Энерган-22 - Оливер Хаим - Страница 67

• Предыдущая
• 67/91
• Следующая

Зал замер. В наступившей тишине слышалось лишь легкое шипенье юпитеров. После томительной паузы — видимо, аудитория не сразу могла проглотить кусок, предложенный мною, — профессор Моралес сказал с презрением и нескрываемой грустью: — Надо полагать, они ответили согласием? Значит, и эти люди такие же беспринципные и алчные дельцы!

Я медлил. Ведь стоит мне сказать правду, и наступит расплата.

Мак-Харрис выжидательно смотрел на меня. От тишины, царившей в зале, заложило уши. И вдруг снова застрекотали камеры, а перед моими глазами всплыл Эль Темпло, библиотека, экран. Я воочию увидел, как сидящий рядом со мной человек расправляется с беззащитной женщиной…

— Нет, — шепотом обронил я, но коротенькое слово прозвучало точно выстрел.

Мак-Харрис сдвинул брови. По залу прокатился шорох.

— Как прикажете вас понимать? — спросил Лино Баталли. — Вы же сами только что заявили…

И тут самообладание окончательно оставило меня, С отчаянием осужденного на смерть, спешащего бросить последние слова в лицо палачам прежде, чем петля затянется на его шее, я крикнул: — Выслушайте меня! Доктор Маяпан и его сыновья категорически отвергли предложение сеньора Мак-Харриса и выдвинули свои контрпредложения, Вот они.

Я вынул голубой конверт и кинул его редактору профсоюзной газеты. Тот ловко подхватил его, сунул за пазуху и благоразумно стал проталкиваться к выходу.

А я продолжал: — Двадцать вторая улица предлагает… — тут я остановился, перевел дух и закончил: — В недельный срок, не позднее, Мак-Харрис обязан передать всю, повторяю, всю собственность “Альбатроса” в руки “Энерган компани”…

От волнения я не мог договорить. Горло у меня сжалось, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

— Что такое? — тихо, как бы про себя, спросил Мак-Харрис и выхватил из кармана белый конверт.

Это движение подхлестнуло меня, и я торопливо заговорил, почти явственно чувствуя петлю на своей шее.

— Эта собственность будет использована для возмещения урона, который Мак-Харрис причинил индейским племенам в районах Теоктана и Кампо Верде…

Мак-Харрис вскочил: — Нет! — крикнул он. — Никогда! А я продолжал все быстрее, смерть уже стояла у меня за спиной: — Сам Мак-Харрис должен предстать перед Верховным судом и ответить за свои злодеяния и убийство невинных людей, в том числе вождя индейцев по имени Великий Белый Орел и молодой женщины, у которой он собственноручно вырвал сердце из груди!

— Ложь! Ложь! — визгливо кричал Мак-Харрис Он трясся, на его страшном, обожженном лице было выражение отчаяния. — Наглая ложь! Я никого не убивал!

Зал зашумел. Люди повскакали с мест, камеры нацелились на Мак-Харриса, который что-то исступленно кричал. Потом крики перешли во всхлипывания, из горла с хрипом вырвались слова: — Ради сына… Умоляю… он болен… Стайфлит… Он погибает…

И, согнувшись над столом, всесильный хозяин “Альбатроса” беззвучно зарыдал, комкая скатерть пальцами протеза.

С последнего ряда долетел громкий голос Панчо!

— Да объясните, наконец, толком, что все это значит: Кампо Верде, Белый Орел? Кто такой доктор Маяпан и его таинственные сыновья?

Перекрывая глухие рыдания Мак-Харриса и увещевания Лино Баталли, который пытался его успокоить я громким голосом отчетливо сказал: — Доктор Доминго Маяпан — сын раздавленного бульдозером вождя индейского племени и муж убитой Мак-Харрисом женщины. Кампо Верде — некогда цветущее селение в семистах пятидесяти километрах Америго-сити, а ныне — образ загубленной земли…

Больше я ничего не успел сказать. Двери с треском распахнулись, и в зал ворвались полицейские. За ними следовал Командор.

Так закончилась моя пресс-конференция.

Из бездны боли и мрака меня вырвал резкий скрип замка. Я с трудом открыл глаза. Тяжелая дверь открылась, вошел надзиратель Нани с кружкой и ломтем эрзац-хлеба. Пнув меня ногой, он рявкнул: — На, ешь!

Я приподнялся, привалившись спиной к каменной стене. Все тело, казалось, было сплошной раной. ушей сочилась кровь, зубы шатались, голова раскалывалась от боли — ночью меня пытали током, и выл по-звериному.

Нани поставил кружку на пол.

— Ешь! — повторил он. — Тебе нужны силы.

Силы? Для чего? Чтобы продлить кошмары “Конкисты” и дикую немыслимую боль, которая не оставляет меня вот уже пять дней и ночей? Лучше умереть голодной смертью или пусть меня бросят в яму к змеям! Лишь бы кончились эти муки. Но в планы Командора не входило дать мне умереть. Я нужен был ему измученный, обессиленный, но живой, он хотел, чтобы я говорил, говорил, рассказал обо всем и прежде всего, где находится Эль Темпло.

Пять суток томил он меня, пять суток демонстрировал на мне свое изощренное искусство инквизитора. И я не выдерживал, рассказывал обо всем, что знал: о пуэблосах в Теоктане, о развалинах, о лаборатории в храме толтеков, о Доминго Маяпане и его сыновьях, о Педро Коломбо, о запасах энергана в пещерах… Но не это интересовало Командора. Он добивался, чтобы я указал местонахождение Эль Темпло и Ясимьенто, сырья, из которого получали энерган, а я этого не знал и проклинал Агвиллу за скрытность. Но вместе с тем радовался этому, ибо в душе был его союзником и другом. И со злорадством думал, что даже если бы и знал, все равно не сказал бы… Ведь умолчал же я о Белой Стене и об Эль Гранде, официанте из отеля “Эль Волкан”, о лошадях, груженных мешками. И при мысли о том, что Командору не удалось сломить меня окончательно, я испытывал гордость.

Сквозь толстые стены камеры до меня долетали глухие отзвуки многоголосого рева, В моем воспаленном сознании он звучал день и ночь, и только выстрелы порой его заглушали. Надзиратель прислушался: — Никак не угомонятся, — буркнул он.

Нани — индеец, один из тех, кто, не имея возможности подыскать иное занятие, верно служит “Конкисте”. — Что это? — А ты и не знаешь? — удивился он. Выглянул коридор, после чего бесшумно затворил за собой дверь камеры и, наклонившись ко мне, шепнул: — Требуют, чтобы тебя выпустили.

— Кто? — удивился я.

— Да, всякие… Сначала только эти, чокнутые, ну, знаешь, которые все кричат о чистоте планеты, потом рабочие с нефтяных промыслов.

• Предыдущая
• 67/91
• Следующая