Мир-ловушка - Орлов Антон - Страница 17
- Предыдущая
- 17/117
- Следующая
Оглянувшись – посторонних нет, раб склонился над подоконником, – Роми быстро расстегнула пояс и подняла рубашку. Большой припухший кровоподтек на правом боку. Это сегодня утром. Клазиний привязался к ней в коридоре около трапезной, и она попыталась, как в прошлый раз, ударить его в пах, но он увернулся да еще стукнул ее кулаком по ребрам. Длинный рубец на спине – это вчера вечером, около умывальной. Кто-то, подкравшись сзади, хлестнул ее плетью и умчался вверх по лестнице раньше, чем она опомнилась от болевого шока.
– Что это? – шепотом спросил Титус.
– Меня бьют, потому что я не хочу перед ними унижаться. – Озираясь, она заправила рубашку в шаровары и вновь затянула пояс. – Если б я умела драться, я бы их отлавливала поодиночке… Им бы тогда расхотелось ко мне приставать. Но я ничего не умею. Могу похоже изобразить боевую стойку и несколько приемов… Для меня единственный выход – убить их. Ты можешь что-нибудь посоветовать?
Титус молчал и морщился. Роми не могла понять, какие чувства он испытывает. Он казался огорошенным, возмущенным, испуганным и смотрел на нее почти враждебно.
– Почему ты никому не расскажешь об этом?
– Никто не возьмет мою сторону. Я попробовала поговорить с нашим куратором. Он прочитал мне мораль насчет того, что студенческие традиции священны, он, мол, когда-то сам через это прошел, а значит, и все должны. Титус, я одного не понимаю… Раз эти традиции такие мерзкие, почему от них не отказаться? Почему те, кто подвергался унижениям, потом сами начинают унижать других – вместо того чтобы прервать эту последовательность? Это же так просто! Неужели никому, кроме меня, это не приходило в голову?
– Раз традиции появились, значит, они зачем-то людям нужны, – покосившись на маячащего в отдалении раба, сказал Титус. – Роми, это страшно, когда девушка хочет стать убийцей! Пожалуйста, никогда больше не думай об этом.
– Тогда что ты мне посоветуешь?
– Помирись с этими ребятами. Не может быть, чтоб они были такими плохими, ты, по-моему, преувеличиваешь. Постарайся простить их, это самое главное! Умение прощать – великое умение.
– Но что мне делать, чтобы прекратились издевательства?
– Я уверен, ты преувеличиваешь! Знаешь, ужасно все это… Я думал, ты другая… Надеюсь, с возрастом ты все-таки научишься понимать людей и прощать!
Роми в ответ пожала плечами: Титус ее разочаровал.
Титус никак не мог оправиться от удара: Роми его разочаровала. Душа девушки оказалась столь же уродливой, как ее обожженная рука с отвратительными багрово-серыми рубцами! Внезапное прозрение ошеломило его. Сейчас он пытался взять под контроль свои чувства, а младший брат-исполнитель Ганий, одетый в серую униформу раба, нет-нет да и бросал на него значительные взгляды. Видимо, у Гания есть информация.
– Забудь об убийстве! – потребовал Титус. – Ты – девушка, тебе даже думать об этом нельзя! Наверняка все не так безнадежно… И если ты проявишь уважение к традициям университета, все как-нибудь само уладится.
– Лучше убить, чем согласиться на роль жертвы.
Произнеся эту чудовищную фразу, Роми забросила на плечо холщовую сумку, в каких студенты носят бумагу, дощечки и карандаши, повернулась и пошла прочь. Титус смотрел, как она уходит – тонкая, грациозная, беловолосая, – и ощущал где-то в области сердца неясную боль.
Потенциальная убийца не должна стать главой клана До-Энселе. Он, афарий, сделает все от него зависящее, чтоб Эрмоара лишила ее наследства. Эрмоара узнает об этом разговоре. Непременно узнает. Он не станет молчать. И все же больно… Когда она подняла рубашку, показывая следы побоев, под нежной белой кожей прорисовались хрупкие ребра, а грудь у нее маленькая и округлая, с розовыми сосками – он успел разглядеть. Несправедливо, что в столь изящном теле обитает злая душа… В глазах у Титуса предательски щипало, в горле застрял комок.
Брат-исполнитель Ганий приближался, методично протирая один подоконник за другим. Наконец он остановился рядом с Титусом и, не прекращая своего рабского занятия, прошептал:
– За шкатулкой полезут сегодня, когда стемнеет. Ректор и Шертон приглашены ко двору, их там задержат допоздна. Интриги заказчика. Тубмон и Атхий спрятались на третьем этаже ректорского корпуса.
– Идем, – проглотив колючий комок, сказал Титус. – Я тоже переоденусь.
Он повернулся и пошел обратно по галерее, на ходу просчитывая план действий. Отставший на несколько шагов Ганий следовал за ним, продолжая смахивать пыль с подоконников, но теперь уже в ускоренном темпе.
Снедавшая душу Титуса боль разочарования разомкнула челюсти и до поры до времени убралась с глаз долой. Он – афарий. Он должен выполнить задание. Ради процветания Ордена.
Малый зал для аудиенций напоминал раковину вымершего гигантского моллюска, какую Шертон несколько лет назад видел в Омросе на берегу океана. Ни одного угла, ни одной геометрически правильной плоскости – все скругленное, извилистое, плавно закрученное. Даже не верится, что находишься в здании, построенном людьми. Хотя «построенном» – не то слово. Сердцевина императорского дворца была создана с помощью магии. Внешние стены и прилегающие к ним покои возводили рабы и наемные плотники, но все остальное возникло без их участия.
Полумрак. Грозди магических ламп прилепились к потолку, совсем как колонии флуоресцирующих организмов внутри той раковины. Из стен выпирали ложи-наросты. В одной из них стояли Шертон, Венцлав и трое профессоров университета. В других расположились придворные, сановники, знать, члены Высшей Торговой Палаты.
Возвышение с троном скрывала мерцающая молочно-белая завеса. На полу блестела, как могло показаться, вода: магическая субстанция, единственное предназначение которой – беречь императорскую особу от любых посягательств, человеческих и божеских. Этот неровный бугристый пол не предназначался для того, чтобы по нему ходили. Приглашенные прибывали в зал по коридорам, напрямую соединенным с ложами, подвергаясь по дороге тщательнейшему магическому досмотру. Разумеется, с оружием сюда не пускали. Шертон, оставивший все свое снаряжение дома, чувствовал себя так, словно отправился в гости нагишом.
Он не хотел идти во дворец, но Венцлав уговорил: это же высокая честь; то, что пригласили их обоих – хороший признак; при дворе помнят, кто такой Арсений Шертон, радоваться надо… Вместо того чтобы радоваться, Шертон скучал. Все хранили молчание, как предписывал этикет. Венцлав и его коллеги хрипло, с присвистом дышали и выглядели бледными. Сам Шертон тоже ощущал некое давление… не физическое, но от этого не менее неприятное. Он мог противостоять этому давлению, и у него не наблюдалось таких реакций, как у соседей по ложе.
Внезапно давление усилилось – все охранные системы приведены в боевую готовность, – а лампы засияли в полную силу. Завеса исчезла. На отлитом из золота троне сидел император Панадара. Человек средних лет, с болезненно-утонченными чертами лица, закутанный в белоснежную мантию. В его короне полуторафутовой высоты сверкали крупные алмазы и рубины.
По обе стороны от трона полумесяцем выстроились люди в темных плащах, голову каждого охватывал обруч, тоже усыпанный драгоценностями. Маги-телохранители, маги-душехранители и маги-восприемники. Их долг – неотступно сопровождать императора. Когда же срок жизни его величества подойдет к концу, маги-восприемники, с помощью специальных приспособлений и обрядов, извлекут из умирающего тела царственное бестелесное существо, поместят в особый сосуд и отнесут в императорскую усыпальницу. Протекут годы, десятилетия, века – и однажды, в порядке строго соблюдаемой очереди, сей сосуд заберут из усыпальницы, чтобы торжественно доставить в покои женщины императорского рода, готовой разрешиться от бремени. Эта система гарантировала, что кто попало не сможет завладеть телом новорожденного императорского чада.
Из поколения в поколение в Панадаре царствовали одни и те же существа. Царствовали, но не правили. Реальной политической силой были придворные маги, влиятельные аристократы, чиновничьи группировки, Высшая Торговая Палата. Императорская фамилия была священным символом, не более того.
- Предыдущая
- 17/117
- Следующая
