Зороастр - Кроуфорд Фрэнсис Мэрион - Страница 80

— А великий царь охотится? — спросила Негушта, медленно отхлебывая шербет из малахитового кубка.

— Он весь свой досуг отдает охоте. Он ни о чем другом не станет говорить с тобой.

— О, — перебила Негушта с видом совершенной невинности, — великий царь вряд ли удостоит меня своею беседой!

Атосса с любопытством взглянула на смуглолицую царевну. Ей ничего не было известно о том, что произошло в прошлую ночь; она слышала только, что царь видел Негушту несколько минут, но она достаточно знала его характер, чтобы подумать, что его свободное и, как ей казалось, лишенное достоинства обращение могло поразить Негушту даже во время этого краткого свидания. Мысль, что царевна уже начинает обманывать ее, мелькнула, как молния в ее голове. Она улыбнулась еще нежнее, с легким оттенком грусти, придававшим ей необыкновенное очарование.

— Великий царь очень милостив к придворным женщинам, — сказала она. — Ты же так красива и так не похожа на всех других, что он, конечно, будет долго беседовать с тобой нынче вечером после пиршества… выпив изрядное количество вина.

Последние слова были произнесены особенно сладким голосом.

Лицо Негушты слегка вспыхнуло и, прежде чем ответить, она еще отпила шербету. Потом, остановив, как бы в восхищении, свои мягкие темные глаза на лице царицы, она сказала тоном кроткой укоризны:

— Так ты знаешь и наших поэтов? — воскликнула Атосса, польщенная тонким комплиментом, но продолжая с любопытством смотреть на Негушту. Ей не нравилось самообладание еврейской царевны: казалось, будто кто-то неожиданным образом отнял у нее одно из личных ее свойств, завладел им и стал выставлять его напоказ перед нею. Однако ж, между двумя этими женщинами была та разница, что у Атоссы спокойствие и безмятежность были по большей части непритворны, тогда как у Негушты они были искусственны, и сама она чувствовала, что они могут ежеминутно изменить ей даже в момент крайней нужды.

— Так ты знаешь наших поэтов? — повторила царица. — Я, право, начинаю опасаться, что царь чересчур охотно будет беседовать с тобой, потому что он любит поэзию. Наверное, Зороастр говорил тебе много стихов в зимние вечера в Экбатане. Он знал их великое множество, когда был мальчиком.

На этот раз Негушта взглянула на царицу, недоумевая, как могла она, имевшая на вид не более двадцати двух или двадцати трех лет, несмотря на то, что теперь она была женой третьего мужа, как могла она говорить, что знала Зороастра в его отроческие годы, когда в настоящее время ему было уже за тридцать?

— Ты, вероятно, очень часто видала Зороастра прежде, чем он покинул Сузы, — сказала она. — Ты так хорошо его знаешь.

— Да, его знали все. Он был общим любимцем при дворе, благодаря своей красоте, храбрости и странной привязанности к этому старику… старому еврейскому ученому. Поэтому-то Камбиз и отослал их обоих, — прибавила она с легким смехом. — Оба они были слишком добродетельны, чтоб их можно было терпеть среди деяний того времени.

Атосса довольно свободно говорила о Камбизе. Негушта спрашивала себя, можно ли будет навести ее на разговор о Смердизе? Так как предполагалось, что еврейской царевне неизвестен истинный характер событий, случившихся в последние месяцы, то она могла безнаказанно говорить об умершем самозванце.

— Я думаю, в придворных нравах произошли большие перемены за это время… за последний год.

— Да, это правда, — спокойно ответила Атосса. — Теперь и слуху нет о многом таком, что допускалось прежде. В сущности, эти перемены касаются скорее религиозных вопросов, а не чего-либо другого. Ты знаешь, что в течение одного года в столице переменилось три религии. Камбиз приносил жертвы Астарте, и я должна сказать, что он самым удачным образом выбрал себе богиню покровительницу. Смердиз, — продолжала царица с величайшею невозмутимостью, — Смердиз отдался всецело поклонению Индре, который был, по-видимому, весьма удобным сочетанием всех самых благосклонных богов, и великий царь властвует над землей милостью Ормузда. Что касается меня, я всегда склонялась к еврейскому представлению об едином Боге; быть может, это почти то же, что поклонение Ормузду премудрому. Что думаешь ты об этом?

Негушта улыбнулась, как ловко царица обошла разговор о Смердизе, снова направив беседу на религию. Но, опасаясь, что последует рассказ о сравнительных достоинствах идолопоклонства, человеческих жертвоприношений и монотеизма, она выказала весьма мало интереса к этой теме.

— Я полагаю, что это одно и то же. Зороастр всегда говорит так, и это было единственное, что Даниил не мог простить ему… Лучи солнца падают тебе прямо на голову сквозь эти растения, не велеть ли нам перенести подушки на тот конец террасы?

Она хлопнула в ладоши и лениво встала, протягивая руку Атоссе. Но царица легко вскочила на ноги.

— Я слишком засиделась здесь, — сказала она. — Пойдем со мной, моя милая царевна, я проведу тебя в померанцовые сады на верхней террасе. Быть может, — прибавила она, оправляя складки своей мантии, — быть может, мы встретим там Зороастра или кого-нибудь из князей, или, пожалуй, самого великого царя. Или, может быть, тебе хотелось бы видеть мои покои?

Негушта приняла свой плащ из рук невольниц, а одна из них принесла ей полотняную тиару в замену газового вуаля, небрежно накинутого на ее волосы. Но Атосса не позволила снять его.

— Это так красиво! — воскликнула она торжественным тоном. — Так необыкновенно! Нет, нет, ты не должна снимать его!

Она ласково обняла Негушту и повела ее к двери, открывавшей вход на внутреннюю лестницу. Но вдруг она остановилась, словно вспомнив что-то.

— Нет, — сказала она, — я лучше покажу тебе ту дорогу, какой я пришла. Она короче, и тебе следует знать ее. Она может тебе пригодиться.

Они вышли с балкона через маленькую дверь, скрытую одною из колонн, и стали спускаться по темной лестнице.

Царица, казалось, спешила, но Негушта медлила, тщательно ощупывая дорогу. Когда перед нею мелькнул, наконец, слабый свет при последнем повороте, она услыхала громкие голоса, раздававшиеся снизу, из коридора. Она остановилась и стала прислушиваться.

Зороастр просидел около часу, витая мыслями далеко от земли и созерцая великие и высокие предметы, как вдруг его заставили очнуться мерные шаги вооруженных людей, проходивших через один из отдаленных покоев. Он мгновенно поднялся с места и надел на голову шлем, — властная сила военной привычки сразу вернула его в мир действительности. Минуту спустя раздвинулась та самая тяжелая занавесь, из-за которой часа за два перед тем вышла Атосса, двойная вереница копьеносцев показалась на балконе и выстроилась по правую и по левую сторону с точностью, свидетельствовавшей о превосходной военной выправке. Прошла еще минута, и затем появился сам царь; он шел один, в доспехах и крылатом шлеме, положив левую руку на рукоятку меча; его великолепный плащ развевался за плечами, спускаясь до самой земли. Проходя рядами воинов, он замедлил шаги и его темные, глубокие глаза, казалось, внимательно рассматривали наружность и осанку каждого копьеносца.

Зороастр выступил вперед и, когда взгляд царя остановился на нем, хотел пасть ниц, но Дарий удержал его жестом руки, затем, обернувшись, отпустил стражу.

— Я не люблю этих чопорных обычаев, — сказал царь. — Совершенно достаточно в знак приветствия приложить руку к устам и челу. Хороший воин успел бы выиграть битву, если б употребил на это все время, какое ему нужно для того, чтоб двадцать раз в день повергнуться к моим ногам и снова подняться.

Так как слова царя, по-видимому, не требовали ответа, то Зороастр стоял молча, ожидая приказаний. Дарий направился к балюстраде и с минуту смотрел через нее, освещенный ярким сиянием солнца.