Мир-ловушка - Орлов Антон - Страница 32

• Предыдущая
• 32/117
• Следующая

– Мой долг…

Эрмоара издала звук, больше похожий на рык разъяренного зверя, чем на человеческий возглас. Ее лицо… да не только лицо, все тело расплывалось, очертания стали нечеткими, неопределенными. Она выпустила его горло, и Титус инстинктивно отшатнулся. Много позже он понял: это и спасло ему жизнь. Если б он остался на месте, страшный удар снес бы ему полголовы, а так всего лишь задело по щеке… Но и этого хватило, чтобы он упал навзничь, ломая ветки жасмина.

Титус не знал, сколько времени пролежал он, оглушенный, в кустарнике. Наверно, полночь еще не наступила, иначе не миновать бы ему близкого знакомства с нежитью Нижнего Города.

Когда он поднялся на ноги, мир закачался, и он вцепился в поломанный куст. Такое впечатление, что левый глаз видит хуже правого… И что у него с левой щекой?.. Что-то не то… Он потрогал ее, поглядел на свои пальцы, испачканные темной влагой. Кровь?.. Внезапно включилась боль, словно к щеке приложили раскаленное железо.

Надо идти. В Дом афариев, там ему помогут. Эрмоара исчезла. Он потом выяснит, куда она делась и что все это значит… Сейчас надо идти.

Он повернулся к лестницам. К неподвижным лестницам, облитым неподвижным лунным светом. Может, ему померещилось, что эскалаторы заработали?.. Он не мог думать: боль путала мысли и вызывала тошноту.

Поднимался он долго, держась за перила, считая шаги – это создавало своего рода зыбкий барьер между ним и болью. Через каждую сотню шагов останавливался передохнуть, но на ступеньки не садился, опасаясь обморока. Громада Верхнего Города оставалась недосягаемой, и Титус почти не верил, что когда-нибудь попадет туда.

Если он сейчас умрет, он так никогда и не узнает, что случилось.

Наконец он достиг промежуточной опоясывающей террасы. После этого стало легче: наглядное подтверждение, что до цели все-таки можно добраться. Короткая передышка – и он двинулся дальше. Должно быть, уже перевалило за полночь, но здесь, вблизи периметра с чашами-ловушками, ночная нежить не охотилась.

Вот и верхняя опоясывающая терраса. Спотыкаясь, Титус побрел к Северо-Восточным воротам. Тут не было перил, за которые можно держаться, и он несколько раз падал.

Ворота – черная арка в светлой стене. Стража. Лучи двух лун серебрили высокие гребни шлемов.

– Парень, что у тебя с лицом?

Титус не ответил.

– Это же афарий! – заметил другой. – Вы ранены? Эй, афарий! Боги, такого я еще не видел… Позвать целителя?

– В Дом Ордена… – Титус вытащил из кармана и тут же выронил несколько звякнувших о булыжник барклей. – Проводите…

Один из стражников проворно собрал монеты, шепнул товарищам: «Выпить принесу!» – закинул руку Титуса к себе на шею и поволок его по улице.

«На обратном пути купит на всех выпивку… И причина уважительная – сопровождал раненого афария… Что же с моим лицом?..»

Мысли плавали в тумане. Повороты, освещенные окна, музыка, блики на булыжнике… Силы почти покинули Титуса, и стражник, коренастый, крепко сбитый, буквально тащил его на себе. Прохожие поглядывали на них с тревожным любопытством.

Дом афариев – ансамбль выдержанных в едином аскетичном стиле зданий из темного кирпича. Титус знал тут каждый уголок, каждую царапину на стене.

Стражник довел его до главного входа, дернул за цепочку, прикрепленную к подвешенному с той стороны колокольчику, и умчался за выпивкой.

Отворивший Титусу молодой брат-послушник изумленно ахнул:

– Вы ранены, брат-исполнитель?

Отстранив его, Титус ввалился в вестибюль. В конце коридора – свет, голоса. Там трапезная. Туда.

Когда он появился на пороге, разговоры смолкли.

– Титус?! – Магистр приподнялся с неудобной старинной скамьи. – Что у тебя с лицом?

Титус видел отделанный темным деревом зал и братьев-афариев словно сквозь туман. Взгляды. Возгласы. Кто-то шагнул ему навстречу.

– Это все Эрмоара… – прохрипел Титус перед тем, как потерять сознание.

Маги-сыщики наконец-то выяснили, куда делся Тубмон: сбежал в Одичалые Миры. Через несколько часов после ограбления. Шкатулку прихватил с собой, ее мельком видел Флихий, содержатель притона контрабандистов в Нижнем Городе.

Тубмон приобрел у Флихия одежду для путешествий, вместительную дорожную сумку, два самострела, боеприпасы, кое-какую снедь – все говорило за то, что возвращаться в Панадар он в ближайшее время не собирается. Деньги у него были. Золото. Платил, не торгуясь. И выглядел нервным, взвинченным. Непонятно. Вместо того чтобы передать шкатулку заказчику (До-Пареселе из Департамента Постижения и Учения?), ни с того ни с сего ударился в бега.

Когда ректор, несказанно измученный, спросил у сыщиков, что же теперь делать, те пожали плечами и ответили: ждать.

Неизвестно, в какой из параллельных миров отправились контрабандисты, взявшие на борт Тубмона. Флихий этого не знал. Вот вернутся они в Панадар – тогда можно будет выяснить, где высадили пассажира.

И ректор ждал, моля Создателя Миров (хотя слышит ли тот людские молитвы?), чтобы с драгоценной шкатулкой ничего не случилось. Без нее все трудней ориентироваться в окружающей неразберихе: перепутываются связи между людьми и событиями, люди теряют имена, твердые цифры превращаются в неопределенные множества. Магия хаоса. Отчасти ректор сознавал, что сей хаос существует только в его сознании – и гнал эту мысль прочь. Все вокруг хаотично и зыбко. Однако, если он вернет свою шкатулку, он сумеет держать хаос под контролем.

На фоне этих треволнений случившееся в университете убийство показалось ему событием не столь трагическим, сколь досадным: очень не вовремя! Да что с них возьмешь, со студентов… Нет-нет да и отмочат что-нибудь совсем уж несусветное.

– Господин Парлус, подойдите к зеркалу.

Он подчинился.

Это магическое зеркало, восьми футов в высоту и шести в поперечнике, в позеленелой бронзовой раме, на которой выбиты древние иероглифы, всегда внушало ему трепет. Омут темного стекла, населенный неведомыми тварями. Иногда они скользили в его толще – полупрозрачные подобия медуз или угрей. Парлус ни за что не согласился бы дотронуться до гладкой, холодной поверхности: казалось, это не стекло, а тончайшая пленка, и, если она вдруг лопнет, не выдержав натяжения, магическая субстанция, только с виду похожая на воду, хлынет в комнату досмотра, сметая все на своем пути.

Зеркало отразило хорошо одетого, в меру холеного молодого человека, с привычной гримасой умного скептика – немного испуганного скептика, пытающегося скрыть напряжение за иронической усмешкой. Странные обитатели стеклянной толщи хороводом закружились вокруг Парлуса-отражения. Потом, внезапно потеряв интерес, исчезли, словно их и не было.

– Никаких запрещенных предметов, – констатировал тюремный маг в заношенном казенном плаще, сидевший в кресле в углу. – Проходите, господин адвокат.

Ну конечно, никаких! Парлус помнил и соблюдал здешние правила.

Стражник отворил внутреннюю дверь. Адвокат вошел следом за ним в облицованный камнем коридор, залитый ярким ровным светом магических ламп. Тут было промозгло и холодно. Поворот. Еще поворот. Спуск по узкой лестнице. Точно такой же коридор, на дверях черной краской выведены номера. Перед одной дверью провожатый остановился, заглянул в зарешеченное оконце. Снял с пояса связку ключей, отпер и сделал приглашающий жест.

Парлус перешагнул через порог. Дверь закрылась.

Камера была небольшая. Не из самых чистых, но есть тут и погрязнее. На каменном полу валялся набитый соломой тюфяк из мешковины, местами продранный.

Подзащитная сидела на тюфяке, уткнувшись лбом в колени. Когда он вошел, подняла голову. Все тот же угасший взгляд: она понимала, что ее положение безнадежно. Поверх тонкой студенческой рубашки надета вязаная безрукавка из манглазийской шерсти, которую Парлус принес ей вчера, поэтому сейчас девчонка выглядела не такой замерзшей, как в прошлые разы.

• Предыдущая
• 32/117
• Следующая