Проснись в Фамагусте - Парнов Еремей Иудович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/38
- Следующая
Верховный вырвал листок из тетрадки и набросал несколько строк, адресованных управителю соседнего дзонга, расположенного в пяти днях пути от «Всепоглощающего света». Лама Надом Лапо, наделённый обширными полномочиями и располагавший внушительным отрядом в семнадцать солдат, мог разрешить все сомнения.
Запечатав послание, верховный вышел на монастырский двор, где шумели, поскрипывая стволами, хмурые лиственницы.
Ветер рвал флаги с шестов. Наползавшая с северо-запада белесая мгла предвещала затяжное ненастье. На дощатом помосте для кормления птиц стоял сгорбленный тучный монах — местный старожил — и пускал в воздушный поток вырезанных из красной бумаги лошадок.
Где-то далеко-далеко в горах они превращались в живых полнокровных коней, готовых выручить застигнутого непогодой путника.
Верховный лама миновал храм и, обогнув трапезную, возле которой топтались пришедшие за освящённым можжевельником миряне, стал осторожно спускаться по вырубленным в скале ступенькам.
Крутая лестница привела его к отшельническим пещерам. Сухой холодный воздух подземелья успокаивающе коснулся разгорячённых висков. Стало темно, но верховный хорошо знал дорогу и не зажёг масляную лампу. Всего пещер было четырнадцать, а отшельников осталось лишь двое. Что-то неумолимо менялось в жизни, и люди теряли охоту к обретению вечных истин.
В удалённом гроте, куда почти не достигали чахлые отблески дня, Нгагван различил смутные очертания человеческой фигуры. Обнажённый по пояс затворник сидел на вытертой леопардовой шкуре, вперив неподвижный взгляд в одному ему отверстую даль. Лама, возложив руки на голову грезящего, заставил растаять видения.
— Пойдёшь сейчас, — сказал он, вручая послание, и, вновь коснувшись спутанных волос, повёл обстоятельный рассказ о дорожных приметах.
Человек задышал глубоко и часто, словно принюхиваясь, и вдруг увидел сквозь непроницаемую толщу знакомую тропу, слюдяной щебень, каменные бедные пирамидки на перевалах и хрупкие снеговые мосты, повисшие над стонущей бездной. В раннем детстве отданный нищими родителями в монастырь, он был подвергнут придирчивому осмотру, определён на роль бегуна и, после многих лет упорных тренировок, овладел невероятным искусством горного скорохода — «лунг-гом-па». Ныне ему ничего не стоило вскарабкаться на кручи, куда не забирались пугливые улары и одинокие козлы, перемахнуть через расселину, на обрывке лианы перелететь над рекой. Оберегаемый лунатической силой, скороход не знал страха, не ведал усталости и не нуждался в пище. Его единственной задачей было добежать до цели, не останавливаясь перед препятствиями, не теряя времени на отдых и сон. Лишь достигнув цели, он мог умереть, подобно загнанной лошади, если на многодневный марафон было затрачено слишком много невосполнимых запасов энергии.
Методы подготовки бегунов хранились в строгой тайне. Выработанные ещё в добуддийские времена при первых царях Тибета, они совершенствовались на тантрических факультетах, передаваемые из поколения в поколение, как вечный огонь. Осколки первобытного знания были сохранены в уединённых обителях, заброшенных в гималайские дебри. Но сколько их было в маленьких феодальных владениях, зажатых между гигантами, сотрясаемыми неотвратимой поступью всеохватного, властно перекраивающего действительность века? Интуитивное, атавистическое забивалось в щели, отступало в ледяные пустыни или корчилось в истребительном пламени. Многоглавые, многорукие боги, принявшие, дабы победить зло, демонической облик, теряли былую мощь без веры и приношений в опустевших, продуваемых ветрами храмах.
Верховный лама «Всепоглощающего света» безуспешно искал младенцев, пригодных для «лунг-гом-па», сберегая своего единственного скорохода на крайний случай. Но теперь, когда окончательно развеялись сомнения, настал черёд выпустить последнего голубя в дальний и, возможно, безвозвратный полет. Старик не испытывал ни сожалений, присущих собственнику, готовому ради крайней нужды рискнуть драгоценной диковиной, ни простой человеческой жалости. Ведь судьба мальчика, обречённого, возможно, ради единого взлёта на долгое прозябание в темноте, определилась задолго до того, как родители оставили его у монастырских ворот. О чем же печалиться, если у каждого существа своё особое предназначение? Овца даёт шерсть, буйволиная матка — молоко, а пчелы откладывают в восковые ячейки целебный мёд. Простую записку доверяют голубю, а секретное письмо, которое ни при каких обстоятельствах не должно попасть в чужие руки, — скороходу.
И когда старик снял свои сухие, лишённые веса и теплоты длани с головы юноши, тот уже подобно почтовому голубю запечатлел в себе мельчайшие подробности предстоящей дороги. Он безответно вышел на свет, который не ослепил его устремлённого вовнутрь зрения, и скоро исчез за поворотом, ведущим к соседней пещере, где журчала вода, собираясь по системе лотков в квадратном проёме колодца. Там начинался подземный ход, ведущий за крепостные стены.
Провожая тающую в сумраке тень, Нгагван Римпоче почувствовал, как что-то внезапно сжало, а затем медлительно и неохотно отпустило его затосковавшее сердце. Стремясь единственно к тому, чтобы удержать неизменным былое, оно уловило приближение расставания и затрепетало, как жёлтый лист на ветру. Ах это тусклое дуновение, гасящее огоньки! В нем слышится наждачный шорох песчинок на золотых ликах богов, грохот и шелест расписанных фресками стен, сползающих в удушливых клубах извёстки.
8
С помощью безотказного шерпа Макдональд заарендовал низкорослую соловую кобылку с длинной чёлкой и отправился разведать перевал.
— Зачем ты помогаешь ему? — упрекнул шерпа преподобный Норбу Римпоче.
— У него чёрная аура, разве тебе не видно?
— Он подружился с моим саибом… — попытался оправдаться Анг Темба.
— Саиб творит свою карму, ты — свою, — предостерёг садху. — Никому не дано переложить на чужие плечи ответственность за собственные поступки. Что сделано, то сделано. Будь осмотрительнее в другой раз.
Макдональд тем временем уже беззаботно покачивался в седле, делая от силы две мили в час. Верёвочные стремена оказались коротковаты, и ехать с задранными коленками было не слишком ловко. Конечно, ничего не стоило нарастить верёвку, но Макдональд примирился с неудобством: когда ноги царапают землю, раздражаешься ещё больше.
Зато лошадка была чутка и послушна. Она покорно вступила в прыгающие по камням мутные от тающего снега ручьи. Когда ледяная вода обжимала непромокаемые голенища, всадник непроизвольно подбирал повод и пригибался к холке. Оскользаясь на валунах и упорно противостоя течению, лошадь замирала, но затем самостоятельно находила кратчайший путь, выбиралась на сушу и продолжала трусить по гремящей гальке, под которой, изредка выплёскивая наверх грязную пену, бежали талые воды. От подвесного моста, предназначенного только для пеших, если не для обезьян, пришлось изрядно дать лишку. Отмеченные на карте броды вздулись и стали непреодолимыми. Вскипающий опасными гребешками нефритовый поток тащил вывороченные камни и острые, истончённые до невидимости льдины. Всюду виднелись следы пурги, бушевавшей в горах почти беспрерывно трое суток. Течение слизывало края осыпей, несло, громоздя на завалах, поломанные стволы и вывороченные корневища. Сверившись с планом, Макдональд решил спуститься по уже сухому руслу, поросшему мечевидными листьями темно-синего ириса. Последние лужи споро высасывало неистовое горное солнце, и чёрный гравий, теряя слепящий глянец, на глазах подёргивался тусклой пыльцой. Столь же мгновенно тускнели влажные, сходящиеся за спиной лунки следов.
Оловянная яркость неба, жара и монотонное покачивание усыпляли. Макдональд клевал носом, проваливаясь в омута, наполненные причудливыми видениями, откуда вырывался с болезненно колотящимся сердцем, но, как ни странно, освежённый, готовый, пусть ненадолго, вновь следить за дорогой.
Автоматная очередь застала его врасплох, когда, отпустив поводья, он приник к жёсткой, пропитанной терпким потом гриве. Вылетев из седла и вдавившись в крупнозернистый песок, Макдональд успел схватиться за стремя. Издав короткое ржание, перепуганное животное рванулось и потащило всадника за собой. Вновь откуда-то сбоку пророкотал автомат, обозначив грязевыми фонтанчиками роковую черту. Она взметнулась совсем рядом, ударив в лицо острыми брызгами. Подобрав высоко стремя и загораживаясь лошадью, австралиец бочком пополз к ближайшему валуну. И тут же, прямо по верхушке камня, хлестнула ещё одна короткая очередь. Унылым посвистом отозвались срикошетировавшие пули. Отступая к укрытию, Макдональд свободной рукой перехватил поводья и, рванув на себя, перекатился через голову. Кобылка вздыбилась и упала на бок прямо перед камнем, который тут же прерывисто полыхнул слюдяным крошевом. Ослеплённый каменной пылью, Макдональд на какое-то мгновение оказался без прикрытия. И если бы не лошадь, судорожно приподнявшаяся на разъезжающихся, нетвёрдых ногах, его бы прошили пулями.
- Предыдущая
- 12/38
- Следующая
