Мир-ловушка - Орлов Антон - Страница 63

• Предыдущая
• 63/117
• Следующая

– Я тоже испугался, – чувствуя, как горят его щеки, пробормотал Лаймо. – Сидел и молчал… Арс, если вы меня ударите, я заслуживаю…

Он-то надеялся, что, начав обучаться единоборствам, перестал быть трусом, а оказалось, в жизни не все так просто.

– Можно чему-то научиться, а страх все сводит на нет… – добавила Роми. – И все бесполезно…

Ей пришло в голову, что они с Лаймо похожи на двух побитых щенков. Никогда они не станут такими, как их учитель.

– Перестаньте оба хныкать, – вздохнул после паузы Шертон. – Лезть в драку с Нэрренират вам не стоило, она бы с вами шутя разделалась. Но сохранять самообладание при любых обстоятельствах – вот этому вы должны научиться. Можно победить свой страх. А с богиней я потолкую, когда вернется.

Со стороны поглощенной сумерками деревни доносились крики людей и протяжные взвизги гувлов.

– Набрали сучьев для костра? – спросил Шертон. – Нет? За работу!

Спустя полчаса на прогалине неподалеку от опушки вспыхнул огонь. Шертон разложил по окружности сделанные Бирвотом обереги, для защиты от ночной нежити. Такой же круг меньшего диаметра ограждал от лесных напастей гувлов.

Вскоре вернулась насытившаяся Нэрренират.

– Это вам. – Она швырнула что-то на траву. Шертон посмотрел: мешочки, набитые монетами. – Их гувлов я оставила крестьянам. Приберут к рукам, если ума хватит. А вино, естественно, употребила! Посредственное качество…

– Ты сейчас не слишком пьяна? – поинтересовался Шертон.

– Чтоб меня развезло с нескольких глотков? Обижаешь!

– Тогда давай отойдем. – Он встал. – Разговор есть.

Они отошли не слишком далеко, чтобы не терять из виду костер. Обереги оберегами, а Шертон не хотел оставлять ребят в ночном лесу без присмотра.

– Что за разговор? – невинно осведомилась Нэрренират.

– Не догадываешься? Я ведь предупреждал тебя: не лезь к моим ученикам! Роми до сих пор не может успокоиться после твоей гнусной выходки.

– Шертон, я не думала, что она так испугается. Я рассчитывала, что ей будет приятно. У нее неадекватная реакция на ласку. Если б я могла сменить облик, я бы решила эту проблему.

– Ты считаешь себя неотразимой? – Он смерил взглядом чешуйчатое чудовище.

– В человеческом облике я неотразима.

В ее тоне было столько надменной уверенности, что Шертону оставалось только руками развести. Впрочем, богов, обделенных самомнением, он еще не встречал.

– Но сейчас твой вид многим людям внушает страх.

– Вы, теряющие память, придаете телам неоправданно большое значение. Я надеялась, что Роми уже успела ко мне привыкнуть. Ладно, придется подождать еще…

– Ты вела себя, как последняя скотина!

– Шертон, я подозреваю, что тебе представили ситуацию в искаженном виде, сместив акценты. Пошли обратно. Там теплее, а мне нравится тепло – напоминает о солнце.

Повернув, она двинулась к огню, напролом через подлесок. Хвост с блестящим шипом на конце волочился по земле.

Дать пинка этой бронированной туше – вот что Шертону больше всего хотелось сделать. Но он удержался.

Разбрызгивая грязь, королевские егеря верхом на вороных гувлах промчались по улочкам Суамы, проехали под аркой городских ворот, миновали отсыревший подъемный мост и вылетели на каменную дорогу, отделенную парапетами от раскисшей земли, густо пронизанной корнями бледных, незнакомых с солнцем растений.

Егерей было четверо, пятый – Титус. Плащ с капюшоном он сменил на удобный, не стесняющий движений охотничий костюм, сшитый из мягкой кожи. На голове у него красовалась традиционная для халгатийских охотников конусовидная шапочка, увенчанная пучком ярких перьев. Титус подозревал, что она придает ему дурацкий карнавальный вид, однако в Облачном мире сей головной убор считался вполне солидным. Егеря носили свои шапочки с большим достоинством.

За спиной у Титуса висел панадарский меч, на поясе, справа и слева, – тяжелые охотничьи ножи халгатийской ковки, тоже больше напоминающие короткие мечи. По карманам он рассовал метательные звездочки и несколько дымовых шариков. Вначале он предполагал взять самострел, но после проверки на заднем дворе обнаружил, что табельное оружие вышло из строя. Почему? Титус склонялся к версии, что при переходе в Облачный мир его машина подверглась некоему воздействию, вследствие которого испортились все находившиеся на борту магические устройства. Остаются дымовые шарики и старое доброе холодное оружие – уж оно-то не подведет.

Вскоре показались впереди домики – деревня Медные Горшки. Та самая, где три дня назад разыгралась кровавая трагедия.

Крестьяне смотрели на приезжих исподлобья, отвечали неохотно. Велев егерям не вмешиваться, Титус сам провел дознание.

Все подтвердилось. Утром того страшного дня в Медные Горшки приезжал парнишка-посыльный из шайки Шамрота Ухореза, а вечером пожаловал и сам Шамрот со товарищи, однако не успели разбойники спешиться, как на них набросилось чудовище. Всех пожрало, только одежку да обувку выплевывало. Из деревенских никто не пострадал – спасибо прохожему страннику, который предупредил, что видел зверя на опушке леса, да посоветовал всем сидеть по домам, чтоб не вышло беды. Нет, следов не осталось, даже кровь ночным дождиком смыло.

– Народные байки, – скептически усмехнулся старший егерь, когда отъехали от деревни. – Вот увидите, господин монах, ничего мы не найдем. Я знаю все зверье и всю нежить, какая в наших лесах водится, а таких тварей здесь отродясь не бывало!

Остальные его поддержали.

– Осмотрим окрестности, – сухо распорядился афарий, когда все умолкли. – Ищите следы. Животное большое, тяжелое – значит, они должны быть достаточно заметными.

Титус собирался убить адского черного зверя. Пора положить конец беспределу хищника. В прошлый раз он растерзал и съел шесть человек, три дня назад – еще семерых. А ведь погибшие разбойники могли бы вступить на стезю покаяния и оплакать свои грехи, как Сасхан Живодер! Невесть откуда взявшаяся прожорливая тварь отняла у них этот шанс и заодно превратила ночи Титуса в первосортный кошмар.

Он уже двое суток не спал, и только лишь закалка афария позволяла ему держаться в седле, отдавать приказы, думать, планировать. С тех пор как адский зверь извел шайку Ухореза, Титус по ночам глаз сомкнуть не мог, ибо Сасхан, с которым он делил комнату, с наступлением темноты впадал в истерику: сначала по десять раз подряд проверял надежность запоров на оконных ставнях (комната находилась на первом этаже), потом громко молился, перемежая слезные просьбы о пощаде с признаниями в совершенных злодеяниях, воистину жестоких и отвратительных. Вконец охрипнув, он, стоя на коленях, начинал с размаху биться лбом об пол – мерные глухие удары заставляли подпрыгивать канделябр на столе, – а после снова взывал к равнодушным богам Облачного мира:

– Боги-милостивцы, я больше не буду! Уймите зверя адского, не велите ему меня пожирать! Не буду я больше ни жечь, ни грабить, ни глотки резать, ни малолетних деток насильничать на глазах у родителей, ни зенки выкалывать, буду только истово молиться и каяться, молиться и каяться! Не виноват я ни в чем, в нищете я родился, в нищете возрос, век счастья не знал! Злая судьбина довела меня до греха, злые люди научили неразумного беззаконному разбою! Посадите, милостивцы, лютого зверя на цепь, не пускайте его до меня!

Титус пробовал затыкать уши, но это не спасало: Сасхан орал слишком громко. А оставить кающегося разбойника в одиночестве ему не позволяла жалость: отныне Сасхан боялся темноты и страшился оставаться один, ему сразу начинали мерещиться крадущиеся шаги адского зверя.

– Послушай, брат, бери пример с меня, – предложил однажды Титус. – Я тоже считаю, что покаяние – это прекрасно, но я молюсь мысленно, про себя. Так тоже можно.

– Ты, брат, святой человек, – горестно возразил Сасхан. – Ты не грабил, не отымал последнее, не отрубал людям пальцы, не забивал девок насмерть ногами, ежели те не давали. Тебя-то боги завсегда послушают! А мне, грешнику великому, надобно вопить погромче, чтоб на небесах услыхали.

• Предыдущая
• 63/117
• Следующая