Выстрел в лесу - Азбукин Борис Павлович - Страница 1

• 1/4
• Следующая

Борис Павлович Азбукин

Выстрел в лесу

Сегодня Вася вернулся домой из училища раньше обычного. Мать после ночного дежурства в больнице была дома, успела уже приготовить обед и пекла пироги. Вася наспех поел, включил радио и принялся чистить ружье. Завтра выходной день, и он сговорился с Вовкой пойти на охоту.

Поглядеть на свет — ствол сияет, но Васе кажется этого мало, и он снова и снова орудует шомполом. Тонкое жилистое тело его при этом наливается гибкой упругостью, лицо розовеет, а светлый льняной хохолок при резких движениях встряхивается и нависает над крутым лбом.

В душе у Васи все звенит и поет. Сегодня у него необычайный день: ему стукнуло шестнадцать, и мать, сдержав обещание, подарила ему отцовскую двустволку. Утром, когда он собирался в училище, она поздравила его и сказала:

— Теперь ты, Васек, большой. Получай подарок, — и она сняла со стены затянутое в чехол ружье, к которому уже год после смерти отца никто не прикасался.

Грудь распирало от счастья. Наконец-то сбылась его мечта — у него свое ружье! Ни у кого из ребят в училище нет, только у него одного. Отец хвалил ружье за сильный, точный бой и, любовно поглаживая ствол, говорил:

— Это изделие тульских умельцев. Ты не смотри, что оно старое, курковое — цены ему нет, безотказное.

И в самом деле, отец бил птиц влет без промаха. Случалось, и ему на озере давал пострелять. Первый раз очень руки дрожали, и он промазал, а вторым выстрелом все-таки подбил одну крячку. Не ружье, а чудо! Клад!

Все это утро в училище Вася провел в состоянии какого-то необычайного возбуждения и восторженного ожидания. Все почему-то вокруг и на улице, и в школе, и в мастерской представлялось ему светлым, радостным. И ребята будто оживленней, веселее обычного. Даже Федька, первый забияка, драчун, и тот казался ему нынче покладистым парнем.

В мастерской работалось споро. Наводя блеск на изготовленный угольник, Вася все время думал о предстоящей охоте. Вот сдаст мастеру Акимычу этот урок — и тогда он свободен, как ветер, почти на два дня. Иван Акимыч строгий, но он его не боится — хороший, справедливый. Отец уважал его и любил. Они вместе воевали и после войны были приятелями. Если на охоте отцу приваливала удача и он приносил двух-трех косачей, то одного обязательно нес Акимычу, и они подолгу засиживались за столом, вспоминая свои фронтовые годы. И Вася тоже Акимычу косача притащит, и ребятам, конечно, что живут в общежитии. «Держите, это вам с первой удачи, — скажет он, — мне с матерью одного-двух хватит».

Он видел, как Иван Акимыч — высокий, плотный — появлялся то у одного, то у другого верстака и принимал у ребят сделанную работу. Вот он пробирается между верстаками и подходит к нему.

— Ну, ты, Вась, нынче сияешь, как надраенная медяшка. Рад небось? Невтерпеж на охоту? — Акимыч усмехнулся в подстриженные усы и взял в руки угольник.

— Рад, — признался Вася краснея. — Это вам небось Вовка про охоту сказал?

— Известно — он, по всему училищу уже раззвонил.

«Засмеют ребята, если вернемся с пустыми руками», — подумал Вася и недовольно покосился на Вовку. А Вовка, смуглый, чернявый крепыш — первый штангист училища, успев сдать урок, весело скалил зубы и подавал знаки, указывая на выход, — мол, кончай скорей и сматывайся.

Акимыч осмотрел угольник, проверил его шаблоном и довольно улыбнулся.

— Вот теперь у тебя то, что надо, — сказал он. — А почему первый запорол? По горячке, торопыга ты. В деле спех — людям на смех. А в нашем деле особенно. Спервоначалу приглядись, примерься, уж потом принимайся. И на охоте спех не помощник. Ну, добре. Кончай и беги. Не забудь матери передать привет, — Акимыч потрепал Васю по плечу и отошел.

«Душевный он, Акимыч, — подумал Вася, отставив ружье и берясь за набивку патронов. — Он прав, конечно, спешка и торопливость меня подводят. Главное, не горячиться, сдерживать себя».

Весь вечер у Васи ушел на сборы.

Первые сборы, первый выход на охоту! Можно ли забыть эти волнующие часы! Они врезаются в память навсегда. И всякий, кто пережил их, поймет Васю, его душевный трепет, неосознанную тревогу и радужные надежды на удачу. В самих приготовлениях к походу, в сборах есть нечто увлекательное, волнующее. Все до мелочи нужно предусмотреть, ничего не забыть. На охоте и такой пустяк, как моток бечевки, и тот может пригодиться.

Карманы ватных брюк и стеганки постепенно наполнились до отказа и оттопырились под тяжестью патронов и множества других мелких вещей. Подумав, Вася решил взять с собой и вещевой мешок. В него он положит сверток с едой, а потом он может пригодиться и для убитой дичи. А что добыча у него будет, и будет немалая, в этом он не сомневался.

Под конец Вася принялся осматривать свои обшитые кожей валенки. Крепкие еще и такие просторные, что поверх носков можно навернуть пару свежих портянок — никакой мороз в них не страшен. За этим занятием и застал его прибежавший Вовка. Вид у него был смущенный и как будто виноватый.

Неожиданное появление товарища удивило Васю: ведь они условились, что он сам на рассвете зайдет за Вовкой.

— Ты чего такой кислый?

Вовка потоптался на месте в нерешительности, а потом сказал:

— Понимаешь… Не могу идти на охоту. Прибежал сейчас Колька, наш староста, и говорит, что завтра внеочередное занятие штангистов. Сам понимаешь… скоро выступать в соревновании.

— Эх ты, — Вася махнул рукой. — То напрашивался, а теперь подводишь, назад пятишься.

— Ты не сердись. Откуда же мне было знать, что так случится? Может, в следующий выходной поохотимся? — Вовка виновато-просительно посмотрел на друга.

— Ладно уж. Иди целуйся со своими штангами.

Вася был огорчен и раздосадован. Но ничего не поделаешь. Если Вовка не может идти, он пойдет один. Вовка еще пожалеет, когда увидит подстреленных им глухарей или зайца.

Однако огорчение, доставленное другом, не лишило Васю аппетита, и он энергично навалился на горячие мясные пироги, а вдосталь наевшись, завел будильник и раньше обычного залег спать.

На востоке чуть засиял нежно-голубоватый свет, когда Вася вышел из дому. Небо чистое, звездное. Мартовский утренник крепко сковал осевший ноздрястый снег. Дорога твердая, под ногой похрустывает, звенит льдинками. Жадно и емко дышит грудь свежестью раннего весеннего утра.

Придерживая рукой ремень на плече, Вася горделиво шагал по улице, незаметно косясь на окна домов. Вот бы кто из ребят увидел его сейчас или повстречался! Но окна были пусты, и на улицах — ни души, даже собак не видно. Лишь во дворах звонко горланили петухи.

За околицей край неба уже алел. Быстро светало. Зачирикали воробьи на крышах, проснулись галки и лениво перелетали с дерева на дерево. На фоне поясневшего неба темной стеной вырос лес. Васе предстояло пробираться чащей километра четыре-пять до глухих лесных полян, куда раньше, бывало, вёснами его отец ходил «по перо».

Идти дорогой — путь не ближний. И Вася, выйдя за крайнюю хату, свернул в сторону и зашагал напрямик по жесткому упругому насту.

Вот, наконец, и лес. С краю он смешанный: обнаженные березы, елки, осина, опять березы вперемежку с кустами орешника. И вдруг рядом с молоденькой елочкой вековой дуб по-богатырски раскинет свои могучие лапищи, будто стремится заключить её в свои объятья.

Лес еще не проснулся. Кругом было сумеречно, дремотно и тихо.

И чем дальше, тем глуше, таинственней становилось лесное безмолвье. Хруст снега, треск сухой ветки, далекий гул самолета казались Васе грубым вторжением в этот первозданный утренний покой. И он сам, невольно поддаваясь дремотному очарованию и точно боясь нарушить сонную тишину, старался продвигаться вперед бесшумной легкой поступью.

• 1/4
• Следующая