Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Немытов Николай - Страница 101

(Замечу в скобках: этот казус в самолете – и есть первый фрагмент, экспозиция, которую нельзя пропустить.)

В мультивселенной Потоцкого каждое разумное существо – это не точка, а пространство, облако, размазанное по мириадам параллельных миров. Умерев в одной реальности, вы продолжаете безбедную жизнь в другой, третьей и энной. Вообще говоря, каждое отдельное действие в одном из миров – еле заметное коленце, которое выписывает только одна из миллиардов ваших ложноножек. И локальная смерть имеет значимость не бо́льшую, чем потеря ресницы. Но с бортпроводником Живовым происходит по-другому. Умерев в одной реальности, он умирает во ВСЕХ остальных.

Вообще в той статье я довольно много места уделил симфам. Следующий кусок непринципиален для понимания рассказа, просто любопытен:

Симфы – это «метатуристы поневоле», существа, случайно обнаружившие принципиальную многоплановость космоса, многомерные электрические овцы в момент короткого замыкания. К пробуждению симфа не обязательно приводит смерть. Это может быть любое продублированное событие. Например, одновременно в двух мирах вы выдираете себе волосок из носа – и просыпаетесь к высшей реальности. Получается так, будто двухполосная дорога сужается до однополосной, две далекие друг от друга ветви дерева снова срастаются, места для двух гусениц становится маловато – и одну из них выбрасывает в воздух между ветвями. (В другом фрагменте встречается такое объяснение: «Симф – это фасеточный глаз стрекозы, одна часть которого случайно увидела другую – и провалилась в reductio ad infinitum».)

Пробужденный симф может выбирать, чем ему заняться в муравейнике квазиверсума. Кто-то становится симфеологом – исследователем невообразимых глубин симфеона; кто-то – симфеоником, или симфантом, то есть сантехником собственного мультиразума, вантузом собственной творящей фантазии (сам акт воображения мира отпочковывает этот мир); кто-то – симфадуром, симфарадником, симфеткой. Несчастных постигает судьба симфобов и симфреников, счастливым уготован титул симфеарха – мудреца и покровителя симфов. Некоторые решают вернуться в свой локальный сон, многим это не удается, и они зависают в промежуточном состоянии. Но Живов не становится никем из них.

А вот дальше уже важнее:

Ему предстоит испытать все свои смерти – и после этого исчезнуть, стать по отношению к мультивселенной «нигдешним» и «никогдашним». Не нужно путать его параллельную множественную смерть с обычной кончиной. Нет, это – додекафоническая смерть, подлинное симфиаско. Космос вымарывает Живова из всех своих бесчисленных черновиков. Собственно, каждая смерть длится всего-то мгновение, и в какой-то момент, устав от мельтешения агоний, бортпроводник обнаруживает, что может абстрагироваться от происходящего, как бы встать в стороне от оркестра гильотин, неустанно отрубающих его головы. И вот, продолжая низвергаться в мультиад, равнодушно регистрируя отмирание очередного «я» (минус 21 грамм, минус 21 грамм, минус 21 грамм) и отмечая нюансы очередного экзистенциального спазма, Живов начинает расследование, которое и составляет суть рассказа.

Почему? Почему царь-колокол звонит по нему? Кто дал старт этому чудовищному некромарафону? Сначала бортпроводник поддается панике. Вереница трагических развязок без завязок кажется вызывающе бессмысленной. На помощь герою приходят другие обитатели симфеариума. Бродячий симфеонавт, коллекционирующий все аватары своего первого поцелуя, кратко вводит Живова в физику симфеона. Несчастный симфелитик, испытавший нечто подобное полисмерти Живова, потерявший большинство своих альтер-эго и теперь способный лавировать только между тремя одинаково отвратительными мирами, уверяет героя, что рано или поздно череда мучений оборвется. Все свои смерти симфелитик переживал не одновременно, а с большими промежутками, и потому считает землянина симфулянтом, будто бы он только симулирует свои смерти для какой-то непонятной цели. Далее, коварный симфеодал пытается завербовать героя, чтобы он стал его вассалом и помог в войне с соседними симфеодами. И каждый из встреченных симфов выдвигает новую версию в деле Живова. Особенно его увлекает вариант, подсказанный безобидным тронутым симфриком и по совместительству конспиросимфом: тот убежден, что Живов стал пешкой в чьем-то преступном замысле, что его подставили, что он будет умирать, пока не найдет того, кто его подставил, и не расправится с ним. С этим созвучна версия о мультиверсальном покаянии Живова: якобы он совершил какой-то страшный грех, и могущественная секта симфанатиков, а может быть, их Симфаал собственной персоной обрек его на страшную кару.

Интересно, что если 30 лет назад я построил маршрут из 15 фрагментов, то 15 лет назад – из 30. Прошу прощения за каламбур, так уж вышло. Важно здесь, пожалуй, то, что и в первый, и во второй раз я выбрал один и тот же фрагмент из второй части, который непосредственно предшествует кульминации – это 8-я страница. Вот как я описывал ее в цитированной статье:

Версии множатся, сплетаются, распадаются, как сами миры, но все это – только прелюдия. Ближе всего к полиистине герой подходит, встретившись с престарелым симфеархом по кличке «экс-уай-зет» (XYZ, Ксиз). В своем мире он носил противоречивый титул YZ – Yawning Zeal, то есть Зевающий Раж, Зевающее Рвение. Покинув материнскую реальность, он прибавил к своему имени «экс» – «бывший зевающий раж». И вот благодаря Ксизу кое-что проясняется.

Прогуливаясь от смерти к смерти, зевающий зилот и бортпроводник размышляют о том, что в мультивселенной возможно абсолютно все. Следовательно, абсолютно все реализуется. Если возможно себе представить такое фантастическое стечение обстоятельств, настоящий танцующий фонтан обстоятельств, при котором в каждом из возможных миров один и тот же человек трагически погибает в один и тот же момент – значит, это возможно, и такой человек должен найтись. Ровно один на весь царь-космос, на все пространства-времена, на всю камасутру великого отца и великой матери. И это поистине – совпадение совпадений. «Но ведь не может же быть, что я – победитель наименее беспроигрышной лотереи в мультивселенной!» – восклицает Живов. «Должен же был хоть кто-то победить? Вот ты есть хоть кто-то», – отвечает Ксиз. По его словам, ситуация идентична Большой проблеме сознания в домашнем мире Живова. Симфеархи по долгу службы хорошо знакомы с локальными мирами. (Правда, вместо Земли Ксиз использует термин Облако Земель, имея в виду размытый рой реальностей, основанных на земной фактуре.) Мудрец советует молодому человеку не задаваться вопросом «почему я», точно так же как в детстве ему не было смысла задаваться вопросом «почему я – это я, а не кто-нибудь другой». Дальше в рассказе следует очень трогательный философский кусок, где «судьба всего живого, всего симфонически живого» уподобляется пробуждению планктона в разлинованном желудке кита. Каждый маленький рачок, моллюск и микроб обнаруживает себя в определенной клетке, отмеченной его именем. Причем каждое имя – это одновременно изящная математическая формула и глубокий каламбур на неком уникальном языке. И вот планктон задается вопросом: как так получилось, что я оказался в этой клетке, чье название так потрясающе красиво, так удивительно подходит ко мне? А правда заключается в том, что желудок кита выстлан огромным экраном, на котором запущен клеточный автомат, постоянно генерирующий гармоничные математико-лингвистические конфигурации.

Симфеарху удается убедить Живова в своей точке зрения. И вот они подходят к последней реальности. Что тоже довольно иронично, учитывая, что количество параллельных миров по умолчанию бесконечно. То есть за время беседы симфеарх и бортпроводник исчерпали вечность.