Страницы незримых поединков - Альтов Владимир Григорьевич - Страница 19

Недолго высидел дома после благополучного возвращения с берегов Волги. В марте 1943 года Богородский с военными летчиками прилетел в осажденный Ленинград. И здесь он — в родной стихии, среди моряков Краснознаменного Балтийского флота. Потрясенный мужеством защитников города, ленинградцев, он жил и вдохновенно работал в блокадном городе, пока не попал под артиллерийский обстрел. Тяжело контуженного художника вывезли на Большую землю.

Осенью 1944 года его можно было встретить на наших фронтовых аэродромах в Румынии и Венгрии со строгим предписанием авиационного генерала:

Он создает монументальное полотно «Слава павшим героям». В тысячах репродукций картина расходится по всей стране, она воспринимается как памятник героям, отдавшим жизнь в тяжелейшей битве за Родину. Когда создавалась серия марок, посвященная двадцатилетию Победы, из массы картин и плакатов о Великой Отечественной войне было отобрано для репродуцирования всего шесть работ, и среди них эта картина академика Федора Семеновича Богородского.

Необычайно разнообразна палитра художника: он пишет батальные полотна и портреты, пейзажи и натюрморты, жанровые картины и миниатюры.

Его работы представлены в лучших художественных сокровищницах страны: в Государственной Третьяковской галерее, в Русском музее, в Музее Революции, в Центральном музее Советской Армии, в государственных картинных галереях Украины и Белоруссии, в музеях Горького, Воронежа, других городов.

Картины Федора Семеновича Богородского совершают триумфальное шествие по выставочным залам Варшавы, Софии, Венеции, Парижа, Нью-Йорка, Берлина, Неаполя, Токио, Пекина, Рима, Стамбула.

Он стал одним из крупнейших живописцев нашей страны. А начинался его творческий путь как художника-реалиста в Оренбурге, где в суровые дни девятнадцатого-двадцатого годов молодой чекист Федор Богородский пробовал свои силы в живописи.

Синие густые тучи постепенно заволакивали небо. Руководитель оперативной группы майор Алексей Максименко и оперативный уполномоченный сержант Виктор Соколов, медленно прохаживаясь по опушке леса, не замечали приближения грозы. Их занимало другое.

Неделю тому назад они послали в Витебск разведчика Владимира Лютько: он должен был собрать сведения об обстановке, а главное — договориться с врачом туберкулезной больницы Ксенией Сергеевной Околович о ее встрече с руководителем группы.

По указанию Витебского обкома партии чекистская группа Алексея Петровича Максименко обосновалась под Витебском, в поселке торфозавода, в апреле 1942 года. Этому предшествовали такие события.

В начале января части Красной Армии на Витебском направлении перешли в наступление. Гитлеровские войска после поражения под Москвой еще оказывали упорное сопротивление, но вынуждены были отступить почти на 250 километров. Наши войска вплотную подошли к Витебску.

И хотя гитлеровскому командованию, перебросившему на участок Витебск — Сураж значительные подкрепления, ценой огромных потерь удалось приостановить наступление наших войск, оно не смогло залатать большую прореху на стыке между группами фашистских армий «Север» и «Центр», от Усвят Витебской области до Велижа Смоленской. Возник почти сорокакилометровый разрыв по фронту, который вскоре стал называться «Суражскими воротами». На территории «ворот» полными хозяевами стали партизаны.

Проведав с бреши в обороне гитлеровцев, на Большую землю устремился поток жителей Витебска, других областей Белоруссии и даже Прибалтики. Не исключалось, что фашистская разведка в потоке беженцев попытается забросить в тыл Красной Армии своих агентов и диверсантов. Опросом беженцев о положении на оккупированной территории, действиях гитлеровцев и их пособников, выявлением вражеской агентуры и поручили заняться спецгруппе капитана Максименко.

Однажды дозорные чекистов задержали группу мужчин, выходившую из города. Старший из них оказался бывшим начальником 29-го стрелкового корпуса полковником П. Н. Тищенко. В беседе с Алексеем Петровичем он с восхищением рассказывал о враче Ксении Околович: она спасла его, большую группу раненых командиров и бойцов Красной Армии, снабдила их надежными документами, организовала их уход в партизанскую зону.

Прошло некоторое время, и Алексей Петрович вновь услышал хорошие вести о враче Околович. На этот раз разведчик Владимир Лютько привел из города коммунистов Павла Киршина, Алексея Торопина, Зинаиду Козыреву-Юманову и Ивана Оскера. Спасая патриотов от ареста, Ксения Сергеевна выдала им справки о том, что они находились на излечении, а сейчас возвращаются в свои родные деревни. Узнал Максименко и о большой личной трагедии врача — гитлеровцы недавно расстреляли ее брата Бориса, работавшего начальником продовольственного отдела городской управы в Витебске.

Вот тогда Максименко и послал своего гонца Лютько к Околович: предупредить, чтобы Ксения Сергеевна, потрясенная горем, была все же осмотрительнее, выяснить, сможет ли она хотя бы на один день отлучиться с работы, чтобы встретиться с «людьми из Москвы».

Лютько, коренастый мужчина лет тридцати, появился с опозданием.

— Рад вас видеть живым-здоровым, Владимир Станиславович, — Максименко крепко пожал руку разведчика.

Лютько рассказал, что немцы в последние дни в разных местах города выставили дополнительные посты, проводили облавы и аресты. Пришлось отсиживаться у надежных людей. Виделся с Ксенией Околович. Убедившись, с кем имеет дело, доктор без колебаний согласилась помогать чекистам и, если нужно, встретиться.

— Гроза приближается да еще, видать, с градом, — сказал Виктор Соколов. — Надо бы поторапливаться.

— Дай бог, чтобы с градом… Вы бегите к домику, готовьтесь к обеду, а я тут, — Алексей Петрович виновато улыбнулся, — душ попытаюсь принять.

— Какой душ? Да еще в ваши годы, Алексей Петрович, — удивился Виктор. Ему, двадцатипятилетнему здоровяку с копной волнистых волос, сорокалетний худощавый начальник с большими залысинами казался пожилым человеком. — Так и воспаление легких схватить можно.

Соколов и Лютько вприпрыжку побежали к домику, а Алексей Петрович торопливо разделся, спрятал одежду под разлапистую ель и опрометью выскочил на поляну: в грозу надо быть подальше от высоких деревьев.

Молнии неистово кромсали красными полосами небо, ливневый дождь вперемежку с градом хлестал мускулистое, крепко сбитое тело Алексея Петровича, а он, словно ребенок, радовался буйству природы и, что-то напевая, подставлял то спину, то грудь ударам града. Так, пока шел дождь с градом, принимал необычный душ Алексей Петрович.

Дождь прекратился быстро, догорали зарницы затихающей грозы. Дышалось легко и свободно. Бодрое, приподнятое настроение охватило Алексея Петровича. И причиной этому был не только «самый лучший в мире душ». И даже не то, что недавно Максименко присвоили звание майора. Главное — дела везде пошли на лад: немецкая военная машина явно начала выдыхаться, на долгие месяцы застопорилась перед Севастополем, все чаще радио сообщает о дерзких операциях белорусских, украинских и брянских партизан. Вот и здесь, под Витебском, появилась обширная, на десятки километров, партизанская зона, а в самом городе набирает силы подполье, успешно действуют разведывательно-диверсионные группы, которыми руководит он. Весь народ поднялся на борьбу с фашистами.

При подходе к поселку Алексей Петрович увидел, как из дома, где располагались чекисты оперативной группы, выбежали сержант Соколов с каким-то дедом и устремились к нему:

— Товарищ майор, немцы нагрянули в деревню Колбасы. Грабят! — доложил Соколов.

— Да, да, свиней и курей забирает супостатская нехристь, — подтвердил дед. — Бабы и послали меня к вам. Помогите, сынки.

Быстро расспросив деда о силах немцев («двадцать нехристей на двух тамобилях»), Максименко принял решение: он с Соколовым и группой из десяти партизан на лошадях скачут наперерез немцам, лейтенант Мишин с пятью бойцами (остальные находились в дальних дозорах) так же на лошадях врываются в Колбасы и обстреливают грабителей, гонят их к месту засады.