Тени войны - Оверчук Алексей - Страница 3

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая

Наша угловая квартира находилась на втором этаже. Как заходишь в прихожую — налево кухня, через стенку — маленькая комната. Окна выходят во двор. Прямо — большая комната с окнами на пустырь. На другом конце пустыря, под стеной разрушенного дома (а какой дом тогда был не разрушен!), — блокпост милиционеров. Хаотичное нагромождение бетонных блоков, плит, насыпей щебенки и стальных балок.

Несмотря на переговоры и всякое ОБСЕ, блокпост обстреливали каждую ночь. Причем боевики, по непонятной причине, всегда выбирали одну и ту же позицию: во дворе под нашими окнами. Из кухни или из маленькой комнаты можно было наблюдать, как мутные тени скользят по земле, завывают по-волчьи и палят в блокпост. Потом можно перейти в большую комнату и полюбоваться, как отстреливаются наши милиционеры. К счастью, ни те ни другие меткостью не отличались и ночные перестрелки обходились без жертв для обеих сторон.

Мы как-то зашли с другом на тот злополучный блокпост и пообщались с милиционерами. Убитых и раненых не было. Единственное, от чего страдали, — от бессонницы. Поскольку дневное дежурство «тоже никто, бля, не отменял».

Каждый раз мы ждали какой-нибудь шальной пули в окно или выстрела из гранатомета. Мы показали ребятам с блокпоста наши окна, попросили их, по возможности, не шмалять туда. Они клятвенно пообещали. Предложили нам переговорить с «духами», чтобы те угомонились. Тут уж мы заявили, что кого не знаем, того не знаем…

Так вот, доехав до площади «Трех дураков», я поплелся под палящим солнцем к единственной палатке с пивом, что торчала у края, под раскидистой листвой. Кстати, и пиво здесь продавалось только одного сорта под названием «всегда теплое».

— Дайте пять бутылочек. — Голос мой был сух с похмелья. Как шуршание пыли под ногами.

— Да берите уж десять. — Продавщица одарила меня уличающим взглядом. Тут война, жара, а этому алкашу лишь бы похмелиться!

Но вместе с тем какая, однако, она заботливая! Сразу определила, что пять бутылочек меня не спасут!

— У меня все равно больше нет, а я тогда домой спокойно пойду, — пояснила продавщица.

Как пишут маститые литераторы: зоркий наблюдатель заметил бы, что у него было всего лишь две руки и нести сразу десять бутылок пива не было никакой возможности. Но поскольку все зоркие наблюдатели куда-то попрятались от жары, то и заметить мои затруднения никто из них не мог. Кроме продавщицы. Я одолжил у нее ведро. Клятвенно пообещал завтра утром вернуть. Нет-нет, пиво в ведро я не слил. Оно ж тогда моментально выдохнется. Под пиво взял у продавщицы еще пластиковый пакет с ручками. Выдержит? Должен.

Воды в квартирах, понятно, не было. Как и электричества. Все окрестные жители ходили на водопой к порванной точным артиллерийским залпом водопроводной трубе, торчащей во дворе из глубокой воронки.

Где-то работал «недобитый» артиллеристами насос, и вода хлестала из трубы непрерывным фонтаном. Поблизости всегда играли дети. Мамаши стирали белье. Набирали полные ведра и тащили по квартирам.

Мне пришлось отстоять небольшую очередь. Люди готовились к обеду.

Набрав ведро холодной воды, чтобы остудить пиво, я на глазок прикинул, что ее хватит и на смыв в унитазе. Второй раз тащиться во двор было невмоготу.

Колчин еще торчал на переговорах. Его я ожидал только к вечеру.

Дома я почувствовал себя как подопытный кролик с электродом в заднице, только что сбежавший из лаборатории. Решил прилечь и помереть как можно тише и быстрее. Все-таки вчерашний спирт вкупе с тюбиком обезболивающего вызывает самое омерзительное послевкусие. Язык мой ползал шершавым полудохлым червяком по гортани. Зубы отчетливо стояли сухим частоколом. Глаза различали в пространстве какие-то желтые, зеленые, синие круги. Словно я всю ночь пристально разглядывал светофор.

Но прежде чем помереть, я предусмотрительно забился в единственный угол прихожей, который не простреливался с улицы, поставил рядом ведро с пивом, откупорил бутылку. Мысли медленно ворочались с боку на бок. Вязко текли воспоминания последних дней. Прыгал где-то мячиком вопросик: на фига? На фига тебе все это надо, придурок?

Доводилось мне читать умные книжки, выпущенные святыми людьми из различных благотворительных организаций, под названиями типа: «Как улыбаться журналистам на войне», «На какое место напяливать каску при пролете над вражеской территорией», «Можно ли показывать пальцем на военных во время боя или безопасней ковыряться им в носу». Пишут их явно люди с фантазией. Причем опираются исключительно на нее, а не на реальные факты. И хотя их благородные труды рассчитаны на журналистов, которые готовятся съездить в район боевых действий, но не знают, как себя там вести, толку от них — НИКАКОГО. Можете с пеной у рта доказывать обратное, мне по фигу.

В наши дни, в начале третьего тысячелетия, некие военные журналисты вместе с офицерами Министерства обороны даже организовывают для новичков-репортеров специальные выезды на полигон, где посвящают молодых в таинства боевых действий. Но все это тоже ФИГНЯ!

После десяти лет всей этой катавасии на Северном «Кауказе» я немного понимаю, что к чему. Могу рассказать, как уберечь себя в зоне боев, где «скорая» не ездит, телефон 02 не работает, московские менты срут со страху и мамам туда вход воспрещен.

Самое первое правило, оно же и последнее, — вообще не ездить на войну. Не фиг там делать. Если бы я знал раньше, что там творится, хрен бы поехал!

Господь сделал меня военным репортером случайно для меня самого. Причем моя боевая практика началась дома, в Москве. Еще точнее — в октябре 1993 года.

Во время штурма Останкино коммунистами я с коллегой, французским фотографом, оказался у стен здания под перекрестным огнем враждующих сторон, так сказать. Как мы там оказались? А хрен его знает! Бывает такое иногда. Ползешь, ползешь… Потом глядь, — ё! Не туда приполз. Надо было в другую сторону! В компании коммунистов мы лежали в грязи, ползали по лужам. Поверху шелестели ниточки трассеров, временами выбивая крошку из стены Телецентра. Никто ни фига не понимал, что происходит. На наших глазах подстрелили молодого коммуняку, который решил перебежать к нашей компании. Пуля клюнула его в голень. Сразу скажу, падал он с криком: «Бля! В меня попали!», а не: «Да здравствует Ленин!».

Товарищи подхватили его под мышки и потащили к деревьям. Мой французский коллега решил снять этот героический момент. Вспышки фотокамеры привлекли внимание блуждающего поблизости БТРа Внутренних войск. Он пытался определить, сколько нас тут. Где мы прячемся? И не сможет ли он перестрелять нас из своего большого пулемета? Представляю, как обрадовала его фотовспышка моего коллеги, осветив наши фигуры, как цели на ночном полигоне. БТР развернул башню и выдал смачную очередь.

Мы вовремя свалились в лужу, и трассеры с ревом прошли над нами в пустоту. При падении фотокамера коллеги так засветила мне в глаз, что ночное небо пошло фотовспышками.

Работая локтями в осенней грязи, мы паровозиком переползли дорожку, надеясь уползти за деревья. Коммунисты тащили своего раненого аккурат за нами. Фотограф снова изловчился и послал им серию фотовспышек.

БТР только и ждал этой подсказки! Мгновенно сориентировался и вдарил новую очередь. Кроме того, с бортов через бойницы затрещали автоматы.

Коммунисты матерились на чем свет стоит. Я взял коллегу за воротник куртки и сквозь грохот стрельбы проорал, что если еще раз он пыхнет своим фотоаппаратом, то я лично кину его на амбразуры бронетранспортера.

БТР попался дотошный. Он, видимо, понял, что у нас нет ни фига, чем ему ответить, и решил добить нас. Мы ползли среди деревьев, стараясь держаться в тени от света уличных фонарей. Компания коммунистов где-то потерялась в дороге. Через какое-то время решили, что отползли достаточно. Встали и пригибаясь выскочили на улицу Королева.

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая