Большая книга ужасов 54 (сборник) - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/69
• Следующая

— Спасибо, конечно, но…

— Не перебивай! Черная Зизи еще не закончила. Добыча у нас богатая, выбирай, что хочешь — золото, драгоценности, тряпки. Но главное — тебе необходимо хорошее оружие. Юрка!

— Я здесь, капитан! — Петренко вытянулся по струнке и щелкнул каблуками.

— Ты сегодня захватил недурственный арсенал, не хочешь поделиться со школьной подругой? Мне та сабля понравилась, помнишь? Как друг и одноклассник…

— Видишь ли, Черная Зизи, — Юрка потупился, — я уже продал ее Одноглазому Полю за двадцать пять пиастров.

— Все деньги копишь, скупой рыцарь.

— Дело в том, что я не собираюсь всю жизнь работать пиратом. Соберу деньжат, вернусь домой, стану уважаемым человеком, женюсь, вложу капитал…

— Хватит! — Логинова сплюнула. — Только послушай его, Барышева. Могла ты предположить, что Юрка Петренко такой жмот и зануда! Эх, норд-вест тебя побери! Пошли на корабль, что ли…

Я чувствовала, как волны раскачивают шлюпку, слышала скрип весел, но уже находилась в каком — то ином месте. Где именно, я еще не разобралась, радовало только, что Юрка и Зизи были тут же, поблизости. Потемневшие бревенчатые стены, громадная русская печь, зажатая в изогнутом металлическом стержне лучина — кажется, нас занесло в крестьянскую избу. Черные пятна, гнездившиеся на месте икон, портили уютную атмосферу жилища, но все равно здесь было не так уж плохо. На лавке рядом со мной примостились двое — Зинаида Логинова и незнакомая девчонка, на год-полтора старше нас. С ее внешностью я бы не задержалась в школе, удрала бы в модели, плюнув на учебу. И она, и Логинова широко раскрытыми глазами смотрели на старуху, возившуюся с комком серой шерсти. Юрка Петренко устроился на печи рядом с жирным зеленоглазым котом и, кажется, дремал. К тому моменту, как я окончательно врубилась в ситуацию, старушка заканчивала рассказ:

— Люди стали замечать: отворит ворота Глаша Ерохина и машет рукой, прощается. А дорога от ее избы идет прямиком на кладбище. Это муж ее по проулку на погост уходит, а другие его и не видят.

— Бабушка, что было дальше?

— Так он ее и замучил. Умерла горемычная вскоре после него.

Зизи заерзала на лавке:

— Бабуленька, расскажи еще, пожалуйста.

— Вот послушайте быль о сивой кобылице. В деревне Шайдуриха, еще когда бабушка моя была в девках, привез издалека Иван Силыч себе жену. С той поры чудные дела стали твориться в деревне. По ночам бегает по улицам сивая кобылица с длинной гривой, а грива эта так и плещется на ветру, так и блещет в лунном свете. Кто кобылицу ту увидит — к ней стремится, а она копытом бьет, норовит покалечить или насмерть забить. Как — то мужик стеганул ее хлыстом по морде, так жена Ивана Силыча несколько дней из избы не выходила. А как вышла по воду — на лице увидели рубец багровый. Сказали мужу, но он ее любил без памяти и слушать ничего не захотел. Тогда мужики сговорились, сковали цепь, неводом изловили кобылицу и приковали к железному столбу. Поутру смотрят: прикована к столбу та красавица, уже мертвая, и густые волосы растрепались по ветру. Мужики стояли, понурив головы, жалко им стало красоты загубленной. Прибежал Иван Силыч, увидел мертвое тело, страшно закричал, проклял деревню и уехал вдаль, на родину погубленной жены.

— А почему она умерла, бабушка? — послышался голос незнакомой девчонки.

— Не знаю, Настенька. Наверное, заблудилась ее душа, не смогла отыскать к телу дорогу.

— Бабуль, расскажи про лешаков.

— Поздно, Зинаида. Пора ко сну отходить.

Старушку уговаривали все, в том числе и я. Она отнекивалась, но просьбам Настеньки все же уступила. Правда, историю предварила не слишком приятным вступлением:

— Ты, Виктория, и ты, Зинаида, весь день от работы отлынивали, ты, Юрий, правду утаил, одна Настенька трудилась. Корову доила, белье полоскала, в избе порядок навела — только ее просьбу и уважу. Но учтите, эта сказка на сегодня будет последней.

Я заметила, как Логинова поджала губы, — у нее это означало крайнюю степень раздражения. Она не выносила, когда хвалят кого — то, кроме нее, тем более — ставят в пример. А женщина, которую все называли бабушкой, рассказывала:

— Умерла мать и оставила грудного ребенка. А ее сестра, она мне дальней родней приходилась, день и ночь сидит у зыбки, качает, вся измучилась. Сколько ни старается, плачет ребенок, на минутку успокоиться не может. Вот она и вскричала: «Не могу больше! Когда это кончится!» И вдруг слышит голос своей сестры: «Потерпи, Василиса, немного, я ребенка на днях заберу. А пока покормлю, успокою». Ребенок зачмокал губками, будто грудь сосет, и заснул. Через несколько дней он умер.

— И все? — недовольно воскликнула Зизи. — Я же хотела про лешаков.

Молодежь ушла спать на сеновал. Для меня ночь продлилась не больше мгновения, а с рассветом наша компания отправилась по грибы. Туман не успел рассеяться, мы ежались от утренней свежести, но были веселы и резвы, как трехмесячные щенята. Мы бродили, отыскивая притаившиеся под прошлогодней листвой упругие влажные грибы. Идиллию нарушил протяжный крик:

— Помогите! На помощь! Тону!

Я устремилась на зов и едва не попала в ловушку. Невинная цветущая полянка оказалась топью, и если бы не преградившая мне путь Логинова, я бы сделала роковой шаг. А Настенька уже по пояс погрузилась в темную зловонную жижу. Надо было отыскать подходящую палку или стволик… Пальцы Логиновой цепко вонзились в мою руку:

— Постой, Барышева, не торопись. Может быть, это судьба. Мы здесь по чистой случайности. Отклонились бы немного в сторону, и свидетелем была бы только кукушка на осине.

— Ты хочешь ее бросить? Это подло! Хотя бы не мешай мне!

— Виктория, пойми, она — лучшая, любимая, бабушка только для нее рассказывает сказки. Я должна занять это место — я его достойна!

Пока мы спорили, Настенька сумела ухватиться за хилый кустик и потихонечку выползала на берег. Внезапно из ельника выпрыгнул Юрка — он бежал к трясине что было сил, и, честно говоря, я почти успокоилась за судьбу Настеньки. Как я ошибалась! Мы учились с Юркой Петренко со второго класса, он был весельчаком, правда, порой заискивал перед учителями, и за это его многие не любили, но чтобы вот так… Вырвавшись из цепких рук Зизи, я подбежала к трясине, но Юрка уже перепилил перочинным ножичком последний корешок куста, и вскоре крики Настеньки сменило глухое бульканье. Цветущая полянка заходила ходуном и успокоилась — все было кончено. К нам подошла Логинова:

— Откуда такая резвость, Петренко? Первой все равно буду я.

— Да. Но ты останешься у меня в долгу.

— Мило… — Зизи пожала плечами, повесила на локоть пустую корзинку и зашагала прочь.

Я не знала, что и думать. То ли с самого начала произошла ошибка в выборе друзей, то ли их так изменило это чертово место. Впрочем, я и сама оказалась хороша — в принципе ничто не мешало мне помочь Настеньке, почему же я промедлила? Не знаю, существовала ли Настенька в действительности или была одним из призраков этого ада, но картина ее гибели, наверное, останется в моей памяти навсегда…

Вечером мы вновь собрались слушать бабушкины сказки. Голос ее слегка охрип, наверное, от слез, и это, да еще пустое место на лавке, напоминало об утренней трагедии.

— В сутках есть роковой час, может быть, всего лишь одна минутка, когда нельзя поминать вслух нечистую силу… Послали как — то девку в сени за сметаной, а она там задержалась. Ее ждали-ждали, ждали-ждали, а отец возьми и скажи: «Что ее, лешак, что ли, унес?» Вышли в сени — девки нет, и всю ночь не было. Поутру вышли из избы, глядят, а за околицей на снегу огромные, двухсаженные следы. Вывели они на опушку леса. Там девка в расщелину между двумя сросшимися березами засунута, уже мертвая, как была — в платье, простоволосая.

Непогода разбушевалась всерьез, протяжно скрипели старые сосны, ветер и дождь барабанили по крыше. Мне почудилось, будто кто — то стучится в окно. Я прислушалась — стук не повторялся. Но вот налетел новый порыв ветра, и тихий отчетливый звук услышали все.

• Предыдущая
• 14/69
• Следующая