Выстрел в лесу - Азбукин Борис Павлович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/4

Было уже за полдень, когда Вася, встав на самодельные костыли, двинулся, наконец, в путь.

Щедрое весеннее солнце изливало на лес океан тепла и света; легкий ветерок, резвясь, что-то нашептывал соснам и елям; чижи и синицы порхали в кустах, а над головой невидимый жаворонок выводил свою бесконечную серебряную трель. Под жгучей лаской солнца просыпалась земля. Подтаявший снег, устало вздохнув, оседал, где-то перезванивалась капель, вокруг что-то шуршало, журчало, отовсюду неслись таинственные звуки и шорохи пробуждающейся жизни. Казалось, все живое радовалось, воздавало хвалу волшебнице-весне.

Но Вася не замечал красоты весеннего леса. Каждый шаг для него был пыткой. Правая нога и костыли поминутно увязали в снегу, а под ним таились невидимые препятствия. Каждая сухая-ветка, корень под снегом или незначительная ямка затрудняли движение, и не было возможности предвидеть и избежать эти скрытые препятствия. Все обостренные чувства его были сосредоточены на том, чтобы не зацепиться, не упасть и идти, соразмеряя дыхание, экономя силы.

Но силы падали. Все чаще холодный пот прошибал его, глаза застилал туман, одолевала слабость. Он спотыкался, падал и, хрипло дыша, долго лежал на снегу. Казалось, вконец уже изнемог и больше не встать, но, отдышавшись, он поднимался и упрямо брел дальше. Однако вставать на костыли с каждым разом было трудней и трудней. Ружье и вещевой мешок с косачем стопудовой тяжестью давили на плечи, пригибали к земле, голова шумела, кружилась, а земля колыхалась и уплывала из-под ног. Выбросить вперед костыли, сделать шаг стоило неимоверных усилий. Не видя ничего перед собой, он еле передвигался.

В одну из таких минут он провалился в занесенную снегом яму и минут пять недвижно лежал: подступала дурнота, он чувствовал — еще миг, и он скатится куда-то вниз в бездонную тьму. Но не угасла еще искра сознания, и он усилием воли побуждал себя глубже дышать, дышать ровней, и постепенно дурнота стала отходить, в глазах прояснилось, и опять над головой засияло лазурное небо. Только ни сил, ни желания не было шевелиться, одолевала слабость, вот так бы и лежал, лежал и уснул.

Но мысль о сне испугала Васю. Если уснет, тогда конец, ему не выйти отсюда. Впрочем, чепуха все это — он выберется. Вот полежит немного и выберется, из этой снежной берлоги. Разве он уж совсем обессилел? Отцу ведь хуже было, а выполз. И он дойдет, обязательно дойдет до опушки. Лес уже поредел, и до нее рукой подать. Хватит валяться! Надо идти, идти во что бы то ни стало, иначе…

Встав на колени, Вася вытолкнул вперед костыли, затем, ухватившись обеими руками за корень, торчавший над головой, выполз из снежного ухаба. И тут он увидел тропку, которая, вынырнув из леса, бежала просекой к опушке, к полю, видневшемуся вдали. Еще немного усилий, еще сто-двести метров, и он спасен!

Минуту назад казалось — силы иссякли, до дна исчерпан запас его «прочности», но тут опять открылся в нем какой-то глубоко скрытый подспудный родник, подключился некий таинственный, возможно, последний источник энергии, и он, превозмогая тупую боль и смертельную усталость, упрямо шел, шел до тех пор, пока не выбрался за опушку к стоявшим рядами копнам сена. В изнеможении он опустился наземь и припал спиной к копне.

Напротив на пригорке раскинулись деревенские хаты; возле крайней копошились маленькие человечки и стояло нечто, издали похожее на покрытую брезентом грузовую машину.

Первая мысль была — стрелять. Вася вывернул из кармана патрон с ножом, но медлил заряжать ружье. Выстрел, конечно, услышат, а придут ли на помощь? Мало ли тут бродит охотников, которые стреляют зайцев и птицу. Лучше поджечь сено, тогда обязательно прибегут.

Но спичек в кармане не оказалось. Он начал ковырять в патроне ножом, высыпал из него заряд дроби, а затем, надергав из штанов цаты, набил ею гильзу и зарядил ружье.

Ему становилось хуже. Дышать было трудно, все тело покрылось испариной. Опять подступала дурнота.

Последние силы его ушли на то, чтобы надергать из копны сухого сена. Ослабевшей рукой он еле спустил курок и выстрелил.

Рядом с тлевшей ватой показался белый язычок пламени. Подхваченное ветерком, оно поползло и перекинулось на сено. Густые клубы дыма потянулись над полем…

«Сгорю», — подумал Вася и попытался встать. Но не смог. Тогда он пополз навстречу ветру, волоча за собой ружье. И вдруг в глазах потемнело, все тело стало безвольным и сразу обмякло. Он лежал, уткнувшись лицом в снег, а ему чудилось, будто он быстро скатывается в бездонную душную пропасть…

Очнулся он вечером на койке в больничной палате и тихо лежал, с полуоткрытыми глазами.

По всему телу разливалась непреоборимая сонная вялость и безмерная слабость. Лень было повернуть голову, лень шевельнуться, хотелось одного: спать, спать.

Сквозь ресницы он видел перед собой за столом поселкового врача Веру Ивановну, которая что-то быстро писала. Перо усыпляюще, монотонно поскрипывало, словно бы без конца повторяя: спать, спать, спать.

В сонном полузабытье он слышал в коридоре говор матери, она что-то спрашивала, а низкий голос хирурга Кострова гудел:

— Все в порядке. Недельки через две можно и опять на охоту. А каков парень-то? Ногу-то как свою обработал? Нашим сестрам у него поучиться. И косача даже не бросил. Ха-ха.

«Это он про меня, что ли?» — безразлично и вяло подумал Вася, закрывая глаза.

Через минуту он крепко спал…

• Предыдущая
• 4/4