тем не менее трогательными рассказами о детстве, прошедшем в большой ирландской семье, его по-детски наивным желанием поселить своих родителей в апартаменты для новобрачных в первом построенном им отеле.

Патрик объехал много стран, что дало мне повод называть его самыми разными именами: Падриак, Патрис, Патрицио. Я видела, что ему это приятно. Сам он никогда не называл меня иначе, как Мэгги или, иногда, Маргарет, что делала только мама в далеком детстве.

– Вообще-то моей первой любовью было море, – рассказывал Патрик, – и когда я вспоминаю Ирландию, то вижу в первую очередь море.

У него была небольшая яхта, и однажды утром, не дожидаясь выходных, мы дошли с ним до Зунда. Патрик решил отдохнуть от отеля, а я позволила себе оторваться от пианино и привычной рутины.

День выдался теплый и ясный. Мы шли вдоль берега, и я, наблюдая за мчащимися по дороге машинами, чувствовала себя счастливицей.

– Завидуйте, несчастные! – крикнул Патрик и рассмеялся.

Он, вероятно, уже успел вовлечь в заговор Дженни, потому что на борту обнаружились продукты из моего холодильника, из которых мы приготовили привычный для меня завтрак. Не забыл Патрик и мои любимые соки и витамины.

– Так ты все-таки покончила с ублюдком, Мэгги? – неожиданно, как всегда спонтанно, спросил Патрик, и я поняла, что речь идет о Филиппе.

Мы говорили с ним о моем бывшем муже, но не очень много.

– И да, и нет, – ответила я, зная, что могу говорить то, что думаю и чувствую.

– Понимаю. – Он обнял меня одной рукой, другой направляя нос яхты навстречу волнам. – Жаль, но ничего не могу тебе посоветовать. Стрелять в мерзавцев мне не приходилось, хотя некоторые это заслужили. Ты не обижаешься, что я говорю об этом в таком легком тоне? Знаешь, я ведь по-другому не умею.

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая