Песни чёрного дрозда - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая

Александр сел и сонно спросил:

— Чего разбегался? Кто там?

Хоба только и ждал этого голоса. Ещё раз фыркнув, он выставил уши в ту сторону, откуда они пришли, повернулся и, последний раз промчавшись резвой рысью, пропал среди берёзок.

Молчанов зевнул, потянулся.

— Ясно, — сказал он самому себе. — Лобик изволил явиться. Явление второе. Несовместимость.

Он опять лёг, затянув «молнию» на мешке чуть ли не до самого подбородка.

Костёр прогорел, белый пушистый пепел лежал нестойкой кучкой на месте жарких угольков. Редко-редко на озере всплёскивала форель. Тишина. Ещё час самого сладкого сна.

Над озером все ещё стоял плотный белый туман. Такие же туманные бугры незыблемо лежали в низинах, застряв среди берёз и кустарника.

Молчанов открыл глаза, прислушался. Небо над ним побелело. Ожидался светлый солнечный день. Очень хорошо.

Какой-то неясный, но постоянный шум доносился с озера. Будто крупная рыба ненасытно плескалась там. В тумане ничего нельзя разобрать. Снова и снова раздался плеск. Может быть, в озере купались ранние любители водных процедур — горные «моржи», которых привлекла ледяная вода. Но откуда им взяться здесь?

Поёживаясь, Александр встал, обулся, взял было карабин, но тут же положил его под спальный мешок и пошёл берегом озера знакомиться с нарушителем спокойствия.

В воде, по другую сторону круглого озерка, среди белесого тумана прорезались смутные очертания бурого медведя. Ну так и есть! Явился приятель. И прямо — за купанье.

Лобик зашёл в озеро до плеч и теперь самозабвенно окунал распухшую морду в холодную воду. Это единственное, что он мог сделать для скорейшего избавления от боли. Он ничего не видел и знать ничего не хотел, жгучая боль притупила все другие чувства. Сегодня ночью, уже автоматически двигаясь по следам Молчанова, он дошёл до этого озерца и с ходу залез в него, чтобы немного приглушить затянувшиеся страдания.

Поначалу его движения удивили Александра. Так медведи не купаются. Стоя на задних лапах, Лобик наклонял морду, с размаху ударял носом по воде и быстро откидывался назад. Вероятно, ему было легче. Холодный компресс действовал утешающе, в глухом медвежьем фырканье слышались нотки удовлетворения.

Похоже, что конца-края не будет этому размеренному гимнастическому упражнению. Молчанов все ещё не догадывался о причине столь усердных поклонов медведя. Усевшись на берегу, всего в десятке метров от Лобика, он терпеливо ждал конца водной процедуры.

Как поведёт себя медведь, увидев близко за спиной человека?..

Вероятно, Лобик все-таки продрог или жгучая боль поуменьшилась, во всяком случае, он стал реже кивать головой и плескаться. Теперь он осмысленнее смотрел на окружающий мир. Наконец он обернулся и… застыл перед Молчановым.

Поди разберись, что за фигура сидит на берегу, уперев локти в колени, а подбородок в ладони?

Прошла минута молчания и взаимного рассматривания. Распухший нос медведя плохо ловил запахи. Наконец он догадался, что перед ним тот самый Человек, по чьему следу он шёл и кто кормил его у каждого ночлега. Эта добрая весть не сняла насторожённости. Он все ещё стоял по плечи в воде и боялся шелохнуться. Бежать? Но пока разгребёшь воду… Нападать? Но для этого надо подойти ближе…

— Ты что задумался, Лобик? — тихо спросил Молчанов, но не сдвинулся, не переменил позы. — Ты не узнаешь меня, старина?

Голос добрый, весёлый, он немного успокоил зверя. Напряжение спало. Лобик тихонько двинулся водой, но не к человеку, а в сторону, в сторону. Когда сделалось мелко, он ловко выпрыгнул на берег, сделал перебежку чуть дальше и остановился. Человек не бежал за ним, не угрожал, только глаз с медведя не спускал. Лобик по-собачьи отряхнулся, привстал, опять опустился. Разволновался и о боли в носу забыл. Тут к его ногам упала очень знакомая конфета. Он дёрнулся было прочь, взмах руки испугал его, но желание взять лакомство пересилило. Лобик осторожно обнюхал конфету и съел вместе с бумагой. Теперь можно убегать, но он стоял. Почему, собственно, убегать? У человека не было ружья, ружьём здесь и не пахло. Он стоял и ждал, а Молчанов что-то говорил все тем же тихим, ровным голосом, и этот голос достаточно смирял дикость, успокаивал. Лобик сделал даже несколько коротких шагов к Молчанову, но когда тот поднялся, быстренько дал задний ход.

— Эх ты, трусишка! — сказал человек и, не оглядываясь, пошёл, огибая озеро, к кострищу.

Лобик потоптался на месте и тоже поплёлся за ним. Казалось, человек совсем перестал интересоваться медведем: присел у серого пятна золы, чиркнул спичкой, зажёг бересту, стукнул котелком, от которого попахивало очень знакомой кашей. Медведь стоял метрах в двадцати. Ружьё лежало под спальным мешком, и он не чуял его. Уходить не хотелось. Лобик уже попривык к обществу человека, который вызывал у него все большее доверие. Медведь лёг на брюхо и стал тереть лапой нос и глаза: их снова жгло, хотя и не так сильно.

— Пчелы тебя отделали? — спросил Молчанов, заметив наконец сильно припухший нос.

Костёр горел, запахло кашей, и Лобику вовсе расхотелось покидать это место. Он уже не боялся человека. Напротив, незаметно, тихонечко, не подымаясь с живота, он подползал ближе и ближе, а Молчанов между тем уже возился с фотоаппаратом, потом лёг на живот головой к медведю, начал опять что-то такое говорить и целиться объективом. Когда нажал на затвор, то притворно кашлянул, металлический звук несколько стёрся и не очень напугал зверя. Кадр получился: ведь между ними не было и десяти метров. Снова полетела конфета, раздался притворно-долгий кашель, и снова кадр удался.

Пока Александр помешивал в котелке кашу и сидел спиной к Лобику, тот подтянулся ещё ближе. Глаза их встретились, человек засмеялся, а медведь смешно заморгал припухшими веками. Теперь они сидели, в сущности, рядом. Александр рассказывал байку о детстве медведя, тот слушал, а в животе у него урчало, потому что запах из котелка все время напоминал ему о еде. Ужасно хотелось есть!

— Сейчас, сейчас, — сказал Молчанов, заметив, что Лобик не сводит жёлтых глаз с котелка. — Вот твоя доля, смотри, я выкладываю на камень. Не торопись, дай остыть, сейчас я поворочаю, видишь, пар идёт, горячо.

Лобик едва владел собой, он подползал ближе, загипнотизированный запахом гречки с мясом. Ещё бы, он не ел уже больше суток из-за этих проклятых ос! Каша на камне ещё не остыла, он поначалу хватанул всей пастью, обжёгся и замотал головой, Молчанов засмеялся:

— Предупреждал тебя, не торопись!..

Где там! За три минуты он покончил с кашей. Что она для такой туши! Теперь медведь, облизываясь, уже маслеными глазами стал смотреть на человека, который не спеша ел свою долю. Тоже искушение. Разве можно оставаться равнодушным, когда на тебя смотрят такими глазами!

— Бери. — Александр зачерпнул ложкой и положил грудку возле своих ног.

Лобик подполз и съел. Ещё одну ложку. Рука человека потянулась и легла зверю на голову. Лобик взъерошился, но не отпрянул. Ничего страшного. Ведь когда-то все это было…

— Кто же тебе отхватил ухо? — спросил Молчанов, перебирая в пальцах зажившие рваные края. — С кем ты сражался, Лобик? Не иначе как с рысью. И шрамы на плече. Эх ты, лесной воин! Не давай себя в обиду. Ты такой большой, сильный…

А тому было приятно ощущать на своей шее тёплую руку и вдыхать запах человека, который ещё недавно казался ему нестерпимым. Несомненно, память сыграла в этом случае решающую роль. Настоящий дикий медведь не мог бы за такой короткий срок поддаться влиянию человека. Эта рука, голос, пища напомнили Лобику давнее-давнее…

— Вот мы и снова подружились, — сказал Александр и поднялся. Лобик тоже встал, на всякий случай отошёл, но не уходил. — Все, завтрак кончился. Если я тебя один раз досыта накормлю, то сам помру с голода, понял? До Поляны мне двое суток хода, в рюкзаке пустовато. Так что обходись подножным кормом, Лобик. Или ты пойдёшь со мной? Я не возражаю, но вот олень… Ты спугнул его, вероятно, не узнал, ведь он наш общий друг. Мне не хочется терять Хобу, он очень и очень нужен. Как бы вас подружить?

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая