М+Ж. А черт с ним, с этим платьем! - Пастернак Евгения Борисовна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/35
• Следующая

Вот Машка – она сразу эту мою особенность приняла. Поэтому, наверное, и задержалась при мне на целых три года. Может, надеялась впоследствии меня вразумить? Кстати, при ней мои «загулы» почти прекратились.

Почти, но не совсем.

15 июня в десять я, вместо того чтобы пойти на работу, методично обесточил все средства связи, включая домофон и дверной звонок, и лег спать. Проснулся в восемь вечера и направился к холодильнику. По счастью, он был полон. В прошлый раз шиза подкосила меня при почти абсолютном нуле провианта, и целую неделю я питался консервированным зеленым от времени горошком.

Поел, принял душ и завалился на диван с томом Шекли.

Это был тот случай, когда чтение заменяет размышления.

За неделю отшельничества я основательно выел холодильник, отрастил щетину «а ля Леонид Парфенов», выпил полбутылки водки и освежил в памяти сокровища американской фантастики.

К 22 июня меня отпустило. Как обычно, невыносимо болела голова – нет, башка. Ощущалась общая вялость. Ничего не хотелось, но воля уже начинала беспокойно шевелиться. Я убрал на кухне и побрился. Мир по-прежнему пребывал в заднице, но уже хотелось познакомиться с новостями. Телевизор ничего не дал, и я врубил компьютер. Истосковавшийся по информации модем фирмы «Асогр» радостно заверещал. Почтовый ящик ломился от предложений увеличить самое необходимое и тематических рассылок. Писем от живых людей практически не оказалось – даже от моей далекой провинциальной подруги.

Теперь оставалась самая неприятная часть выхода из кризиса: следовало обзвонить наиболее близких знакомых и извиниться (перед теми, кто в курсе моих странностей) или что-нибудь наврать (тем, кто не в курсе).

Первый звонок по праву принадлежал Машке.

– Привет, – сказала она, и в голосе прозвучала усталая мудрость, – опять?

– Ага, – согласился я, – понимаешь…

– Да понимаю, – усмехнулись в трубке, – все понимаю. А у меня позавчера день рождения был. Мне исполнилось тридцать два.

Я закусил губу. Пропустить Машкины именины – это непростительно.

– Слушай, Сергей, – продолжала трубка, – дело не в дне рождения, дело в том, что мне тридцать два. И я старомодная, но я хочу семью. А ты не хочешь. И я не буду тебя заставлять. Хотя могу. Но мне это не надо.

– Не нужно, – автоматически поправил я.

– И не нужно тоже, – согласилась трубка. – Короче, пока. Желаю счастья. Мне было с тобой хорошо. Не обижайся, ладно?

Какое-то время я слушал короткие гудки. А я-то считал Машку похотливой дурой. Хотя и заботливой. А ей, оказывается, тридцать два. И она не просто хочет замуж, а хочет, чтобы и ее избранник хотел жениться. Дела…

Вот теперь был повод конкретно напиться.

– Гадина! Гадина! Гадина!

Слезы размазывались по лицу, тушь не размазывалась, ее давно смыли предыдущие слезы.

– Сволочь! Гадина! Я к нему, а он… Качок хренов. Мозги бы себе накачал! Больше никогда в жизни!

Тут я разревелась с удвоенной силой.

На улице темно, холодно. О том, чтобы идти на остановку, не могло быть и речи. На такси приехала в пустую квартиру, начала звонить подругам. Одна вообще не ответила, вторая детей спать укладывала, третья с мужем ушла в театр. Все были кому-то нужны, кроме меня. И вот тогда, уже совсем зайдясь от горя и безысходности, я позвонила Наташке. Звонила сразу на мобильник, потому что она могла быть и не в Москве, а где угодно. Может, за границей работает, может, на гору лезет. Но одно я знала точно: даже если Наташка висит на горе, она обязательно возьмет трубку. Будет висеть на одной руке.

Трубку Наташка взяла практически мгновенно, и сразу стало понятно, что нигде она не висит, а в машине едет.

– Наташ, привет, ты в Москве?

Мы знаем друг друга уже семнадцать лет, и, услышав мой придушенный рыданиями голос, она сразу сказала именно то, что я от нее и ждала.

– Что ты там ревешь, дуреха, приезжай!

– Угу.

– Жду.

Я посмотрела на часы. За 20 минут собралась, за 23 доехала до вокзала, через 4 у меня на руках был билет, через 15,5 поезд тронулся. Итого: через 92,5 минуты я спала в поезде, а через 14 часов и 12 минут после нашего разговора сидела на кухне у Наташки и разбавляла слезами свежезаваренный чай.

Наташка была просто душка.

– Понимаешь, меня никто не любит…

– Кто? Кто конкретно тебя не любит?

– Никто…

– Конкретно!

– Мужики все.

– Конкретно!..

– Знакомые мужики.

– Имей совесть. У тебя два любовника, ты еще третьего хочешь?

– Не хочу! Я и этих не хочу!

– Чего тогда ревешь?

– Я хочу одного, но другого…

– Какого?

– Такого, чтоб меня любил…

– А эти не любили?

– Меня никто не любит…

Наташка взвыла и удрала на работу.

Напиться мне так и не удалось.

Во-первых, для этого нужно было пойти на улицу, на что я пойти не мог. Во-вторых, мучительно захотелось заглянуть в свои «Лабиринты». И не просто заглянуть, но и написать что-нибудь – лишь бы не думать, лишь бы пережить похмелье…

Но Печальный Зверь уже смотрел куда-то в одному ему ведомую даль. Его когтистые крылья внезапно расправились, с неистовой силой ударили темный воздух, – и чудовище исчезло так же внезапно и беспричинно, как появилось. Мгновение странники еще стояли, словно пытаясь разглядеть в Астрале след своего недавнего союзника, а затем, очнувшись, бросились к истекающему кровью Магу.

Я перечитал созданное за последние пятнадцать минут и понял, что на улицу сходить все-таки не помешало бы. Проветриться.

Когда Наташка ушла, я еще полчасика поплакала, а потом решила включить радио.

– Доброе утро, дорогие москвичи! Сегодня понедельник, тяжелый день, но, несмотря на это, многим из нас сейчас придется встать и отправиться на работу!

Ужас! Кошмар! На работу! Мне же на работу! Я посмотрела на часы. До начала рабочего дня остался час. А я в Москве. А пошли они все! Набрала номер директора.

– Алло, здравствуйте, Петр Александрович. Это Катя. Я сегодня на работу не приду.

– Ты заболела? Ты неважно выглядела вчера.

– Нет, я не заболела. Я уехала. В Москву. Извините.

– Насовсем?..

– Нет. Не знаю. Хотите, увольте меня за прогул, но я не приду (я заплакала). Не могу…

– Так… Так… Кать. Сколько тебе нужно времени? Неделя? (Всхлип.) Две недели? О'кей! Считай, что это отпуск за мой счет. Ты, это… не раскисай. Привет столице!

Весь день я провела лежа на диване и жалея себя. Никто и никогда меня столько не жалел! Я стала абсолютным чемпионом по жалению!

Вечером пришла Наташка и показала мне себя со стороны, причем в прямом смысле слова. Зеркало под нос подсунула. А еще подруга называется!

Увиденное меня настолько впечатлило, что я перестала рыдать. Побоялась, что еще немножко, и глазки с лица исчезнут совсем.

Наташка принялась меня тормошить и в итоге отправила в магазин.

– Иди, иди, развеешься. Купи хлеба и тортик. И кетчуп. И выпить. Тогда не будет вызывать подозрений твой вид. Девушка за опохмелом пришла. В девять вечера это вызовет уважение. Слушай, ты хоть причешись.

– Ай…

– Что, так и пойдешь в этих штанах?

– Ай…

– Да как это: «Ай»?! Иди переоденься, а то тебя арестуют за бродяжничество. И губы накрась. Хотя бы.

Спорить было лень. Я переодела штаны, причесалась, накрасила губы и пошла в магазин за тортиком и кетчупом.

На улице хорошо, тепло, просто вечер для свиданий… Так, об этом не думать. А куда бы мне пойти? Наташка говорила, в «Перекресток».

Шла я медленно, просто плелась нога за ногу, оказывается, соскучилась по свежему воздуху. Подошла к центральному входу «Глобал сити», увидела там толпу людей, решила, что нет, туда не хочу, зайду прямо в гастроном. Ну их, еще знакомых встречу. Хотя кого я могу в Москве встретить? У меня тут и знакомых-то нет. А нет, есть! Сергей. Я оглянулась по сторонам и… увидела Сергея. Сердце остановилось. Но потом мужик повернулся ко мне спиной, это оказался совсем даже и не он. Этот был с женой и ребенком. При виде чужого счастья я уже привычно захлюпала носом. «Ну и фиг с ним, с „Перекрестком",– решила я,– пойду в „Седьмой континент"».

• Предыдущая
• 16/35
• Следующая