Дорога Короля - Гринберг Мартин - Страница 43

— Вы уж простите меня, мистер Стоддард, — обратился к кузнецу юный кучер Роджер, — да только вы ведь сами знаете, какая она! Конечно, людям не больно нравится на нее работать! Верно ведь? Хотелось бы мне посмотреть, какое у нее будет лицо, если я ей возьму да и скажу в субботу: «Нет, ваша милость, не могу я везти вас в церковь, Господь не велит в этот день работать!»

Эрнесту на мгновение показалось, что Гирам вот-вот одернет юнца, скажет, что у него еще молоко на губах не обсохло, но Гирам почему-то ничего подобного не сказал.

— Право, мне очень жаль… — пробормотал Эрнест. — Я и не думал, что она может так разозлиться… Как же вам теперь быть?

— Ничего, скосим поле по старинке, сэр. Хотя мужчин-то в деревне немного осталось, особенно тех, кто еще способен с косой как следует управляться. А ведь выкосить поле для крикета — это особое искусство, «умирающее», как говорит наш Гаффер Тэттон. Вы уж нас извините, сэр, только нам лучше поторопиться и поскорее в «Большую Медведицу» заглянуть, пока оттуда все не разошлись. Там и поглядим, кто у нас еще для такой работы сгодится.

— Постойте! Я тоже с вами пойду! Вот только шляпу и трость возьму! Роджер, предупреди, пожалуйста, на кухне, что я к ланчу опоздаю!

И Эрнест, прихрамывая, поспешил к дому, а крестьяне вопросительно уставились на Тинклера. Тот колебался. Но через некоторое время все же сказал:

— Господин наш, конечно, не совсем «комильфо» себя ведет, верно? Да только сердце у него там, где нужно. Голова, правда, немного не в порядке, но это пройдет. Особенно если ему удастся отстоять свои права перед ее милостью. Это, может, как раз ему и нужно, чтобы окончательно выздороветь. В общем, я тоже с вами пойду. Заодно и за ним присмотрю.

После его слов крестьяне вздохнули с облегчением. Но кое-какие сомнения у них все же остались.

Изумленное молчание воцарилось под низким деревянным потолком питейного зала «Большой Медведицы», когда завсегдатаи харчевни увидели, кто решил присоединиться к их компании, и разговор возобновить не спешили. Только Гаффер Тэттон в своем излюбленном углу у камина продолжал что-то ворчать, как ни в чем не бывало.

Во всяком случае, ничего особенного в том, что в харчевню пожаловал «молодой хозяин», он явно не видел.

Наконец Гаффер перестал ворчать по поводу недостаточно сильного огня в камине, не способного согреть его старые кости, и принялся за другую тему, волновавшую его не менее сильно — а может, и не его одного. Он говорил о том, что забыты древние ритуалы, с чем, по его словам, и были связаны все их теперешние несчастья. Для начала Гирам предпринял серьезную попытку отвлечь внимание гостя от речей старика и повел Эрнеста прямо к стойке бара, где еще раз представил ему своего брата Джейбиза, владельца этой гостиницы, и некоторых других жителей деревни, в том числе даже мистера Эймса.

Узнав, в чем проблема, Джейбиз от души воскликнул:

— Ну, сэр, поскольку вы впервые почтили мою харчевню своим присутствием, позвольте мне выразить вам свое уважение да поднести стаканчик! Чего желаете выпить?

Эрнест неуверенно огляделся. В последние несколько минут настроение у него существенно упало; он злился на себя за то, что тетка снова взяла над ним верх, и теперь, в этой непривычной обстановке, среди людей, которым в его присутствии тоже явно было не по себе, он совершенно растерялся и вопросительно глянул на Тинклера, который вкрадчивым тоном предложил:

— Могу рекомендовать вам сидр мистера Стоддарда, сэр. Он сам его делает.

— С удовольствием отведаю! — тут же согласился Эрнест.

— Что ж, спасибо за рекомендацию, мистер Тинклер, — улыбнулся хозяин харчевни и потянулся к кувшину с сидром. — Позвольте и вам налить немного сидра.

И стоило ему повернуть крышку на кувшине, как все в зале снова загудели и прерванная беседа плавно полилась с того же места, на котором была прервана. Но вскоре мирный гул стал стихать: по залу быстро распространились дурные вести насчет неудачной попытки одолжить газонокосилку, и атмосфера стала довольно мрачной.

Гирам Стоддард пригласил своих спутников присесть. С некоторым опозданием заметивший их появление и явно полагавший, что пойти сегодня следовало в церковь, а не в пивную, Гаффер Тэттон все же незамедлительно потребовал у них отчета о принесенных новостях.

— В общем, косилку она нам не даст, — громко и отчетливо сообщил ему Гирам. — Придется за косы взяться!

Гаффер несколько смущенно возразил:

— Нельзя косить, когда наступает пора украшать колодцы! Никакой техникой пользоваться нельзя — природа обидится!

— Я что-то не совсем понимаю, о чем он, — осмелился признаться Эрнест.

— Ох, да не берите вы это в голову, сэр! — воскликнул Гирам. — Наш Гаффер просто помешан на всяких старинных обычаях.

— Но он выглядит искренне огорченным, — возразил Эрнест.

И Гаффер действительно был огорчен, хотя кто-то уже поспешил снова наполнить его кружку. Голос старика прямо-таки зазвенел, точно у проповедника на собрании, и, несмотря на все попытки утихомирить его, Гираму в конце концов пришлось все же объяснить гостю, в чем тут дело.

— Видите ли, сэр, — Гирам вздохнул, — в прежние времена, еще до войны, аккурат между Вознесением и Троицей у нас тут отмечали один… местный…

— Праздник! — подсказал кто-то из глубины зала. — Священный обряд отправляли!

— Точно, обряд. Вот это правильное слово. Спасибо… — Он огляделся, поискав в зале подсказчика, и удивленно промолвил: — Мистер Эймс! В общем, мы тут кое-что украшали, картины разные делали — из цветов, листьев, ольховых шишек и тому подобного, а потом эти картины относили к источникам и колодцам.

— И к тому колодцу, что под горой, пониже церкви, — настойчиво напомнил кто-то.

— Да, и на перекресток у Старого родника. В три места, в общем. — Гирам пальцем оттянул воротник, словно тот вдруг стал ему чересчур тесен. — А потом мы обычно просили священника пойти и благословить колодцы.

Гаффер слушал теперь очень внимательно, наклонившись вперед и зажав кружку с пивом в обеих руках, а потом с готовностью закивал, подтверждая слова Гирама:

— Ага! И каждый седьмой год…

— Каждый седьмой год, — громко перебил его Гирам, — мы еще и вроде как пир устраивали. Жарили барана или свинью и угощали всех, не забывая стариков и тех, кто по болезни дома остался.

— На мой взгляд, прекрасная традиция, — искренне признался Эрнест, глядя кузнецу прямо в глаза. — И что же? Неужели вы перестали ее соблюдать?

— Ну да, перестали. Как война началась, так и перестали.

— Но почему?

Повисла неловкая пауза. И поскольку никто больше не выразил желания ответить на этот вопрос, Гирам Стоддард взял эту обязанность на себя.

— Священник-то наш рассказывал, что традиция это языческая, только переделанная на христианский лад. Впрочем, сам я в этих делах ничего не смыслю. Но, осмелюсь сказать, священника-то нашего ничуть этот обряд не смущал.

— Ну да! Вот неизвестно только, что ее милость скажет? — Джейбиз из-за стойки угодливо поглядывал на Эрнеста.

Старший брат в его сторону только глазами сверкнул, но сказать ничего не успел. Крепкий сидр подействовал на Эрнеста довольно сильно, поскольку после контузии и ранения он крайне редко употреблял алкоголь. А кроме того, он практически ничего не ел со вчерашнего дня.

Осушив кружку до дна, он изрек:

— Вы были правы, Тинклер: сидр просто замечательный! Принесите-ка мне еще. А также — и мистеру Стоддарду, и мистеру… Да нет, всем! Почему бы нам не выпить всем вместе? Вот! — И Эрнест вытащил из бумажника несколько крупных банкнот.

Тинклер, хотя и неохотно, но все же кивнул Джейбизу, а Эрнест между тем продолжал, повернувшись к Гираму:

— Не понимаю, почему вас волнует отношение моей тетки к этому обряду? Какая разница, что она по этому поводу думает! Скажите, а как к обряду украшения колодцев дядя Родрик относился?

— Он-то? Хорошо относился! — буркнул Гирам.

— Истинная правда! — подтвердил кто-то. — Вспомните-ка, ведь он, даже если у него гости были, всегда их приглашал вместе с нами к колодцам пойти! Или сам приходил попозже. А он многих приводил — с фотоаппаратами всякими и прочими штуками!