Буря страсти - Паркер Лаура - Страница 30

• Предыдущая
• 30/111
• Следующая

Но Джейми не был склонен так быстро заканчивать разговор на дорогую его сердцу тему.

— Да ладно тебе. Любой человек подвержен любви. Даже Петтигрю.

— Эррол? — удивился Квинлан.

Джейми подозревал, в чем причина удивления Квинлана.

— Не прикидывайся. Я сам до этого додумался. Он бы так упорно не отказывался от бастарда, если бы не был уверен, что ребенок от него. Почему? Потому что чувства дамы не вызывали у него сомнения! Именно страх потерять свободу вынудил его обратиться к тебе с просьбой написать письмо. Я изумился, когда ты согласился на это. А потом понял, что он настроен серьезно. Он же отослал письмо, как ты знаешь.

Квинлан нахмурился:

— Нет, не знаю. А ты уверен?

— Видел, как он перед боем отдал его пехотинцу.

Квинлан стал мрачнее тучи.

— А кому оно адресовано?

— Ты спрашиваешь меня? — засмеялся Джейми. — Тебе же известно мнение Петтигрю обо мне. Я предполагал, что он открыл тебе правду.

Квинлан так энергично замотал головой, что его красивые каштановые волосы взлетели веером над воротником.

— Но это не конец загадки. — Джейми задумчиво коснулся нижней губы. — Петтигрю не задумываясь дал бы коленом под зад шлюхе или беззащитной женщине. Эта же занимает высокое положение, и Петтигрю понял: ему не избежать брачных оков за соблазнение. Так почему, спрашивается, имея толпы готовых на все поклонниц, он дает обещание даме, соблазняет ее, а потом идет на попятный? Если только… — довольный собой, он сделал паузу, дабы подогреть интерес собеседника, — его не толкала на это любовь!

Квинлан осмыслил эту возможность и тут же отклонил ее.

— Какой смысл в твоих умозаключениях? Эррол мертв. Даже если бы здесь была замешана благородная дама — в чем я очень сомневаюсь, — Эррол избавился бы от нее, несмотря на свои чувства. Это не лучший пример в пользу любви. Если же считать образчиком жертвы любви тебя, то я еще быстрее побегу от этого чувства.

Джейми давно привык к резким отповедям приятеля, поэтому не обиделся. — А Рейф? Он любил долго и страстно.

— А что Рейф? — произнес Квинлан так тихо, что Джейми едва услышал его.

Оба погрузились в невеселые раздумья. Спустя несколько секунд Джейми облизал губы.

— Перо, ты уже покончил с этим?

Лицо Квинлана исказилось от гнева, хотя его гнев был направлен вовсе не на Джейми — на самого себя. Он десятки раз собирался повидать вдову Рейфа. Если бы он не написал то письмо, то сейчас не оказался бы в столь сложном положении. Он откладывал поездку только из трусости.

— Не покончил, но ты подтолкнул меня. Делать нечего, — угрюмо произнес он, — я дал слово. Выеду завтра же утром.

— Я поеду с тобой.

Квинлан с подозрением взглянул на приятеля. Хокаден редко допускал, чтобы посторонние дела отвлекали его от важных для него проблем.

— Не предполагал, что ты согласишься покинуть Лондон теперь, когда так близок к своей истинной любви.

— И я тоже, — честно признался Джейми. — Знаешь, ведь не ты один слышал последнюю просьбу Рейфа. Обещание, данное другу, так же нерушимо, как клятва.

Квинлан колебался всего секунду. Пусть в душе Джейми и денди, но у него доброе сердце. Разве можно найти лучшего помощника в этом неблагодарном деле, чем еще один боевой товарищ Рейфа?

— Договорились.

Джейми встал.

— Можно я зайду за тобой вечером?

— Нет. — Квинлан обнял его за плечи и подтолкнул к двери. — У меня есть кое-какие планы. Встретимся там.

— Не опоздай. Хотя сейчас модно немного опаздывать. — Джейми кивнул. — Обставь свое появление поэффектнее. Нужно, чтобы все тебя заметили.

— Мне не требуется лекция по поведению в обществе, — осадил его Квинлан и, открыв дверь, беззастенчиво вытолкнул приятеля в коридор. — До вечера.

Ночь была душной, но не жаркой. Серый от копоти туман обвивал словно щупальцами деревья и фонарные столбы. Двухколесные кебы уныло катили по улицам. Стук лошадиных подков эхом отдавался в мутной дымке и звучал то обманчиво далеко, то угрожающе близко.

Квинлан задул горевший в экипаже бронзовый фонарь, дабы его не узнали ночные пешеходы. По той же причине он взял наемный экипаж, хотя путешествовать в собственной карете было бы значительно удобнее и приятнее. Герб на дверце, одетые в ливреи лакеи и кучер, лошади с плюмажем, блеск начищенной меди, перезвон серебряных колокольчиков — эти атрибуты экипажа знатного лица оповестили бы всю улицу о том, кто проезжает мимо. А ему меньше всего хотелось, чтобы весть о его появлении в свете достигла ушей Лонгстрита.

Вчера, когда он принес режиссеру наброски своей последней пьесы, тот не только не пригласил его в контору, но и загородил спиной дверь, пробормотав что-то о важном посетителе. Утром Лонгстрит прислал отказ, в котором назвал новую идею Квинлана сентиментальной, мелодраматичной и абсолютно неприемлемой. Как следовало из письма, его талант не предназначен для подобных полетов фантазии. Квинлану советовалось очистить разум от подобных причуд славы и предлагалось покинуть Лондон и обхаживать свою музу где-нибудь в деревне… за границей… хотя бы в течение полугода!

Квинлан тихо чертыхнулся. Письмо вызвало у него подозрения: Лонгстрит что-то от него скрывает!

— Проклятие, да в этом нет никаких сомнений! — пробурчал он.

Вопрос только — что? Квинлан намеревался выяснить это сегодня же.

Мысль о засаде взбудоражила его, кровь быстрее побежала по венам. Уголки его рта приподнялись. Приятное ощущение. Он снова чувствует себя полным жизни.

В течение двух месяцев, прошедших после Ватерлоо, он пребывал в меланхолии. Тоска и скука подавляли творческие порывы. Он плохо спал, ему приходилось делать над собой усилие, чтобы встать с постели. Потери союзников в бою на бельгийском поле уже стали историей. Почти двадцать две тысячи убитых и раненых. Но оставшиеся в живых участники сражения вели счет собственным болезненным потерям.

После большинства сражений офицеры обращались к солдатам с вопросом: «Кто погиб?» После Ватерлоо они боязливо спрашивали: «Кто выжил?»

Квинлан заерзал на сиденье. Ответ прост: он выжил, а два его лучших друга погибли.

• Предыдущая
• 30/111
• Следующая