Пожиратель Душ - Орлов Антон - Страница 56

• Предыдущая
• 56/111
• Следующая

– Ага, хорошо так рассуждать, пока мы люди, – протянула Люссойг, теребя оборки платья. – А когда в истинном облике – сам ведь знаешь!

– Научись контролировать себя, когда находишься в истинном облике. Уподобляться животному, которое способно думать только о кормежке, – это неправильно и не обязательно. Я знаю, о чем говорю. Запомни, власть над собой – первый шаг к могуществу.

«Он хочет привить ей человеческий взгляд на вещи, – подумал Ник, засыпая. – Наверняка тут есть что-нибудь такое, чего он не учитывает, мы же с оборотнями разные биологические виды…»

Окончание мысли смазалось, он уснул раньше, чем додумал ее до конца.

Во сне он бродил по пустому, без людей, азиатскому городу с типовыми белыми многоэтажками и небрежно вылепленными глинобитными кварталами, искал свою прежнюю квартиру среди бесчисленного множества других разгромленных квартир. Иногда в мешанине обломков, битого стекла и растерзанных предметов попадалось что-нибудь знакомое – например, цветной абажур из комнаты родителей или сделанные отцом полки для книг. Потом все это начало содрогаться, как при землетрясении, и превратилось в тускло освещенную пещеру.

Дэлги тряс его за плечи.

– Ты плакал во сне.

– Мне приснился мой мир, – глухо пробормотал Ник.

– Ты здесь, а не там. Все в порядке.

– Не надо… Пустите!

Как только он в панике рванулся, гладиатор разомкнул объятия и нейтральным тоном пояснил:

– Я только хотел тебя успокоить. Мнительный ты…

Ник готов был от стыда провалиться сквозь землю – но ведь он и так находится не где-нибудь, а под землей. Придвинулся к холодной каменной стене, уткнулся в нее лбом. Глупо. Видел же сегодня, что Дэлги с Люссойг вытворяли на этом самом тюфяке – так какие после этого могут быть подозрения?

Кстати, где Люссойг? Выждав, чтобы Дэлги уснул, он осторожно приподнялся и оглядел помещение. Девушки не было.

– Что еще тебя беспокоит?

Гладиатор, оказывается, не спал.

– Где она?

– Я ее выставил. У нее своя пещера, пусть там ночует. Если она поймет, что я наврал, может с досады нас убить.

Последнюю фразу он произнес чуть слышным шепотом, словно опасался, что девушка-оборотень притаилась по ту сторону занавеса и подслушивает их разговор.

– У вас очень складно получилось.

– Я такую новеллу однажды прочитал в журнале «Ваш приятный досуг», когда сидел на гауптвахте. Давай-ка лучше спи. До полнолуния осталось всего ничего, силы тебе понадобятся.

Утром он покормил обитателя консервной банки кусочками разломанной черствой лепешки. Цевтачах походил на белесый гриб, тряский, как студень, с вырастающими из кромки шляпки пучками щупалец. Замотав банку тряпкой, Дэлги поставил ее в угол и велел Нику не трогать.

Люссойг заглянула на пять минут. Теперь у нее было нарядное розовое платье, и ей не терпелось отправиться в город, к людям, которые оценят этакую красоту. Целоваться через решетку ей было неинтересно, а рассказывать истории, как Дэлги, Ник не умел.

Он в грустном одиночестве очищал семена тамраги и в этот раз не прозевал появление гладиатора. Тот принес большую бутыль в ременчатой оплетке, литра на три, доверху заполненную прозрачной жидкостью.

– Это называется табра, – сообщил Дэлги, бережно опустив свою ношу на пол. – Вроде вашего самогона. Дрянь редкостная, но народ пьет. Дотащил все-таки, в целости и сохранности! Боялся, что грохну по дороге, вот была бы жалость…

Ник смотрел на бутыль с замирающим сердцем. Итак, Дэлги не выдержал, сломался… На пару вечеров этого пойла ему точно хватит, и хорошо еще, если обойдется без белой горячки. Уговаривать его и взывать к здравому смыслу, наверное, бесполезно.

Отодвинув жестянку с семенами, Ник встал. Лишь бы Дэлги не размазал его по стенке после того, что он сделает… Он уже приготовился дать пинка вместилищу самогона, когда гладиатор, словно просчитав в уме его дальнейшие действия, сгреб его и оттащил на безопасное расстояние от бутыли.

– Это, что ли, вместо спасибо?! – Он ухмылялся и выглядел донельзя довольным.

– Пустите! – вырываясь, потребовал Ник. – Если вы это выпьете, как тогда ваше решение вернуться в гвардию?

– Так я не собираюсь это пить. Для тебя, паршивца неблагодарного, старался.

– А я табру не пью.

– Вот и умница. Это для гигиенических целей, раздевайся и обтирайся. Притаранить сюда такую же ванну, как у Дерфара, даже мне слабо.

Ага, вот теперь спасибо… Можно было сразу так и сказать, без розыгрышей. Или Дэлги не собирался его разыгрывать, случайно вышло? Не глядя на него, Ник поблагодарил.

Если раньше в пещере пахло потом и едой, то теперь к этому букету прибавился еще и крепкий запах спирта, зато Ник наконец-то почувствовал себя относительно чистым. Только волосы остались грязными и слипшимися, как у Люссойг, он завязывал их в хвост на затылке.

Пару дней спустя Дэлги, вернувшись, углубился в изучение истрепанной, порванной на сгибах карты, расстелив ее на полу под канделябром со свечами. Казалось, его что-то не на шутку раздосадовало, но Ник с расспросами не приставал. Надо будет – сам скажет.

Когда появилась Люссойг, гладиатор спросил:

– В городе была?

– А то где! Сначала с одним трахалась, потом еще с одним, потом пошла в трактир на улице, где большая канава с поломанным мостиком, и там тоже…

– Не ходи туда больше, тебя могут убить. Побудь лучше с нами, а когда мы уйдем, трахайся в Убивальне. Здесь каждая третья из девчонок – гостья с болота, гладиаторы не возражают. Главное, в город не бегай, понятно?

– Непонятно, – Люссойг недовольно свела брови. – Кто ж меня убьет?

– Охотники. Донат Пеларчи с помощником, если это имя тебе о чем-нибудь говорит. Выслеживают таких, как ты, – и дальше разговор короткий. Четверых уже убили. Вы же, дурачье болотное, на каждом шагу себя выдаете! А в Убивальню их мутильщики не пустят, здесь ты в безопасности.

– Почему они такие злые? – расстроенно протянула девушка.

– Не злее, чем мы с тобой, – философски заметил Дэлги. – Ник, через сутки – полнолуние, поэтому ужинать не будешь, и завтра чтобы ни крошки в рот не брал, можешь только пить.

– Хорошо.

– А почему Нику нельзя есть?

– Его ждет операция. Я у него из руки хвыщера достану.

– Это же больно! – Люссойг с сомнением поглядела на Ника. – Так больно, что никто не стерпит!

– Я сделаю так, что он ничего не почувствует, – Дэлги тоже посмотрел на Ника. – Не хотел пугать тебя раньше времени, живописуя подробности. Операция очень болезненная, причем использовать наркоз нельзя, ни общий, ни местный, потому что хвыщер тогда спрячется в грудной клетке или в животе, и его не достанешь. Это и есть та заморочка, о которой я говорил.

– Как-нибудь выдержу. Это ведь быстро?

– Обойдемся без подвигов. Вместо того чтобы чувствовать боль, ты ее увидишь. У меня есть снадобье, перепутывающее каналы восприятия, так что мы хвыщера обманем.

Назавтра он не пошел в Убивальню («взял выходной, там думают, что я со своей подружкой табру глушу») и Нику дал выспаться. Потом начал перебирать и раскладывать по сумкам свое имущество. Ник сидел на тюфяке и наблюдал за его действиями, испытывая нарастающее беспокойство, похожее на беспорядочные удары дождевых капель по стеклу. Рядом, на свернутом одеяле, заменявшем подушку, громко тикал облезлый посеребренный хронометр. Если бы не болтовня Люссойг, следившей за развитием ситуации с жадным любопытством, напряжение стало бы невыносимым.

– Пора! – объявил Дэлги. – Ник, молись Лунноглазой. Про себя, этого хватит. Попроси у нее помощи в нашей затее.

– Я не умею.

– Чего не умеешь?

– Молиться. Дома я был атеистом. И потом, сестра Миури говорила, что Лунноглазой надо молиться по-кошачьи.

– Атеист на службе у богини?.. Хм… Тут не надо уметь ничего особенного, просто мысленно обратись к ней и попроси помощи. Сестра Миури когда-нибудь призывала ее в твоем присутствии?

– Один раз, в храме, мы не могли расстегнуть браслет, а его надо было снять, и тогда она призвала Лунноглазую, – Ник рассказывал сумбурно и торопливо. – Я ее не видел, только почувствовал – это было как прикосновение пушистой шерсти к руке.

• Предыдущая
• 56/111
• Следующая