Пикник с кровью - Оливьери Ренато - Страница 17

• Предыдущая
• 17/32
• Следующая

— Где оно?

Надя подала газету с обведенной красным фломастером заметкой.

— Читай, — попросил комиссар.

— Пожалуйста. «Город парализован страхом. Боятся служащие железной дороги, пассажиры, таксисты, торговцы. Толпы бездельников превратили вокзалы в притоны. Наркотики, контрабанда, грабежи, кражи, проституция. Почему не принимаются адекватные меры? Ждут, когда убьют сенатора, или епископа, или мэра города, который ездит по Милану на велосипеде? Мой старый друг лишился жизни на Центральном вокзале два месяца назад. И ничего не случилось, убийцу или убийц так и не нашли. Все отлично знают, что надо что-то делать, и спешно, но никто ничего не делает…"

— Заметка подписана?

— Нет, — покачала головой Надя. — Я уже связывалась с редакцией. В письме была просьба, чтобы поставили только фразу: «Письмо за подписью», — они так и сделали.

— Ты спросила, когда они получили письмо?

— Мы посмотрели почтовый штемпель. Кажется, седьмого марта.

— Почему кажется?

— Трудно разобрать, могло быть и первое марта. Но скорее всего — седьмое, это как раз на следующий день после убийства Джино Фруа, наркомана.

Амброзио не сомневался в том, кто автор письма в «Джорнале». Конечно же, Де Пальма. Ну, что же, значит, надобность еще в одном разговоре с ним возникла куда быстрее, чем комиссар об этом думал.

Приказав принести дело об убийстве Этторе Ринальди, он бегло просмотрел его, достал фотографии и, кивнув Наде, вышел к машине.

Надя привычно села за руль, Амброзио откинулся на сиденье и закурил сигарету. Еще раз внимательно просмотрел фотографии, сделанные на следующий день после Сан Стефано. На них был труп человека в темном пальто, распластанный на мокром асфальте между двумя автомобилями. Его шляпа валялась рядом, руки были неестественно раскинуты, как будто не принадлежали ему. Амброзио поразил старомодный каракулевый воротник пальто: чувствовалось, что оно верно служило своему хозяину не один год. Пальто с таким воротником когда-то носил и его отец. Кстати, у старика было несколько палок для прогулок. Комиссар вспомнил одну, с набалдашником из слоновой кости, круглым, гладким, его было так приятно держать в руках.

Надя уверенно лавировала в потоке машин. Амброзио курил и думал о том, как сложится разговор с Капитаном. Какие-то программы составлять бесполезно. Нужно, как всегда, рассчитывать на интуицию, формулировать вопросы на месте: у Капитана характер вспыльчивый, он может обидеться и замкнуться. И еще он не знал, может ли, имеет ли моральное право выдавать женщину, невольно подсказавшую ему верный след.

Де Пальма встретил их молча, держа в руке свернутый в трубку лист полировочной бумаги. Подняв голову, он всматривался через их головы в глубину огромной комнаты, заставленной компьютерами и электронными приборами, потом поднял трубку, словно факел, и стал ею махать, пока к нему не подбежал молоденький паренек. Он молча взял бумагу и так же молча ушел.

— Сегодня мы сделали маленькое открытие, — сказал Амброзио тоном человека, который собирается сообщить приятную новость.

— Идемте в мой кабинет.

В полупустой комнате, отделенной от остальных стеклянной перегородкой, стояла металлическая мебель бледно-зеленого цвета: рабочий стол, несколько стульев, стеллажи из хромированных труб. На стене напротив окна висела пожелтевшая топографическая карта под стеклом; пунктирные линии и стрелки, нарисованные красным фломастером, были нацелены на высоты, разбросанные по местности.

Де Пальма сел в небольшое кресло за столом и вздохнул, может, от усилия, а может, из-за неприятной обязанности снова разговаривать с полицией.

— Что вы еще нашли?

— Что вы, оказывается, пишете письма в газеты.

— Это запрещено законом?

— Нет.

— Как вы узнали, что автор заметки именно я? Вам об этом сказали в редакции?

— Да.

— Знаете, комиссар, почему я не подписался? Чтобы меня не сочли ниспровергателем конституционного порядка. Смешно, не правда ли?

— Никто вас не считает ниспровергателем.

— Нет? А кем же тогда?

— В нашем случае можно посчитать подозрительным элементом. Я говорю ясно?

— Не понимаю.

— В своем письме вы указываете на прискорбный случай, при котором погиб ваш друг.

— Я не покажусь слишком любопытным, если спрошу, как вы через сегодняшнее письмо добрались до меня?

"Джорнале» лежала сложенной на столе, наполовину прикрытая железнодорожным расписанием. Значит, Рената Орландо не обратила внимания на то, о чем они говорили в конце вчерашней встречи.

— Следим за газетами, — сказал комиссар, многозначительно взглянув на Надю. — Именно она читает их с особым вниманием.

— Поздравляю.

— Единственный пожилой человек, убитый на Центральном вокзале в рождественские дни, был Этторе Ринальди, шестидесяти семи лет. Капитан. Как раз вашего возраста.

Он медленно покачал головой.

— Его убили. Самым подлым образом. За горсть монет и две сорочки.

— Две сорочки?

— Вы не слышали? В чемодане, который был при нем, обнаружили книгу и немного грязного белья. Анжела говорила, он взял в дорогу две сорочки, а в чемодане их не оказалось.

— Кто такая Анжела?

— Синьора Бьенкарди — добрая приятельница Этторе.

— Я читал в деле, что он был вдовцом.

— Уже несколько лет.

— Вы знали его жену?

— А как же. Невероятная была зануда, постоянно на что-то жаловалась. Мечтала жить в провинции, в Павии — она родом из Брони, — а жить и умереть пришлось в Милане.

— А что представляет из себя Анжела?

— Ей еще нет пятидесяти. Думаю, лет сорок семь, сорок восемь. Впрочем, точно не знаю. Живет на улице Поджи.

— Чем она занимается? Домашняя хозяйка?

— Преподает французский в церковной школе.

— А друг ваш где жил?

— На улице Баццини. Мы все жили в тех краях.

— Я тоже, — сказал Амброзио, — в детстве жил на улице Баццини. Интересно, не правда ли?

— Этторе жил в двухэтажном домике, перед которым растет пальма, знаете? Он называл это место оазисом улицы Баццини.

— Где вы познакомились? — спросила Надя, и оба повернулись к ней, потому что она до сих пор сидела молча.

Впервые за весь этот долгий разговор Капитан прищурил глаза, и тень улыбки пробежала по его обычно хмурому лицу.

— На борту одного катера. Он курсировал по маршруту Триполи — Крит — Триполи. Тогда мы впервые шли этим маршрутом, чтобы миновать Сицилийский канал, где англичане топили наши корабли один за другим. Этторе был парень веселый, мы чувствовали себя как в отпуске, стояла жара, был конец июля, многие страдали от морской болезни. Этторе носил при себе, в бумажнике, фотографию девушки в купальнике, говорил, что обручен, звали ее Леда, и мы стали называть его Лебедем, Леда без Лебедя. Никто не думал о том, что случится потом, месяца через четыре.

— Этторе не попал в плен, как вы?

— Он вернулся на родину в сорок втором и потом провоевал всю войну, вплоть до апреля сорок пятого.

— Офицером?

— Кто, Этторе? Он мог быть кем угодно, только не офицером. Не смог бы командовать даже детьми в младшем классе. У него была только храбрость, он не знал чувства страха. Еще в детстве в своей деревне залез на крышу дома и спрыгнул оттуда с зонтиком, сломав себе ногу. Кстати, его двоюродный брат погиб в Кении в схватке с носорогом, много лет назад. Это у них семейная черта. Его отец имел медаль за храбрость.

— Не знал чувства страха? Как это возможно? — недоверчиво переспросила Надя.

— Есть люди, которые боятся перейти дорогу за городом, оглядываются сначала направо, потом налево. Другие, наоборот, не думают о том, что может случиться. Полагаю, что все дело, — Де Пальма поднес указательный палец к виску, — в складе мозгов. Я, например, испытывал жуткий страх, когда надвигались, гремя гусеницами, танки. Нужно было делать огромное усилие, чтобы остаться в окопе, не вскочить, не побежать. Я даже молился.

— Как вы думаете, Этторе Ринальди в ту ночь защищался?

• Предыдущая
• 17/32
• Следующая