Восточный кордон - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/62
• Следующая

Шестипалый бросился к норе. Он узнал этот голосок, сердце овчара дрогнуло и застыло в радостном ожидании чуда.

Тесная нора в конце расширялась. Самур повернулся, стараясь нащупать маленькое тельце, но ничего не нашёл. Звуки затихли. Может быть, показалось? В норе пахло волчатами и живой Монашкой. Самур тихо заскулил. И тогда откуда-то сверху, узнав отца и обалдев от радости, на него упал волчонок, тот самый забияка в шубке отцовской расцветки, который так любил баловаться с Самуром.

Чего только не выделывал он в тёмной и тесной норе! За минуту волчонок исследовал Самура от кончика хвоста до кончика носа, ткнулся десяток раз в морду, уши, шею, в ноги, живот, тормошил и покусывал, требуя пищи, ласки, внимания, показывая в то же время, как он рад, как голодал и не решался выйти, а Самур облизывал его и тихо, радостно ворчал.

Задолго до трагедийного часа этот бравый волчонок отыскал у потолка норы густо переплетённые корни и во время игры стал забираться на них, как на полати, чтобы скакнуть вниз на своих сверстников или на мать. И в те страшные минуты он сидел там, сжавшись в комочек, и когда Прилизанный вытащил мать и волчат, он не стронулся с места, окаменев в своём тайнике, а потом, услышав, что все стихло, никак не мог заставить себя выглянуть из норы и узнать, куда подевались его близкие и что означал весь этот страшный шум. Только голод понудил его скулить; эти слабые звуки и были услышаны Самуром.

Маленький, тёплый комочек, радостно ковыляющий около Шестипалого, в одно мгновение растворил безысходность, тоску и вернул Самура к деятельной жизни, заставил пошевеливаться, потому что волчонок просил еды, то и дело тыкался ему в живот и серчал, не находя там столь необходимого молока.

Самур выполз из норы. Волчонок изъявил намерение следовать за ним, но отец строго приказал оставаться на месте, подтвердив приказ лёгким укусом в холку. Волчонок поскулил и смирился, а овчар сломя голову побежал на тропу, вспомнив, что там лежит турёнок, брошенный несколько часов назад.

От козла, в общем-то, остались, как говорится, только рожки да ножки. Здесь вовсю пировала соседка лиса, и, как ни прискорбно было Самуру обижать её, пришлось все же отогнать, потому что и волчонок и он сам очень нуждались в подкреплении.

Волчонок ждал в логове. Но он не знал, что делать с мясом, лизал его и скулил, он совсем не утолил голода. Зато подкрепился Самур. И тогда он вылез из норы и позволил сыну следовать за собой.

Вид неподвижных волчат и матери скорее удивил, чем испугал несмышлёныша. Он потормошил их, приглашая играть, и, лишь понюхав кровь, заворчал и отступил назад. Смутное ощущение смерти напугало волчонка, он прижался к Самуру и больше не отходил от него.

В холодные предрассветные часы, когда лес, трава и камни купались в бисерной росе, а шум ручья в посвежевшем воздухе был особенно далеко и отчётливо слышен, Шестипалый увёл своего найдёныша от этого несчастного места, увёл, чтобы больше не возвращаться сюда. У него снова были и цель и счастье: маленькое создание трусило сбоку, стараясь почаще касаться отцовской лапы, чтобы не ощущать себя одиноким и беззащитным.

Лишь короткую минуту простоял Самур, чтобы определить, в какую сторону ему идти. Он вышел на тропу в центре распадка и, стараясь сдерживать шаг, чтобы не отстал волчонок, направился к реке, а оттуда повернул влево, к Восточному кордону, к Камышкам.

Он шёл к людям.

Он ждал от них добра. Не для себя. Для волчонка.

Саша приехал глубокой ночью, поймав попутную машину.

Он сбросил чемодан и связку книг, расплатился с шофёром и поглядел на тёмные окна родительского дома. Спят Молчановы. Спят и не знают, что сын их, Александр Молчанов, закончив курс наук и получив аттестат зрелости, стоит на крыльце отчего дома, никак не решаясь тронуть звонкую щеколду и нарушить покой родителей, которые потом, конечно, не смогут больше спать. Он посмотрел на часы. Десять минут третьего.

В это время дверь тихо отворилась, и в проёме показалось лицо матери.

— Я так и знала, — тихо произнесла она. — Сыночек, любимый… Чуяло моё сердце, все не спала, а задремала — и вдруг показалось, что ты стоишь на крыльце. Родимый ты мой… Устал с дороги?

Она гладила его лицо, целовала, а сама уже хваталась за вещи, шире открывала дверь, торопилась все-все сделать, но так, чтобы не отходить от сына, чувствовать его рядом с собой, и все спрашивала и спрашивала, не слушая сыновних ответов.

— А где папа? — спросил он.

— В горах, где же ему быть. С Котенкой ушли. Обещал сегодня вернуться, а вот видишь… Есть хочешь? И чего это я спрашиваю, будто не знаю! Ты сиди, Сашенька, сиди, милый. Или, может, умыться надо? Тогда бери полотенце, умывальник я с вечера налила, ступай мойся, а я тут сейчас тебе согрею…

Он вышел во двор, оглядел знакомый сарай, пустую конуру Самура и только тут в полную меру ощутил себя в родном доме. Что-то давнее, детское, вошло в него именно в эту самую минуту, и Саша улыбнулся во весь рот. Потом потянулся до хруста в плечах и, засмеявшись неизвестно чему, спустился с крыльца к умывальнику.

Загремел чугунный сосок, заплескалась вода. Саша фыркал, лил на шею и на спину прохладную воду, чувствовал её привычный вкус во рту и покряхтывал от удовольствия. Нечто мягкое и живое подкатилось ему в эту минуту под ноги, в темноте он не видел, что это, но машинально отпихнул животное и стал вытираться. Снова это мягкое завозилось под ногами, и Саша сладко подумал, что отец взял щенка. Он даже нагнулся, чтобы потрепать его, но вдруг ощутил на ладони широкую когтистую лапу и вскрикнул от удивления. Нагнувшись, поймал густошёрстую спину и тяжело поднял к лицу двумя руками.

— Медвежонок? — сказал он удивлённо и живо опустил зверя, потому что острые коготки уже проехались по руке, оставив царапины. — Вот это да! Откуда взялся?

Когда он занёс ногу на ступеньку, кто-то очень жёстко поддал его под коленку. Обернувшись, Саша увидел в полосе света из окна блестящие глаза оленёнка; малыш собирался повторить свой озорной манёвр.

— Ах ты мошенник! — прикрикнул Саша и проворно схватил оленёнка за уши.

И снова ему под ноги подкатился шерстистый клубок, теперь уже явно на выручку, потому что ворчание медвежонка было сердитым, а порывы более стремительны.

— Да ну вас! — Саша проворно закрыл за собой дверь. — Ма, что там за зверинец во дворе?

— Это Хобик и Лобик, наши воспитанники. Отец принёс. Оленёнок, видать, отбился, а у медвежонка мать порешили злодеи. Сиротки, одним словом. Уже познакомился?

— Они сами навязались. Вон как царапнул, смотри.

Елена Кузьминична засмеялась.

— Завтра подружитесь. Такие забавные малыши, возиться с ними — одно удовольствие. Садись, сынок, покушай и ложись спать. До утра-то вон сколько времени!..

Когда Саша проснулся, в доме стояла полная тишина. Он ещё немного полежал, хотел было снова уснуть, как человек, не обременённый заботами и регламентом, но посмотрел на часы и удивился: четверть одиннадцатого! Одеваясь, заглянул в окно — мать доставала из курятника яйца. Выглянул на улицу: в палисаднике сидел и курил отец.

Саша выскочил на крыльцо. Егор Иванович обернулся, торопливо бросил и придавил сапогом окурок и шагнул к нему. Они обнялись, отцовские усы защекотали по губам.

— Здоров? — спросил Егор Иванович.

— Как штык!

— Чем порадуешь родителей?

— Полный порядок. Без троек, не аттестат — картинка! В общем, всё.

— Молодец! — Отец похлопал Сашу по плечам. — Отдыхай, набирайся сил для осени.

— А у тебя как? — спросил Саша.

— Как ты говоришь: полный порядок! Пока с Котенкой хожу. Такая встреча в горах… — вдруг оживился он. — Самура видели. У него страшная беда стряслась. Степная стая порвала волчицу и всех ихних волчат. Мы целый день шли за ним, хотели узнать, что и как, но след увёл на плоскогорье, а туда мы не поднялись. Как бы и его волки не взяли, ведь он за ними пошёл.

• Предыдущая
• 52/62
• Следующая