Обрекающие на Жизнь - Парфенова Анастасия Геннадьевна - Страница 36
- Предыдущая
- 36/99
- Следующая
Сознание парило от клетки к клетке. Внимание коснулось спины и медленно скользнуло вниз. От позвонка к позвонку, любое напряжение смягчается, тает. Расслабляется. Позвоночник наполняется глубоким покоем… С великим чувством покоя и расслабления… приходящие и уходящие ощущения плывут в безмятежности…
В руках и плечах. В локтях и ладонях. Безмолвие заполняет тело… успокаивает ум.
В шее… На губах… В скулах… Безмолвие… Спокойствие… Открытость…
И тело стало лишь ощущением… которое парит в спокойствии…
Тело пребывает в безмолвии… Податливость… Покой… Теперь я позволила сознанию течь через тело, приносить тепло и терпение каждой клеточке. Разрешила сознанию пропитать каждую часть тела, каждое мышечное волокно. Позволила телу растаять в тепле.
Пусть всё тело заполнится безмолвием… Глубокое, пространственное расслабление…
Позволить безмолвию охватить себя… Легко пребывать в безмолвии…
И постепенно из этой расслабленной тишины выткался сен-образ. Лёгкий и невесомый. Безмолвный.
Да.
И тут трагическая красота моей медитации чуть вздрогнула. Фыркнула. Отряхнулась. И сен-образ повернулся ко мне, изменённый и мягко ироничный.
Спокойствие разлетелось яркими брызгами.
Я тихо заскрипела зубами. Явился-таки. Котик мой… ненаглядный. А некоторым тиграм хвосты бы оборвать… Вместе с усами.
Интересно, а что такое саке?
Медитация была испорчена безвозвратно, от мрачно-торжественно-решительного настроения не осталось и следа. Я вздохнула. Поднялась на ноги, последним голодным взглядом окинув тёмно-бордовые всполохи в облаках. И скользнула обратно в онн.
В малой гостиной горел огонь, плясали на стенах неверные тени.
Аррек сидел перед низким столиком, и его влажные после мытья тёмные пряди отливали в свете очага красным. Одет мой ненаглядный был в вышитый чёрный халат, прекрасно оттеняющий перламутровое сияние его кожи. На столике рядом с ним стояли две чашки. И бутылка какого-то очень подозрительного напитка. То самое таинственное саке, надо понимать.
Что мне сказать ему?
Драться надоело. Скандалить ещё больше. Холодное и гордое молчание сидит в печёнках.
Этот брак нельзя назвать счастливым. Какое уж там счастье.
Удивительно, с какой изощрённой жестокостью могут друг друга истязать двое, искренне полагая, что действуют для его (её) же блага. За эти годы мы измотали друг другу души, растерзали их, разорвали на кусочки и попрыгали сверху для пущей надёжности. Я-то думала, что первое замужество причинило мне боль. Но тогда боль была короткой и окончательной. Эта же длится. И длится. И длится…
И самое страшное — ему тоже больно.
Так сколько же мы ещё будем выяснять, кто здесь главный? Сколько ещё будет длиться эта скрытая, но ожесточённая война за право принять решение?
Надоело.
Мне надо было бросить что-нибудь убийственно-оскорбительное. Надо было повернуться и уйти. Надо было продолжить подготовку, без которой моё посмертие обещало обернуться продолжением агонии.
Мне надо было наконец заняться собой. Эта ночь — предпоследняя в моей жизни. И принадлежала она мне!
Я подошла к низкому столу и опустилась на колени. Протянула руки и приняла в них наполненную чашу. Забирай этот раунд, любимый. Отдаю его без боя. Какая разница, если исход войны предопределён? Отдаю тебе сегодняшнюю ночь, предпоследнюю в моей жизни. Жалкий подарок за всё, что ты для меня сделал.
В молчаливом салюте подняла чашу и сделала маленький глоток. Горько.
Пусть будет так.
Губы его сегодня были того же странного, приторно-горького вкуса, что и напиток в наших чашах.
Потолок был всё тем же. Я лежала на спине, слишком уставшая, чтобы делать что-либо ещё, и, как и тысячи раз до того, изучала потолок собственной спальни. Знакомое переплетение ветвей и листьев, тёмно-зелёное в ночной тишине.
Сон не шёл, а усыплять себя усилием воли было бы непозволительной роскошью. День выдался сумасшедшим — даже по моим меркам. Ночь… ночь ещё не закончилась.
Я отвела взгляд от потолка и осторожно повернула голову, чтобы посмотреть на своего чуть сияющего в темноте мужа.
Аррек спал на животе, свободно вытянувшись среди смятых подушек, и его абсолютная, бескостная расслабленность, как никогда, напоминала о представителях семейства кошачьих. Чёткая линия спины, лопатки, прямые чёрные волосы. Мы лежали на разных краях кровати, будто пытались оказаться как можно дальше друг от друга. Лишь моя правая рука была свободно протянута к нему с доверчиво раскрытой ладонью. А его левая рука протянута ко мне, успокаивающе прикрывает тонкие когтистые пальцы. Нарочно так не ляжешь. Только во сне, только не осознавая, что делаешь…
Как можно дальше друг от друга. На расстоянии прикосновения. Потому что дальше этого — невозможно. Невыносимо оказаться дальше.
Он чуть вздрогнул во сне. Едва заметно сжал мои пальцы. Робко. Почти застенчиво. И в то же время — невероятно властно. Ох, Аррек…
Я вновь занялась изучением потолка.
Ночь на Эль-онн — понятие относительное. Мягко говоря. Астрономия здесь почти такая же сумасшедшая, как и обитатели (к вопросу о причинах и следствиях), и установить какие-то циклы, основываясь на движении вытворяющих что им вздумается светил, совершенно невозможно. Так что периоды сна и бодрствования задавались обычно онн. В нашем доме это, по настоянию Аррека, означало световой режим. Когда освещение в покоях приличное — это день. Если же в онн темно — значит, ночь. Простая система, стабильная. Смертным зачем-то необходима стабильность в таких мелочах. Вииала могла бы объяснить, почему. Я же просто знала, что это так.
Темнота. Я лежала, окутанная густыми, почти осязаемыми тенями, и слушала дыхание своего мужа. Ощущала биение пульса в его руке. И пыталась найти в себе хотя бы кусочек безмятежности.
Закрыла глаза. Вдохнула пряный аромат, даже не пытаясь определить, что же это за запах. И беззвучно, движет губ позвала:
«Эль».
Это не похоже ни на что. Казалось, простыня подо мне стала тонкой, прозрачной поверхностью бездонного океана. Мгновение я ещё лежала на этой хрупкой грани между двумя стихиями, а потом рухнула в тёмные глубины. Погружение стремительное, но плавное.
Когда-то мне довелось услышать, что люди считали воду аналогом души. Rio Abajo Rio, река под рекой. Так, кажется, говорили. Что ж… Вполне возможно…
Тени… Скользят… И погружаются… в глубины…
В тревожной тишине этих вод я перевернулась, вытягивая руки вниз, и стала помогать себе сильными экономными гребками, как делала, когда ныряла.
Темнота. Из непроглядной черноты время от времени показывались светящиеся существа, какие живут лишь под толщами давящей и в то же время лишающей веса воды: причудливые и странные медузы, закрученные в сложнейшие спирали, просто небывалые. Лица тех, кого я знала, лица тех, кого не узнаю никогда, — размытый, призрачный всплеск красок на периферии зрения.
- Предыдущая
- 36/99
- Следующая
