Пикник с кровью - Оливьери Ренато - Страница 21
- Предыдущая
- 21/32
- Следующая
— Давайте пройдемся пешком. Я еще сегодня не выходила на улицу.
Пройдя какую-то сотню метров, она остановилась перед небольшим домиком, возле которого росла пальма. Пальма не представляла ничего особенного: сухой веник на войлочной ручке. Однако, когда он был мальчишкой, она казалась ему чудом из чудес — высокой стройной красавицей. Господи, куда же девалась ее высота! Забавная это штука — память.
Амброзио взглянул на соседний дом. В окнах первого этажа горел свет. В молодости комиссар жил там с родителями. Он взял под руку Надю Широ, чувствуя, как поднимается внутри какое-то бессильное отчаяние.
В двери было два замка, и Анжела Бьянкарди при тусклом освещении подъезда заставила их наконец открыться.
На дверях висела овальная бронзовая табличка с одной фамилией — Ринальди.
Квартира имела странный вид, как будто в ней никогда никто не жил. Мебель, посуда в горках, книги на стеллажах — все было расставлено, как в музее, с маниакальной тщательностью. Барометры, термометры, часы с маятником, пожелтевший план Милана прошлого века в рамочке, стол, покрытый тканью цвета лаванды, с блюдом фруктов из майолики в центре, диванчик и два кресла, обитых кармазиновым бархатом, казалось, простояли на своих местах лет двести. На стенах висели две картины: крестьянин, ведущий волов с плугом, и гора с заснеженной вершиной: на переднем плане был нарисован мостик, под которым бежала речка.
— Сколько раз говорила ему, что они ужасны, эти картины, а он объяснял: их купил на аукционе его отец, пусть висят.
Спальня была почти пустая: столик, комод, встроенный шкаф. На одной дверке шкафа — зеркало.
— Это единственная комната, в которой Этторе все поменял, не мог спать в кровати, на которой умерла жена.
Резная книжная полка с цветными стеклами в дверцах, кресло, обитое темной кожей, низкая тумбочка под окном, покрытая бежевым лаком. На полу новый, амарантового цвета ковер.
— Этторе купил его перед Рождеством, — пояснила Анжела. Это был его кабинет, тут он хранил все свои вещи, книги о войнах, письма, альбомы. За этой картиной — сейф, о котором я говорила. Собственно, это не картина, а увеличенная и вставленная под стекло фотография, но Этторе ее любил.
На фотографии маршал Бастико вручал отличившемуся солдату награду.
— Где он держал пистолет?
— В нижнем ящичке столика, у кровати.
— Хотелось бы взглянуть.
Они вернулись в спальню. Амброзио открыл ящичек и достал пистолет. «Беретта» девятого калибра с семью патронами в обойме.
— Могу я взять его на несколько дней?
— Конечно.
Он передал пистолет Наде, она обернула его носовым платком и положила в сумочку.
Анжела ничего не спросила, ее как "будто не удивило, что полиция проверяет оружие, принадлежащее жертве.
— Капитан говорил, что он ходил стрелять в тир.
— Не знаю. Я не люблю оружия. Я даже немного боюсь его. Мы об этом почти никогда не разговаривали. У каждого из нас была своя зона, куда мы старались не вторгаться. У меня были свои друзья, я ходила на концерты, в театры. Он редко сопровождал меня. Только если я настаивала, раз или два в году.
— Дом содержится в большом порядке.
— Видели барометры? Он их вечно проверял. Помню один случай, мы только недавно познакомились, я увидела их и удивилась. Ты похож на морского капитана, сказала я. Именно тогда он рассказал мне о своем приключении в Турине.
— Чемодан, с которым он ездил, у вас?
— Наверное, в квестуре.
— Я скажу, чтобы вам вернули.
Она сняла шубу, положила на диван, пошла на кухню. «Хотите что-нибудь выпить?» Вернулась с бутылкой коньяка, поставила на стол, достала из бара три рюмки.
— А что, комиссар, ключи, которые он носил с собой, так и не нашлись?
— В донесении об этом ничего нет.
— Впрочем, я поменяла замки. — Анжела налила в рюмки коньяк. Амброзио почувствовал, что она что-то недоговаривает.
— И хорошо сделали, сегодня опасно рисковать. Может быть, тот же убийца, или убийцы, если их было двое, как мы думаем, взяли ключи вместе с документами. Где он их обычно носил?
— В левом кармане пиджака. Или в пальто. По-моему, той ночью они были в пальто. Он любил чувствовать их под рукой. Кстати, и трамвайные билеты, он их тоже носил в пальто, чтобы не расстегиваться каждый раз, и какие-то мелкие деньги, телефонные жетоны… Вы не пьете, синьорина?
Надя поднесла к губам широкую рюмку, глотнула, как горькое лекарство, закашлялась.
— Ужасно крепкий…
Амброзио с удовольствием осушил свою рюмку и наполнил ее вновь. Он чувствовал, что в воздухе витает что-то, готовое вот-вот взорваться фразой, замечанием, чем-то таким, что изменит все его представления о расследовании, даст мысли новый мощный толчок. Ему показалось, будто именно здесь, среди вещей Этторе, Анжелу начали одолевать мучительные сомнения и она терзалась, не зная, поделиться ими с ним или нет. Ее надо было, что называется, дожать, и комиссар вновь завел разговор, от которого его самого уже подташнивало.
— Вы водите машину?
— У меня «фиат-500», почти музейный.
— Где вы его держите?
— На улице, перед домом. Этторе всегда говорил мне, что это неосторожно. У меня есть бокс в нашем дворе, но так сложно открывать ворота, засовы… ради микролитражки вековой давности. Я страхуюсь от угона с помощью цепи, которая весит, наверное, центнер, и обыкновенного замка. До сих пор воры относились к ним с уважением.
— Я все думаю, если бы он не продал машину, может быть…
Фраза родилась у него случайно, он не задал бы этого вопроса, если бы лихорадочно не искал способа как-то заставить женщину заговорить.
— Я тоже этим мучаюсь, я всегда думала, если бы Этторе не продал машину, он поехал бы в Турин на ней.
— Даже в туман?
— Определенно. Почему, черт возьми, он ее продал? Она еще была в приличном состоянии. Но он, со своей страстью к порядку, аккуратностью, продал ее, чтобы купить новую, последней модели, в январе. И не успел.
— Можно было погибнуть и на автостраде, в катастрофе. Мне жаль, что я опечалил вас.
— Не ваша вина.
Анжела допила свой коньяк, поставила пустую рюмку на стол и, мгновение поколебавшись, сказала:
— А знаете, комиссар, я видела парня, который пытался вставить ключ в замочную скважину двери.
— Этой квартиры? — чуть не подскочил от радости Амброзио, все еще боясь верить в удачу.
— Да. На нем была лыжная шапочка. Он обернулся, увидел меня — я только вошла, — и убежал. Я вышла за ним на улицу, но был сильный туман, и я ничего не увидела.
— Когда это случилось? Подумайте хорошенько.
— В феврале, примерно месяц назад.
— Вы кому-нибудь об этом рассказывали?
— Не нужно было этого делать? К той поре я уже поменяла замки. Да, я говорила Джорджио.
— Не могли бы вы спокойно повторить мне все подробности?
Глава 8
Кто-то недоговаривает, но теперь я почти уверен, что нахожусь на правильном пути. Эмануэла налила комиссару бокал белого вина.
— Этот незнакомец знал адрес жертвы?
— Ключами он завладел в ночь убийства или ему их дал тот, кто ограбил и убил Ринальди. В бумажнике были документы, они исчезли, установить адрес не составляло труда.
— Это было крайне неосторожно — идти в дом убитого человека.
— Да, разумеется. Думаю, что он несколько дней следил за подъездом. Анжела Бьянкарди ходит туда редко, вот он и решил, что ничем не рискует.
— Она смогла бы узнать парня?
— Не знаю. Очень уж мало она его видела, к тому же он нагнул голову. Запомнила только голубой помпон на лыжной шапочке.
Эмануэла говорила из кухни, где в кастрюльке варился рис.
— А что ты думаешь об этой синьоре Бьянкарди?
— Она изучала Пруста, Бодлера. Сейчас преподает французский. По-моему, милая и скромная женщина.
— Чувствительная и даже мнительная.
— Откуда ты взяла?
— Ей нравится Пруст. Сезон цветущей сирени, бульвары в настурциях, синьор Свэн, рассказывающий об умершей жене…
- Предыдущая
- 21/32
- Следующая