Пикник с кровью - Оливьери Ренато - Страница 24

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая

— Я же говорил вам: я вернулся домой ночью. Отец спрятал меня на чердаке. Пистолет лежал в ранце вместе с гранатами. Отец все уничтожил.

— Ваш брат… Вы жалеете, что он уехал в Южную Америку?

— Мы виделись редко. Жена его педантка, вечно всех поучала. Предубежденность и невежество. Моя жена с ней были подругами, они и сейчас дружат.

— Вы женаты?

— Она не живет со мной. Мы разошлись. Без судов, печатей, адвокатов. Частный развод, — он улыбнулся. — Я купил ей квартиру, нанял одного педераста-архитектора, чтобы обставил ее, как она хотела, нашел даже девушку-филиппинку, которая умеет готовить итальянские блюда. Вдали от меня она считает, что выиграла в лотерею. Хотите знать, как она проводит время? Парикмахеры, выставки, массажи и концерты. Королева! Королева в ссылке, комиссар. — Прандини оживился, у него прошла меланхолия.

— Надо полагать, она была не такой уж плохой женщиной, синьор Прандини? — с нарочитой наивностью спросила Надя.

— Вы правы, когда-то была. Хоть она уверена, что осталась такой же. Она моложе меня, и намного. Но шея, девочка моя, шея и щеки у женщин — больное место. Настоящие предатели, наглые и бесстыдные.

— Она живет в Милане?

— А где же еще? Тильда захотела поближе к Сан Бабила. Ей никогда не нравился этот дом, эти поля, даже река. Что она понимает в реке? Я влюбился в нее, когда она была совсем юная. Непохожая на меня. Ей нравились кремовые пирожные, а меня от сладостей тошнит. Я всегда пил кофе без сахара.

— Вы часто видитесь?

— Когда бываю в Милане по делам, случается, останавливаюсь у нее. Специально для меня одну комнату оклеили зелеными обоями. Под цвет леса. — Он с шумом втянул в себя воздух. — Посмотрите в небо. Видите, это стаи мартовок. Непонятно? Утки. Чувствуете запах воды и горелой травы? Замечательно, правда? И я должен был бросить все это, чтобы жить в бензиновой вони?

Он повернулся к Наде, которая, сунув руки в карманы пальто, глядела вниз, на реку.

— Вам холодно?

— Наверно, мне было бы одиноко в деревне. Как вашей жене…

— А я уже привык. С тех пор как… — оборвав фразу, он подобрал камень, бросил с ловкостью, необычной для его лет, и овчарка рванулась за ним. — Но мы люди сумасбродные. В Африке я носил с собой книжечку стихов. Одно из них я иногда читал товарищам. «Река, протекая, меня шлифовала, словно собственный камень…"

Они переглянулись удивленно.

Полчаса спустя в столовой с накрытым овальным столом и запахами специй, под веселый треск горящего камина они продолжили разговор.

— Синьор Прандини, человек, которого я ищу, полагаю, не понимает, что он обыкновенный убийца. Он считает себя судьей, который действует от имени попранного в нашей стране закона. Он сам выносит и вершит свои приговоры, потому что не верит в правосудие.

— Разве можно называть страной эту мусорную свалку?

— Об этом же говорил ваш приятель Де Пальма. И все-таки мы живем в демократической стране, где порядок должны наводить не отдельные мстители, взявшие на себя функции господа Бога, присвоившие себе право карать и миловать, а правосудие, и только оно.

— Правосудие?! — гневно повторил Прандини. — Как же оно допустило, что целые области оказались в руках организованной преступности? Что героин стал чуть ли не базой нашей экономики? Что похищение детей превратилось в процветающий бизнес, к которому в нашей стране бездельников уже привыкли, и плюют на все, лишь бы не грозила беда их собственным чадам. Нет, комиссар, мы сделаны из другого теста. Ищите, если хотите, тот «люгер». Но знайте, что это не мой, у меня его нет. Ни разу с тех пор не видел.

— Это могло быть оружие капитана Де Пальма.

— Не представляю, чтобы Джорджио с пистолетом в руках охотился за какими-то негодяями. Он мрачно настроен, презирает философию «возлюбим друг друга» и «проживем кое-как», которая господствует сегодня в республике, но из-за этого превратиться в самозваного шерифа он не способен.

Прандини обнажил зубы в насмешливой улыбке. Или горькой?

— Синьор Прандини, простите, вы любите поэта, который написал стихи о реке? — вмешалась в разговор Надя.

— Унгаретти? Это самый великий поэт Италии, моя милая.

— Оказывается, у вас есть идеалы. Он вздохнул.

— Вы слышите, комиссар? Идеалы… Кажется, я вернулся назад на целый век. Идеалы… Я растерял их все по пути. Между одним выстрелом и другим. В тех шалашах, где скрывался от людей. Не стоит их хранить, идеалы. Весь мир заботится о том, чтобы тебя от них вылечить. Не так ли? Без них я почувствовал себя ненужным, но зато легким, как водяная курочка, и стал пристальнее смотреть вокруг и замечать вещи, которые раньше не видел. Например, лавочников. Они становились зажиточными. Были невеждами, дураками, обманщиками, но, богатея, покупали себе дома, драгоценные украшения для своих дам и автомобильчики для сыновей. Хо, сказал я себе, каким дураком я был, и тоже начал стараться побыстрее стать на ноги. Это и погнало меня на Ближний Восток, где я сделал состояние. Мои любимые клиенты — эмиры. Знаете, что значит эмир, синьорина? Принц.

— Очень интересно, — заметил Амброзио, — однако вернемся к нашим баранам. Все преступления, которыми, я занимаюсь, начались после насильственной смерти Этторе Ринальди, друга Капитана и вашего друга. После того, как Анжела Бьянкарди встретила возле его квартиры молодого парня с ключами. Поэтому я должен проверить алиби всех. Включая вас, синьор Прандини. Не припомните ли, где вы находились ночью, когда был убит Гаспаре Аддамьяно?

— Не помню.

— Тогда вам придется приехать в квестуру. Там мы все проверим.

— Но это невозможно. Я не веду дневник. Это Ринальди всегда отмечал, был ли дождь, или туман, или снег, и сколько выпало сантиметров. Он — да, а я — нет. Это смешно. Как я могу вспомнить, где я был, где болтался в такой-то и такой-то день…

— Ночью, между часом и двумя, когда на улице Мессина…

— Я даже не знаю, где эта Мессина. Где это?

— В конце улицы Луиджи Девятого, рядом с Мемориальным кладбищем.

— Полная чепуха. Я не смогу вспомнить, что я делал день за днем, где был, с кем встречался.

— Синьор Прандини, я уверен, что это будет не так уж трудно сделать. Вы деловой человек, у вас, наверное, есть записная книжка, где вы отмечаете время встреч. Немного терпения, и вы вспомните, в какие дни были здесь, а когда в Милане, у своей жены.

— Я не всегда живу у жены, — казалось, он успокоился. — Будете проверять также алиби Джорджио?

— Вас это забавляет?

— Еще бы! Мне смешно от мысли, что такой рассеянный человек, как он, с вечно затуманенной головой, должен будет доказывать вам с документами в руках, где он был в тот или иной день. Это будет та еще потеха.

Пообедав, они на несколько минут присели у горящего камина, потом пожилая домработница принесла Прандини букет оранжерейных розочек, и он с легким поклоном вручил цветы Наде.

В прихожей пахло мандаринами.

— Когда я привожу розы из нашей оранжереи, Анжела сразу бежит ставить их в железную вазочку на вокзале.

— На месте гибели Этторе?

— Да. Она привязала проволокой к фонарному столбу вазочку и ставит в нее цветы.

— Этот человек — загадка, — прокомментировала Надя уже за рулем «дельты».

— Почему?

— Убивал людей направо и налево — и читает наизусть стихи Унгаретти. Большой оригинал!

— Завтра он придет в квестуру, сядем с календарем и сделаем кое-какие подсчеты. То же самое с Капитаном. Хочу проверить каждую деталь.

— Пойдем еще раз к Анжеле Бьянкарди?

— Сначала на Центральный вокзал, вернее, на бульвар Дория.

— Комиссар, у меня возникла странная мысль. Ринальди обнаружен между двух автомобилей на стоянке. Анжела ставит цветы в вазу под фонарем. Почему? Фонарь должен быть в нескольких десятках метров от места преступления. К тому же почти никогда не убивают при ярком свете.

— Ну, а куда, по-твоему, ей девать свою вазочку? Поставить на асфальт, под колеса машин? Нужно поскорее побывать на месте, может, это нам что-нибудь даст? Хоть какую-то зацепку. Знаешь такую пословицу: волка ноги кормят?

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая