Дагиды - Оуэн Томас - Страница 28

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая

Она показала восковой череп куклы. Там виднелись булавочные головки — видимо, острия вошли до предела в воск. Подобная пародия на игру в куклы, несмотря на кажущуюся невинность, оставляла тягостное и болезненное впечатление.

— Последствия не заставили себя ждать. Итак, ситуация с мужем прояснилась полностью. Я постаралась подавить свой ужас и гнев, чтобы не возбудить у него подозрений. Страстно принялась изучать различные книги из его библиотеки, которые вы, вероятно, знаете. Например, «Демономанию колдунов» Жана Бодена, потом Анну Осмонт, Мариуса Декреспа, Альбера де Рохаса, Папюса, Ролана Вилланова и черт знает, что еще…

Я взирал на нее с изумлением. Эта женщина — глупая и тщеславная, как я недавно думал, — изучала оккультных авторов и даже пыталась уяснить тайны магических операций, описанные там весьма приблизительно.

Я высказал свое удивление и восхищение по поводу стольких знаний, приобретенных в столь ограниченное время. Но как все-таки она перешла от теории к практике?

— Очень просто, — улыбнулась она невесело. — Я наивно и послушно исполнила то, что рекомендуется в трактатах по сорселерии. Избавлю вас от изложения ритуальных деталей. Все это и унизительно, и ужасно. Главное — ужасно глупо. Но если это эффективно — пусть присутствует идиотство.

Последние слова мне напомнили нашу первую встречу. Но она и не думала шутить. Налила себе шампанского размеренно и тщательно, как ведьма дозирует свои фильтры. Потом снова подошла к столу и пошарила в ящике.

— Вот результат моих занятий.

У меня в руках оказалась деревянная статуэтка сантиметров двадцати пяти высотой, вырезанная из цельного куска. Руки, ноги, туловище — все было сработано грубовато и наивно человеком, не имеющим необходимых инструментов, а также никаких познаний в данной области. Но голова — восковая и вполне экспрессивная — просто удивляла. Видимо, художник здесь постарался на совесть — особенно удались надбровные дуги, очень синие глаза и очень красные губы. Посредине груди было нарисовано сердце — мишень. В него вонзились не слишком глубоко несколько гвоздей и булавок. В спине статуэтки была выскоблена дыра, заткнутая прозрачной пластмассовой пробкой от какого-то лекарственного флакона, — там лежали волосы, обрезки ногтей, окровавленный комок ваты.

Сузи Баннер подождала, пока я внимательно рассмотрел магическую фигурку, и сказала:

— Как видите, ничего не упущено. Я выбрала его слабое место — сердце. Эффект не заставил себя ждать. Спустя немного времени он умер от инфаркта. Никаких подозрений…

Я опустил голову, пораженный ее смелостью и спокойным цинизмом. Потом отложил фигурку и невольно взглянул на свою ладонь — словно боялся, что там остался кровавый след. Мне было не по себе. Я молчал. Молодая вдова вздохнула.

— Все это не очень-то красиво. Сами понимаете, подобные события не могли не отразиться на моих нервах. Вот почему я пью. Слишком много пью, конечно. Хочется уйти от всего этого, хоть как-то забыться.

Она закрыла глаза, провела рукой по лицу, как будто смахивая невидимую паутину утомления. Глубоко вздохнула, улыбнулась бессильной, принужденной улыбкой и слегка наклонилась ко мне.

— Я прошу вас унести это с собой и уничтожить. Я уверена, вы способны хранить тайну. Из всех, с кем я общаюсь, вы единственный, кто может понять подобные вещи. Таких людей распознаешь по мгновенной и загадочной вибрации души. И, ради Бога, не беспокойтесь. Я через несколько недель покину эту страну, и, вероятно, навсегда. Человек, который женится на мне и увозит меня, не хочет ни угадывать, ни тем более растолковывать некоторые эпизоды моей жизни. Он сейчас в том возрасте, когда ценят только настоящий момент. Он хочет отделить меня от моего прошлого, в некотором смысле освободить от меня самой.

— Сделаю все, как вы желаете, — произнес я тоном подобающе торжественным.

— Когда-нибудь вы можете рассказать мою историю, изменив, разумеется, имена. Она того заслуживает, мне кажется.

Сузи Баннер поднялась и дружески протянула мне руку.

Я исполнил ее желание, но только… Только не уничтожил магические фигурки. Подумайте! Какая редкость — отец и сын.

Они входят в мою коллекцию. Я никому ее не показываю. Я создаю свою «кунсткамеру». Страстная, потрясающая игра.

— Облизываешь кожу вот так, допустим, у основания большого пальца и трешь ребром ладони… Ну? Ты слышишь запах смерти?

— Чепуха какая-то. Игрушечки детские. И не стыдно тебе в твоем возрасте?

— Ну?

Голос и жест Патриции были повелительны. Она вытянула руку и ее собеседник отстранился.

— Ну?

Лицо молодой женщины напряглось, и М. Франс, повинуясь, коснулся губами ее руки.

— Ничего не чувствую, — засмеялся он. Смех прозвучал натянуто, даже фальшиво.

Он смотрел на нее озабоченно и беспокойно, словно был ей близким родственником. Но ведь он столько лет жил подле Патриции. Когда она родилась, он уже работал в замке.

Времена переменились. Теперь только они двое остались в старом доме. Господи, что еще придет ей в голову? Столько лет он терпеливо и с нежностью выносил ее капризы, нервные срывы, внезапные смены настроения, депрессии, подвижный темперамент, странные уклоны которого тревожили его все больше и больше.

Неужели наступил очередной «период кризиса», как это происходило все чаще и чаще после несчастного случая, так страшно отметившего ее жизнь?

Сейчас Патриция притворялась рассерженной, но, кажется, только притворялась. Он склонился, одной рукой обнял ее за спину, другую бережно продел под парализованные ноги и вознес ее с кресла как ребенка. Она спрятала худое свое лицо у его плеча, и слезы потекли по бледным щекам. Медленно и осторожно он подошел к кровати и устроил ее поудобней. Она села, опершись на ладони, и, улыбаясь, посмотрела на него.

— Как я тебя люблю, Франс. Какой ты терпеливый, добрый и сильный. Как хорошо ты исполняешь роль верной собаки, стражника. Ты моя ласковая прирученная горилла.

Она погладила его по щеке, и он обрадованно заморгал.

— Что бы со мной было, если бы не ты! Слава Богу, я умру прежде тебя — ведь я такая больная и жалкая, а ты такой большой и сильный. Женщины смотрят на тебя с удовольствием. И ты станешь свободен. Девушка вроде меня — это ужасно, это же цепь, кандалы. А ты любишь, простор, лес. Ты обожаешь лошадей, знаешь всякую лесную траву. Была бы на свете справедливость, ты был бы хозяином замка. Правда, ты и так хозяин, потому что владелица — я.

М. Франс нежно приложил ладонь к губам Патриции. Она ее укусила. Он поглядел на красноватый след и улыбнулся. Она порывисто обняла его.

— Какие забавные мы с тобой!

Замок был запущен, но производил внушительное впечатление. Он находился в сердце странной пустынной живописной области. Его два главных строения расходились под прямым углом, образуя защиту от северных ветров и дождей. Он был причудлив и романтичен — воображение невольно населяло солнечный внутренний двор кавалерами и дамами упоительных времен. В центре скопления коричневых крыш разного отвеса и высоты вздымался, напоминая древнюю военную машину, куб усеченной башни.

Глубокий ров, огражденный ажурной решетчатой балюстрадой, огибал двор замка. По дну этого рва тянулась железная дорога, и над ней висел узкий мостик с каменными парапетами, который уходил в заросшую бурьяном тропинку, пропадавшую в лесу.

Северные стены замка, изъеденные ветром и сыростью, вздымались над большим озером, по берегам которого теснились суровые и мрачные ели.

Этим утром, как, впрочем, и во все другие дни, Патриция велела везти себя в кресле на колесиках в дальний угол двора, что почти нависал над железной дорогой. Отсюда, с расстояния не более ста метров, она могла видеть станцию и всегда пустынную платформу. Поезд останавливался здесь только по просьбе пассажиров. Но никто в этом захолустье не высаживался, и никто не имел намерения уезжать. Когда-то в этих краях производили вырубки и рабочие редко-редко вносили оживление, загружая вагоны крепежным лесом. Но с той поры прошло года два или три, и Патриция — досужая наблюдательница — более никого и никогда не замечала.

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая