Игра Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 21
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
Он сориентировался быстро, как когда-то в челноке. Низ стал верхом, а затем стеной. В невесомости не было необходимости придерживаться прежней системы координат, как в коридоре. Глядя на пару совершенно одинаковых квадратных ворот, невозможно было определить, где верх, а где низ. Да и не нужно. Эндер сочинил свою систему координат. Вражеские ворота внизу. Цель игры — упасть туда.
Слегка шевеля руками и ногами, Эндер освоился в новой системе, принял вертикальное положение и теперь летел ногами к противнику. Ступни — очень небольшая мишень, зачем подставлять выстрелам все тело?
Кто-то заметил его. Это и должно было случиться — он уже около минуты бесцельно дрейфовал у всех на виду. Инстинктивно Эндер подтянул колени, и в эту же секунду в него попали, — разумеется, штанины его костюма сразу застыли. Но руки остались свободными: если не было прямого попадания в корпус, замерзали только те части тела, которых коснулся луч. Эндеру вдруг пришло в голову, что, если бы он не подставил противнику ноги, выстрел пришелся бы в туловище, и тогда он был бы полностью обездвижен.
И поскольку Бонзо приказал ему ни под каким видом не доставать пистолет, Эндер продолжал дрейфовать, не шевеля ни головой, ни руками, как будто их тоже заморозили. Вражеские солдаты, не обращая на него внимания, сосредоточили огонь на тех, кто еще мог им ответить. Это был тяжелый бой. Армия Саламандр медленно отступала перед превосходящими силами противника, не желая сдаваться. Сражение распалось на десятки мелких перестрелок. Вот теперь начала сказываться железная дисциплина Бонзо, и каждый солдат армии Саламандр забирал с собой по меньшей мере одного противника. Никто не побежал, никто не ударился в панику. Солдаты сохраняли спокойствие и тщательно целились.
И попадали. Особенно Петра. Кондоры заметили это и сделали все возможное, чтобы обезвредить ее. Сначала ей обездвижили правую руку, но поток оскорблений из ее угла летел до тех пор, пока ее не заморозили совсем и нижний край шлема не прижал ей челюсть.
Через несколько минут все было кончено. В армии Саламандр больше некому было сопротивляться.
Эндер с удовольствием отметил, что Кондоры с трудом наскребли пятерых незамерзших солдат — минимальное число, необходимое, чтобы открыть вражеские ворота и объявить себя победителями. Четверо прижали свои шлемы к светящимся точкам по углам ворот Саламандр, а пятый пролетел сквозь силовое поле. Игра закончилась. Свет снова зажегся в полную мощь, и сквозь дверь для учителей прошел майор Андерсон.
«Я мог бы вытащить пистолет, — думал Эндер, глядя на то, как солдаты противника подлетают к воротам Саламандр. — Мог бы вытащить пистолет и подстрелить по крайней мере одного — тогда Кондоры не смогли бы выполнить ритуал. Я мог бы свести игру вничью. Без четверых по углам и пятого, чтобы пролететь в дверь, Кондоры не смогли бы одержать победу. Бонзо, ты — задница, я мог бы спасти тебя от поражения, даже превратить его в победу — все пятеро были как на ладони, прекрасные мишени. Я перестрелял бы их всех, прежде чем они успели бы сообразить, откуда ведется огонь. Для этого моего умения стрелять вполне хватило бы».
Но приказ есть приказ, и Эндер обещал подчиняться. Некоторое удовлетворение доставила ему минута, когда при подсчете очков обнаружилось, что у армии Саламандр вовсе не сорок один убитый, а сорок убитых и один легкораненый. Бонзо не мог понять, в чем дело, пока не справился по книге майора Андерсона и не выяснил, кто именно оказался всего лишь раненным. «Я не был выведен из боя, Бонзо, — думал Эндер. — Я еще мог стрелять».
Он ждал, что Бонзо подойдет к нему и скажет: «В следующий раз при таком раскладе разрешаю тебе стрелять». Но Бонзо вообще не обмолвился с ним ни словом до следующего утра, до завтрака. Разумеется, завтракал он в командирской столовой, но Эндер был уверен, что странный счет последней игры вызовет там столько же шума, сколько и в зале, где на завтрак собирались солдаты. Обычно, если не было ничьей, проигравшая армия теряла весь свой личный состав убитыми — полностью замороженными, — ну, или тяжелоранеными, которые не могли стрелять или как-то еще наносить урон противнику. Армия Саламандр оказалась единственной из проигравших, в чьем составе остался один легкораненый.
Эндер даже не стал ничего объяснять — солдаты армии Саламандр сами разболтали, в чем было дело. И когда его спрашивали, почему он не нарушил приказ и не открыл огонь, он спокойно отвечал:
— Я всегда исполняю приказы.
После завтрака Бонзо подозвал его.
— Мой прежний приказ остается в силе, — сказал он. — Не забывай об этом.
«Это дорого обойдется тебе, дурак. Возможно, я не лучший солдат, но все же могу помочь. И у тебя нет ни единой причины поступать так со мной».
Вслух Эндер ничего не ответил.
Одним из любопытных побочных эффектов этого сражения стало то, что Эндер оказался на первом месте в таблице личного зачета солдат. Он не выстрелил ни разу, а потому ни разу не промахнулся. Врагам не удалось ни убить, ни покалечить его — тут тоже процент был на его стороне. Такого результата больше не было ни у кого. Многие смеялись, кое-кто злился, но Эндер стал лидером в личном зачете.
Он продолжал бездельничать на армейских тренировках и напряженно трудиться в личное время — с Петрой утром и с друзьями вечером. К ним присоединялось все больше залетных — не забавы ради, а потому, что тренировки реально помогали стать лучше. Но Эндер и Алай держались на шаг впереди остальных. Отчасти потому, что Алай все время изобретал что-нибудь новенькое и Эндеру приходилось всякий раз придумывать новую тактику, чтобы обойти его. А отчасти из-за того, что они продолжали совершать глупейшие ошибки, и ошибки эти были результатом поступков, на которые уважающий себя, правильно тренированный солдат никогда бы не отважился. Да, многое из придуманного ими оказывалось совершенно бесполезным. Но придумывать было весело, воплощать — еще веселее, а сколько было удовольствия, когда что-нибудь срабатывало! Вечер был лучшим временем суток.
В следующих двух сражениях Саламандры легко победили. Эндер нырял в боевую комнату ровно через четыре минуты после начала и всякий раз выходил из сражения невредимым: у отбивавшегося противника были занятия посерьезнее. Постепенно Эндер осознал, что разгромившая их армия Кондоров была очень, очень хороша. Да и армия Саламандр, несмотря на то что Бонзо оказался плохим стратегом, была не из худших. Игра за игрой они набирали рейтинг, споря с Крысами за четвертое место в турнирной таблице.
Эндеру исполнилось семь лет. В Боевой школе не часто вспоминают про календарь, но Эндер научился вызывать дату на экран своего компа, а потому не пропустил день своего рождения. Школа тоже не пропустила его — с Эндера сняли мерку и справили ему новый комбинезон цветов его армии и костюм для боевой комнаты. Он вернулся в спальню в новой одежде — очень непривычной, одновременно удобной и свободной, как будто его собственная кожа вдруг стала ему чуть велика.
Он хотел задержаться у койки Петры и рассказать ей о своем доме, о том, как семья отмечала дни рождения, просто сообщить, что сегодня ему исполнилось семь лет, и пусть бы она пожелала ему счастья. Но никто не говорил о своих днях рождения. Это было так по-детски. Удел тех, кто остался на Земле, землемесов. Торты, всякие глупые обычаи. Валентина испекла ему торт на шестой день рождения, он не поднялся, а на вкус был просто отвратительным. Дома давным-давно никто не готовил, и торт был одной из безумных выходок Валентины. Ее все тогда задразнили, но Эндер спрятал в своем столе кусочек. И когда монитор сняли, когда Эндера увезли, его грела мысль о том, что торт все еще лежит там, в ящике, — маленькая горстка маслянистых желтых крошек. Тут никто не говорил о доме — у солдата нет жизни до Боевой школы. Никто не получал и не писал никаких писем. И все притворялись, что им это безразлично.
«Но мне не все равно, — думал Эндер. — Я здесь только для того, чтобы жукер не вогнал Валентине пулю в глаз, чтобы ее череп не разлетелся на мелкие кусочки, как у солдат, которых показывали по видео. Чтобы ей не снесли затылок раскаленным лазерным лучом и мозги, вскипев, не вытекли через край, будто дрожжевое тесто. Я вижу все это в кошмарах, в самые худшие ночи, и просыпаюсь, весь дрожа, но молчу. Потому что никто не должен знать, как я тоскую по своей семье. Я хочу домой».
- Предыдущая
- 21/73
- Следующая
