Сокровища Империи - Чекрыгин Егор - Страница 30

• Предыдущая
• 30/70
• Следующая

Он сразу определил свою цель — это был сидящий в центре стола высокий плечистый детина примерно того же возраста, что и Ренки, с щегольски закрученными усами и на редкость самодовольным выражением на морде. Одет детина был в мундир Девятнадцатого Королевского полка и носил звание второго лейтенанта, а погон его был абсолютно чист, без единого знака отличия — свидетельство того, что, несмотря на свой уже весьма значительный (для второго лейтенанта из благородной семьи) возраст, служит он недавно.

— Простите, сударь, — холодно сказал Ренки этому молодому человеку, как бы игнорируя всю остальную компанию. — Позвольте представиться — оу Ренки Дарээка, военный вождь берега Северного Фааркоона. Я случайно услышал, как вы поминаете имя моего однополчанина и друга, отзываясь о нем весьма нелестно и в выражениях, которые не пристали благородному человеку. К тому же имею честь сообщить вам, что лично знаком с девицей, которую вы именуете «какая-то купеческая шлюшка», и хочу заверить вас, что Одивия Ваксай хоть и состоит ныне в купеческом сословии, особа в высшей степени достойная и даже имеющая немалые заслуги перед королевством. И я могу вам поклясться, что она никогда никоим образом не поощряла ухаживания благородного оу Лоика Заршаа. Скорее наоборот, всячески отвергала его попытки выказать к себе приязнь, и это было задолго до того, как благородный оу Лоик Заршаа имел честь быть представлен своей нынешней невесте, как я понял — вашей родственнице. Настоятельно советую вам образумиться и взять свои слова обратно, признав, что за вас говорило выпитое вино. В таком случае я даже не буду требовать письменных извинений!

Слова его произвели сильный эффект. Наступила тишина, причем умолкла не только шумная компания — затихли и соседние столы.

— Я оу Гаант Крааст, — заявил в ответ детина, выдержав значительную паузу, видимо понадобившуюся ему, чтобы собраться с мыслями. При этом он даже не попытался соблюсти вежливость — оторвать свою задницу от лавки и поприветствовать Ренки хотя бы кивком головы. — Наследник графства Крааст. И мне плевать на мнение какого-то там выскочки, спущенного с каторжной цепи нашим верховным жрецом, чтобы тявкать на людей достойных! Да-да, сударь, я прекрасно знаю, кто вы такой и каким образом добились своего нынешнего положения, мой дядя мне это объяснил! Зато я бы поподробнее послушал о «заслугах», которые эта ваша шлюшка оказывала якобы «доблестным воякам» Шестого Гренадерского, раз все они так и вьются возле ее юбки. Вероятно, она…

— Сударь, — прервал его Ренки, старательно пытаясь оставаться учтивым, как того требовал этикет и кодекс. — Своими несдержанными речами вы, в первую очередь, позорите форму своего полка, рядом с офицерами которого я имел честь дважды биться плечом к плечу на поле боя. Что же касается вашего мнения о моих заслугах… Человеку с вашим погоном, думаю, следует держать это мнение при себе до тех пор, пока его собственные дела не будут оценены должным образом… Тем, кому все мы служим. Но я вижу, что в данном случае все мои слова и призывы бессмысленны, так что, полагаю, вы не откажетесь встретиться завтра, где-нибудь на рассвете, ну хотя бы в роще за трактиром. Пройдите немного по тропинке — и увидите удобную поляну, там я и буду вас ждать. Хотя, впрочем, перенесем на послеобеденное время. Надеюсь, к этому сроку вы протрезвеете. Если же назначенный час вас не устраивает, пришлите ко мне одного из своих приятелей — договориться о более удобном для вас времени.

После этого, не дожидаясь ответа противника, Ренки развернулся и удалился к себе. Он шел спокойным шагом, с безмятежным лицом человека, которого ничто не заботит. И лишь закрывшись у себя в комнате, бешено скрипнул зубами, грязно выругался и даже шарахнул со всей души кулаком по стене. Сколько ни совершай подвигов, как высоко ни поднимайся, а каторжное прошлое будет вечно напоминать о себе! Каждый лощеный бездельник и хам считает себя вправе ткнуть Ренки лицом в это прошлое и уйти безнаказанным, ибо это чистая правда.

Сколько лет пролетело… Но после слов этого мерзавца сразу вспомнился вонючий сумрак каторжанского трюма, удары бича надсмотрщиков и презрение в глазах каждого одетого в мундир солдата, смотрящего на лохмотья каторжанина.

Да и потом, когда он уже стал солдатом, многое ли изменилось? Разве что по спине прохаживались теперь не бичи, а капральские палки. И еще обиднее было видеть взгляды благородных офицеров, смотрящих на тебя как на кусок грязи.

Нет, иные, вроде Бида или оу Дезгоота, были вполне ничего. Они понимали, что в бою их жизнь, а в мирное время — карьера зависит от солдат, и относились к ним достойно. Но вот богатые сынки с купленными родителями патентами… Они и иных офицеров из бедноты воспринимали как низших существ, а солдат для них вообще не был человеком. И ему — оу из древнего благородного рода, среди предков которого были генералы, царедворцы и просто достойные воины — приходилось тянуться перед такими вот сынками, бегать у них на посылках, а то и убирать мусор и грязь по их приказу.

Тогда он терпел. Опускал глаза, мысленно повторяя про себя науку Готора. Копил ярость и ненависть, чтобы потом потратить ее на «нечто полезное». И вот сейчас весь этот нарыв ненависти, казалось бы уже давно исчезнувший, вдруг прорвался, и Гаанту Краасту не повезло оказаться на пути хлынувшего потока ярости и злости.

Неизвестно, что чувствовал в это время его противник, но Ренки потребовалось немало усилий, чтобы заснуть. Нет, это был не страх или волнение перед дуэлью. Скорее он боялся потерять то чувство холодной ярости, что одолевало его. Боялся проснуться и не почувствовать этого свирепого желания убить, растерзать противника, а удовлетвориться всего лишь раной в плечо или порезанной щекой, чем в восьмидесяти случаях из ста и оканчиваются «поединки чести».

Полночи он терзался, растравляя свою душевную рану, пока наконец здравый смысл не возобладал, и Ренки, прибегнув к некоторым старым солдатским приемам, не заставил себя заснуть.

Проспал он намного дольше обычного, «украв» время у дня. Время, которое перед дуэлью наверняка тянулось бы невыносимо долго.

Легкий завтрак, чтобы не загружать желудок. Потом Ренки написал несколько писем — оу Готору, Риишлее, даме Тиире и почему-то Одивии Ваксай — и оставил их на столе на случай, если дуэль окончится не в его пользу.

Осмотрел шпагу. Как всегда, она была безупречна. Переоделся в чистое белье. Проверил обувь и одежду — обидно будет умереть из-за не вовремя оторвавшейся подметки или тесного рукава.

Прийти на место встречи раньше означало выказать свое волнение. Хуже этого — только опоздать…

И вот наконец в трактире раздался характерный звук удара половником о кастрюлю, традиционно извещающий, что обед готов. Ренки вышел на улицу.

Оказалось, что не он один пренебрег сегодня обедом. Помимо компании оу Крааста на довольно тесной полянке толпилось еще немало народа. Что ни говори, а подобное событие было зрелищем, которым нельзя пренебрегать. Времени, чтобы слух облетел окрестности, было предостаточно, так что свидетелей набралось прилично.

Один из них, в мундире полковника-артиллериста, взял на себя роль арбитра, указав место для поединка и озвучив стандартные условия. Затем по традиции предложил примириться, выслушал отказы и дал сигнал начинать.

Как и следовало ожидать, Гаант Крааст не был полным профаном и невежей в искусстве фехтования. Наследник древнего рода, да еще и по прямой линии Краастов, внешне вполне здоровый и без лишней зауми в глазах — можно было даже не сомневаться, что львиную долю его обучения составляло не корпение над манускриптами или бухгалтерскими книгами, а оттачивание навыков владения шпагой, пистолетом, протазаном и другими видами оружия.

Ростом он был примерно с Ренки, так что тот не мог воспользоваться своим обычным преимуществом в длине рук, а его кряжистое телосложение никак не сказывалось ни на его скорости, ни на гибкости.

• Предыдущая
• 30/70
• Следующая