Выбери любимый жанр

Счастливая карусель детства - Гайдышев Александр Григорьевич - Страница 27

Изменить размер шрифта:

Дядя Юра очень любил свою дочь Танечку и много ее баловал. Но проявление этой любви часто носило забавный характер. Таня, унаследовав от него мечтательность и витание в облаках, грезила на свой девичий манер и часто недоумевала от отцовских назойливых восторгов и вопросов. А сам дядя Юра часто испытывал неудобство перед дочерью из-за своей оторванности от ее интересов и постоянно пытался исполнять роль заботливого отца. Комплекс «невнимательного родителя» у него начинал проявляться после возвращения из путешествий по «своим мирам на землю», когда в поле его зрения неожиданно попадала Таня. Он всегда как-то слегка вздрагивал, приходя в себя, видимо, вспоминая свои родительские обязанности, и с поразительным упорством навязывал дочери разговор по одному и тому же сценарию:

— Танечка?

— Что папа?

— Ну, как дела? Что, дочка, делаешь?

— Сижу, папа!

— Сидишь??? Ну, сиди, сиди, доченька! Молодец.

И отец с дочерью, пообщавшись таким странным образом, снова начинали мечтать каждый о своем на прежних местах. Сестренка, нужно отдать ей должное, как бы ее отец не доставал, всегда отрывалась от всех своих дел и откликалась на его вопросы и призывы. Другое дело, что отрывалась она от них с удивительно кислым выражением лица. Мы с Танькой недоумевали: почему он всегда задает одни и те же вопросы и сам не может понять, что она делает? В их незамысловатых диалогах менялась только концовка: «Ну, иди, иди, доченька! Читай, читай, доченька! Рисуй, рисуй, доченька! Ешь, ешь, доченька! Играй, играй, доченька!» Хорошо, что ему хватало понимания, чтобы не будить спящую свою «доченьку». Все наши домашние откровенно смеялись над воспитательными талантами дяди Юры, а он недоумевал и не понимал причин нашей всеобщей веселости.

Папа подкалывал своего друга и пытался облегчить участь племянницы. Когда тот окончил свой «воспитательный диалог» фразой «пей, пей, доченька», он не выдержал:

— Юра, ведь ежику понятно, что Танька сейчас пьет чай, а не танцует и не поет. Пожалей «доченьку», не издевайся над ней!

— Да что ж такое, когда же это кончится? Теперь ты вслед за сестрицей своей взялся воспитывать меня! Даже с ребенком поговорить нельзя!!! Он нервно вскакивал и хватался за сигареты.

Меня дядя Юра очень любил, но в любви этой не было обычного для взрослых снисходительного умиления и восхищения над детьми. Он никогда не воспитывал и не учил меня уму-разуму и даже часто вступал с папой в спор, пытаясь освободить меня от запретов и регламентов. Помню, как стояли мы в жаркий летний день у пивного ларька, и я с некоторой завистью смотрел на своих взрослых папу и дядю, с блаженным видом только что сделавших по первому глотку пенного и холодного пива. Они перевели дыхание и заулыбались. Им было хорошо. И вдруг я — девятилетний мальчишка — не поверил своим ушам.

— Санек, хочешь попробовать глоточек, на, бери! Холодненькое! — дядя протянул мне нетронутую кружку, и я вздрогнул от неожиданности.

— Юра, ты что, совсем из ума выжил? Спаивать ребенка, да еще прилюдно!

— Да не ори ты, воспитатель хренов. Пусть глоток хоть сделает. Я так не могу! Мы с тобой блаженствуем, а Сашка от жажды изнывает.

Последний аргумент возымел действие, и папа лишь махнул на нас с дядей рукой. И вот я впервые в жизни, как взрослый, держу в руках большую пол-литровую кружку с напитком, которым так восхищаются все мужики. Пить квас из такой кружки — дело совсем другого рода. Мой нос под дядин смех утыкается в пену, и я жадно всасываю ее в себя. Под пеной губы нащупывают холодную слегка горьковатую жидкость, я наполняю ею рот и совершаю свой первый «взрослый» глоток. Все смеются, а я выдыхаю и провожу рукой по губам, совсем как настоящий мужик. Кружку забирают, меня же так и распирает от гордости. Пиво, откровенно говоря, мне не понравилось, и было каким-то горьким. Но разве в этом дело!

Но однажды я все-таки поплатился за свою самонадеянность и получил от дяди взбучку. Дело было тем же летом в Зеленогорске. Дядя Юра, Танечка и я возвращались из книжного магазина по центральной улице на дачу. Никуда не торопясь и не срезая своего пути, мы шли и вели беседы на темы искусства и живописи. Все вокруг цвело, пахло, пело и радовалось удивительному летнему дню. Нам было настолько хорошо, что мы решили пойти по самой долгой дороге и вернуться на дачу через парк. Не доходя до Приморского шоссе, на большой белой скамеечке в окружении цветущих клумб и кустов шиповника мы увидели мужчину средних лет, одиноко сидящего в расслабленной позе и наслаждающегося жизнью и природой. Перед ним на газете и салфетках были заботливо выложены шоколадные конфеты, бутерброды с колбасой и сыром, виноград и порезанные огурцы с помидорами. Из пакета выглядывали три бутылки Жигулевского пива. Трапезу человек этот еще не начинал и, казалось, чего-то или кого-то ждал. И вот, когда мы проходили мимо него, он добродушно обратился к нам, а вернее к дяде Юре.

— Милости прошу, не угодно ли разделить компанию? Какой замечательный сегодня день, не хочется проводить его в одиночестве, — он виновато улыбнулся, слегка подмигнул и достал небольшую бутылку с водкой, — пожалуйста, не откажите, уважьте, разделите компанию! Давайте культурно посидим, поедим, выпьем по стаканчику.

— Большое спасибо, извините, но сегодня никак не получится, — дядя улыбнулся и учтиво поклонился. Мы уже было пошли дальше, но я посмотрел на нашего собеседника, в глазах у которого прочитал грусть и разочарование. Мне стало его жалко.

— А давайте я вам составлю компанию, и мы с вами культурно посидим!

Не успев дождаться ответа, я ощутил резкий толчок в шею и оглушительный подзатыльник. Голова затрещала и заболела. Я не понимал, что произошло.

— Думай, что говоришь!

Это был единственный раз, когда дядя меня наказывал или бил. Поэтому запомнил я этот случай надолго, а он его никогда не вспоминал и, по-моему, сразу выбросил из головы.

Одевался дядя Юра всегда стильно, модно и красиво, выгодно отличаясь от большинства однотипных и однообразных соотечественников. Он совершенно не был заложником вещей, но врожденное чувство вкуса и стиля мешало ему разделять скучную эстетику подавляющего большинства жителей нашей страны. Яркие кнопочные рубашки, всегда светлые брюки с шикарными ремнями и стильные необычные туфли превращали моего дядю в какого-нибудь француза или американца из зарубежных приключенческих фильмов наподобие Жана-Поля Бельмондо. Даже быстрая и расслабленная походка у них была схожей. Да и не только в одежде и походке было дело. Не было в нем какой-то зажатости, стеснительности что ли!

Дядина раскованность мне очень нравилась, но неоднократно она же и ставила меня в затруднительные положения, из которых я выбирался красным, как рак.

Как-то мы втроем с папой и дядей Юрой ехали на дачу в переполненном вагоне поезда, и вдруг он как подскочит, подбежит к стеклу, задевая какие-то рюкзаки и вещи, и громко закричит на весь вагон, обращаясь ко мне: «Санек, ты погляди, какие невероятно волшебные сосны. Это же чудо!» Мощные деревья с необычно изогнутыми ветвями действительно выглядели живописно на фоне заката, я согласился и кивнул головой.

— Нет, подойди сюда, к стеклу, сложи руки в рамку и наставь туда! Как же он не понимает, что не могу я вот так расслабленно, как он, любоваться красотами природы, не замечая толпы людей? Но знал и чувствовал я, что дядя не уймется, и начал стремительно краснеть.

— Санька, ну, быстро! Пока поезд снизил скорость! Этого нельзя пропускать!

— Дядя Юра, я и так хорошо вижу. Я почувствовал на себе изучающие и слегка насмешливые взгляды пассажиров.

— Юра, успокойся, отстань от Сашки, люди кругом! — папа, увидев мое замешательство, со всей решительностью пришел на помощь. Но даже он прекрасно понимал, что нашего москвича никакие люди образумить не в силах.

— Да ну тебя к черту с твоими людьми! Что вы можете понять? Я к тебе и не обращаюсь, материалист несчастный, ты все равно не сможешь оценить красоту момента, а Санек сможет! Я знаю! Иди, Сашка, скорее сюда!

Перейти на страницу: