Миров двух между - Абдуллаева Сахиба - Страница 65

В тот же день мне удалось установить контакт с очень влиятельным респондентом, который стоял наверху государственного аппарата острова, заведовал весьма важной отраслью — экономикой.

Но я спешил снова к Суис. И моя первая большая ошибка в миссионерской деятельности была в том, что я привязался к Суис. Сначала я был с ней по-отечески строг и требователен, но она восхищала меня своей сообразительностью, а когда я строжился на что-нибудь, она так умильно и непосредственно жеманничала, что я забывал об учительствовании и превращался в такого же шкода, как она. Игра нас как бы уравнивала.

Движения Суис были удивительно пластичными. Вообще тела дельфинов стройнее и подвижнее, чем наши. Эта разница, конечно, не в том, что мы развились до ожирения, просто я был неуклюж в непривычном тяготении Земли, которое было ощутимо выше нашего. А может, я был просто ослеплен… Мозг ребенка, но тело взрослой особи… Я любовался Суис.

Между тем я все лучше узнавал людей. Дельфины охраняли меня, когда я выходил на связь со своими респондентами, насильно кормили меня, если я чересчур увлекался контактом. Какими бы путаными ни были мысли людей, я все свободнее проникал к подспудному в их сознании. Я начал понимать проблемы, доискивался до источников бедствий в государстве. Источники бедствий не лежат в глубине, они очень ясны, просто люди очень противоречивые существа по своей природе. В плохом они могут видеть хорошее, а хорошего могут бояться. Такая странная у них логика мышления. Они слишком индивидуальны и каждый большей частью живет в себе, своим. Как правило, чем больше индивидуальностей, тем разительнее их интересы, тем противоречивее их общее поведение.

Итак, я начал действовать на основе полученных указаний: в каждом критическом для настоящего и будущего страны случае я вступал в контакт с мозгом руководителей государства и подсказывал верное решение. Не все, разумеется, принимали мои советы сразу, многие противились, и таким приходилось внушать.

Дела маленького государства стали поправляться.

Уже даже и без моего вмешательства люди свершали действительно разумные поступки. Верх одерживали справедливость и миролюбие.

Но однажды…

Я был целиком в контакте и держал на связи сразу две дюжины респондентов. На острове выбирали президента. Для меня, как, впрочем, и для счастливого будущего государства, это был очень ответственный момент. Я сожалел, что не могу вовлечь и удержать в контакте большее число людей, но я гнал эти мысли, чтобы они не отвлекали меня. Но тут дельфины, чем-то встревоженные, стали мне мешать. То один, то другой ощутимо и болезненно тыкались рылами мне в бок. Я не мог отвлечься, чтобы узнать в чем дело, и создал вокруг себя телекинетическое поле. Правда, для этого мне пришлось отказаться от контакта с пятью моими респондентами. Но поле спасло меня.

Первым взрывом меня отшвырнуло в сторону. Сразу потерялась связь. Я инстинктивно усилил поле. И второй взрыв уже не застал меня врасплох. Но поле было только у меня, а дельфины, пытавшиеся уберечь меня, теперь безвольными надутыми мешками плавали рядом. И вдруг я услышал в сразу помертвевшем звуками море всплеск, хлопок о поверхность и увидел быстро скользящий в глубину цилиндрический предмет. Опять же инстинкт заставил меня выбросить телекинетический заряд в сторону цилиндра. Предмет стремительно вылетел из воды, и через секунду в воду передалось сотрясение воздуха, но это был просто удар по воде, которая не дала ему всей силы. И еще один цилиндр стал погружаться в глубину.

Это уже был не выброс энергии, это был взрыв ее, который я пустил в днище корабля, сеющего смертоносные цилиндры. И удар по воде падающего судна оказался даже ощутимее воздушных взрывов.

Так я впервые убил.

Можно было бы призывать вас, уважаемые мои судьи, к милосердию, оправдывая свой поступок самозащитой. Но с моей стороны это было нападением. И я, признаться, с равнодушием наблюдал, как опускаются ко дну тела людей, некоторых из них можно было еще спасти. Но на дне лежала бездыханная Суис и многие из тех, кто, беззащитный, пытался охранить меня.

В тот день мне уже не было суждено выйти на связь с людьми на острове. Только на следующий я узнал, что там победила реакция.

Я не мстил людям. Просто я прекратил вмешиваться в их дела…

Суд пришел к выводу, что обвиняемый позволил своим личным чувствам одержать верх над общими интересами логиконтизма. Даль вызвал катастрофу. Ведь он не мог дать мудрость сразу всем на острове, мысли всех не перестроить. И возникла реакция, сразу же вступившая в борьбу с теми ростками добра, которые взрастил Даль. Но и добро мстит.

Так произошло крушение. Пусть теперь историки и другие ее толкователи прекратят бесплодные поиски причины, пусть они закроют этот вопрос, что заставляло руководителей маленького островного государства принимать каждый раз самые худшие, самые ужасные в своей жесткости и безумстве решения. Инопланетяне! Вот корень зла. Наши мудрые руководители совершенно невиновны. Они также явились жертвами, как и весь народ.

Что такое научная фантастика?..

Видимо, каждый, кто работает в жанре НФ, и многие из тех, кто просто интересуются жанром НФ, в общем-то знают ответ на этот вопрос. Но если требуется знать не “в общем”, а совершенно конкретно, для того, скажем, чтобы дать четкое определение?

Пробуем найти определение в Большой Советской Энциклопедии: “Научная фантастика — особый вид художественной фантастики, возникающей в эпоху становления современной науки (17–18 вв.) и окончательно формирующийся в 20 в.”. Другой автор (там же — в БСЭ) дает определение фантастике (просто фантастике, не научной): “Разновидность художественной литературы”.

Конечно, все мы хорошо ощущаем, что научная фантастика имеет свою специфику как литературный жанр и что специфика эта совсем не проста. Но сказать о специфике словами “разновидность” или “особый вид” — значит, ничего не сказать, поскольку общими словами определять нечто конкретное — занятие неблагодарное. В том же, семнадцатом, томе БСЭ дано еще одно определение научной фантастики: “Более адекватной представляется трактовка НФ, как нового художественного метода, органически сочетающего принципы научного и художественного мышления”. Уже чуточку лучше, но по-прежнему не точно. Чем “новый художественный метод” точнее “особого вида”? Да и что значит “новый”, если этот метод возник “в эпоху становления современной науки (17–18 вв.)”? Добрый старый романтизм и его художественные методы на двести лет “новее” (конец 18-го начало 19-го в.)! Разумеется, это если брать за начало начал жанра НФ “Город солнца” (Томмазо Кампанеллы), написанный первым в мире научным фантастом в 1602 году.

Четкое определение — инструмент поиска истины. Однако попробуйте с помощью сконструированных в БСЭ “инструментов” найти истинное различие между научной фантастикой, “просто” фантастикой, научно-художественной, да и, пожалуй, научно-популярной литературой. Ничего не получится: погрешности “инструментальные” выше этих различий — уловить особые приметы, свойственные тому или иному литературному направлению с научно-фантазийным нервным стволом, не удастся. А ведь свои, особые приметы у научной фантастики есть, и все это чувствуют. Но это, как мы видим, не мешает литературоведам расшифровывать ее особые приметы определениями “особый вид” и “новый метод”. Что ж, если остались сомнения, надо, наверное, посмотреть, как определяют жанр научной фантастики мастера жанра.

И вот тут-то выясняется поразительная вещь: мало кто из мастеров жанра НФ пытался дать четкое определение явлению, которое фокусирует в себе его писательский интерес, но практически все подробно высказались о значении научной фантастики. Формулировать труднее?