Еретическое путешествие к точке невозврата - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 47

Не успели хозяин и гости занять свои места, как в комнату вошла красивая молодая дама, одетая в очень открытое, расшитое золотой канителью платье. На плечах у неё лежала меховая накидка, в ушах искрились бриллиантовые серьги в виде крошечных виноградных гроздей.

Все встали.

– Познакомьтесь, господа, это Элизабет, – просто сказал Альбрехт.

Элизабет мило улыбнулась гостям и, не сказав ни слова, заняла своё место напротив хозяина дома. Впрочем, за столом она пробыла недолго. Изящно поковыряв заячий паштет золотой вилочкой и пригубив вино, она встала, извинилась, пожелала гостям приятного аппетита и ушла. Оставшись одни, мужчины почувствовали себя более раскованно, и по мере того, как слуги меняли перемены кушаний и вин, пуговицы на одежде расстёгивались, ремни распускались, а речи становились всё более громкими и рискованными.

– Вы ведь, на ночь глядя, не поедете обратно в Дрезден? – спросил Альбрехт. – Переночуете у меня в замке, а завтра с утра продолжим наши штудии о докторе Мартинусе Лютере.

– Боюсь, госпожа Ута будет встревожена нашим отсутствием, – неуверенно сказал Вольфгер. – нельзя ли послать к ней гонца или почтового голубя?

– Голуби ночью не летают, а кнехт, грохочущий кулаком ночью в дверь дамы, доведёт её до обморока, – посмеялся курфюрст. – Ничего с ней не случится, подождёт до завтра. А то ещё хуже, возьмёт, да и дверь ему откроет, а?

Вольфгер принуждённо улыбнулся.

– А тебе, друг мой, чтобы ночью было не скучно, я пришлю кого-нибудь согреть постель. Кого хочешь, блондинку или брюнетку? – продолжал веселиться подвыпивший архиепископ, не замечая, что гости улыбаются только из вежливости. Вольфгер замялся.

«Ему явно приспичило убедиться в том, что я не бессильный старец и не любитель мальчиков, – подумал он, – ну что ж, дадим ему эту возможность».

Альбрехт понял молчание Вольфгера по-своему:

– Раз не можешь выбрать, пришлю двоих! Замок просто кишит белошвейками, прачками и поварихами, должна же от них быть хоть какая-то польза! А тебе, монах? Не красней, не красней, я отпущу тебе этот мелкий грех! Но – только одну, ибо ты лицо духовное, а две бабы в постели монаха – это уже нарушение апостольских заповедей, ха-ха-ха!

***

«Чёрт, нельзя на ночь так наедаться! – отдуваясь, подумал Вольфгер, оказавшись в своей комнате. – Если Альбрехт жрёт так с утра до вечера, он давно должен был лопнуть или помереть от несварения желудка…»

Барон огляделся.

Небольшая комната для гостей выглядела уютно. Окно было закрыто ширмой с изображением каких-то святых, на столе оплывали свечи в серебряном подсвечнике. Большую часть комнаты занимала кровать под балдахином, рассчитанная явно не на одного.

Вольфгер потихоньку начал раздеваться, и тут в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул он, чертыхаясь и затягивая обратно завязки шоссов.

В комнату вошли две девушки в одинаковых платьицах, накрахмаленных фартучках и чепцах. Они дружно сделали книксен и представились:

– Я – Агна, а я – Анни.

– Позвольте приготовить вам постель, господин барон! – сказала чёрненькая Анни, которая выглядела посмелее.

Вольфгер заметил, что девушки стремительно переглянулись и обменялись мимолётной улыбкой, явно оставшись довольными осмотром гостя.

«А ведь одна, и правда, брюнетка, а другая – блондинка, – усмехнулся Вольфгер, – ну-ну…»

2 ноября 1524 г.

Утром после обильного завтрака, больше похожего на обед, все опять собрались в кабинете Альбрехта Бранденбургского.

– Как спалось гостям? – вежливо поинтересовался хозяин замка.

– Спасибо, великолепно, – подавляя зевоту, ответил Вольфгер.

Отец Иона молча кивнул.

Сам архиепископ выглядел замечательно. «Экое здоровье надо иметь», – завистливо подумал Вольфгер.

Альбрехт оглядел измятые лица гостей, понимающе ухмыльнулся и бодрым тоном заявил:

– Тогда продолжим! Иоахим, на чём мы вчера остановились?

– С вашего позволения, я кратко изложил нашим гостям биографию доктора Лютера, но сути его вероучения мы вчера не коснулись.

– Ну что ж, пожалуй, с этого и начнём!

Перед архиепископом Майнцским стояла тарелка с орешками в мёду, в которой он копался указательным пальцем, стараясь выкатить орешек покрупнее.

– Вольфгер, хочешь орешек? – спросил он.

– Ох, спасибо, Альбрехт, после твоего завтрака я не смогу съесть и хлебной крошки!

– Это ты зря, – благодушно сказал архиепископ, – когда что-нибудь ешь, думается лучше. Не замечал? Нет? Ну, ладно… Иоахим, мы обратились в слух!

–Э-э-э… Гхм… Да… Позвольте, где это в моих мемориях? А, вот…

Эта история началась давно, как раз в тот год, когда, если вы изволите помнить мой вчерашний доклад, Лютер стал послушником Чёрного монастыря…

Итак, в 1505 году от Рождества Христова папа Юлий II обратился к христианскому миру с призывом делать благочестивые пожертвования на строительство нового здания храма св. Петра. Осмелюсь напомнить, что базилика над могилой первого Папы Римского, то есть именно апостола Петра, была возведена очень давно, ещё в IV веке, но к настоящему времени оказалась почти полностью разрушенной временем. Вот Папа и решил на месте старой церкви возвести новый храм, потрясающий воображение и затмевающий величием и красотой языческие капища старого Рима. Дело, безусловно, богоугодное, но где взять на него деньги? Папская казна была пуста. Тогда-то и возникла идея пополнить её за счёт торговли индульгенциями, причём главным образом в Германии.

Первые десять лет дела шли не особенно успешно, но вот за дело взялись монахи ордена святого Доминика, и всё изменилось. Душой предприятия стал монах по имени Иоганн Тецель. Он имел чин папского субкомиссара и бранденбургского инквизитора. Подобно опытному карманнику (Альбрехт многозначительно кашлянул, но секретарь сделал вид, что не заметил этого), Тецель умело и бесцеремонно избавлял крестьян от последних сэкономленных грошей. Проповедуя в церквах, он восклицал:

– А ведь этот самый Тецель приходил и ко мне в замок! – воскликнул Вольфгер.

– Он много куда приходил, – кивнул Кирхнер, – причём наглость Тецеля доходила до того, что он не стеснялся утверждать, будто индульгенции полезно покупать впрок. Понимаете, что это означает?

– А как же! Отпущение грехов за ещё не совершённое преступление! Ловко, ничего не скажешь, – заметил отец Иона.

– В руках глупца любое благое дело может обернуться неприглядной стороной! – недовольно пробурчал архиепископ Альбрехт, – а тут ещё эта треклятая инструкция…

– Какая ещё инструкция? – удивился Вольфгер.

– Дело в том, что в руки Лютера каким-то образом попала инструкция о сборе индульгенций, составленная в канцелярии его высокопреосвященства, – пояснил секретарь. – Чего греха таить: она была написана неумным человеком и в весьма неосторожных выражениях. Ознакомившись с инструкцией, Лютер впал в грех гнева и сразу же переслал её своему покровителю, курфюрсту Фридриху, который счёл себя оскорблённым, ведь сбор индульгенций поручили не ему! В отместку Фридрих сразу же запретил сбор индульгенций на территории своего курфюршества.

Ободрённый поддержкой Фридриха, Лютер решил действовать дальше.

31 октября 1517 года, в воскресенье, в праздник Дня всех Святых, Лютер со своим ассистентом Иоганном Шнейдером, известным также как Агрикола из Эйслебена, дойдя до замковой церкви, прибил на двери её северного входа отпечатанный в университетской типографии плакат с сочинёнными им девяноста пятью тезисами об индульгенциях. Лютер полагал, что этот плакат повлечёт за собой всего лишь богословскую дискуссию, но он ошибался. Удары молотка Лютера по церковной двери возвестили начало Реформации.