Дублет из коллекции Бонвивана - Ольбик Александр Степанович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/44
- Следующая
Однако звездного света было достаточно, чтобы вытащить из машины скатку и положить на землю. И хотя они старались не шуметь, лопаты, когда их доставали из багажника, издали противный ночной тишине звук.
Они отнесли труп подальше от дороги и принялись копать яму. Грунт был довольно мягкий, но им мешали корни, на которые они то и дело натыкались штыками лопат. В такие моменты раздавался резкий стук и это их пугало.
— Давай не будем мучиться и забросаем этого мудака валежником, — предложил Ройтс. — Какая ему сейчас разница?
— Зато для нас обоих существенная. Нам за это деньги платят.
— Но этот Ножичек меня доконал.
— Давай возьмем немного правее, здесь как будто более мягкий грунт.
— Тебе, Алик, не кажется, что в этом Булонском лесу навалом таких безымянных могил? В прошлом году где-то тут поблизости грибники нашли ногу и руку, причем разных людей.
— Откуда тебе известно, что разных?
— Знакомый мент говорил…банда Хусейна приезжих с Казани трех киллеров порешила…Да и сам Хусейн после куда-то провалился, может, его косточки где-нибудь в этих местах упакованы…
Пахло сырой землей и вереском. Через минут сорок они кончили копать. Глубина ямы была по грудь Пуглову.
С них лил пот. И не столько от работы, сколько от страха, который буквально сочился из них.
Когда наконец, труп вместе с ковром уложили на дно ямы, Ройтс, не сдерживая нервной икоты, взмолился:
— Алик, еще пару минут и я лягу вместе с Ножичком. Гоним отсюда!
Но Пуглов, молча, подцепил лопатой кучку земли и в сердцах бросил ее в яму.
— Давай, Таракаша, быстренько его прироем и…свободны.
— Будь он неладен твой боров Рощинский, — выругался Ройтс и, как заведенный, принялся засыпать могилу. — Ты заметил как он живет? Вроде бы ничего особенного, но рэкет, тем более Нерон, к нищим в гости не ходит.
— Перестань молоть чепуху, пойдем лучше наломаем веток, прикроем это дерьмо…
— Может, заказать этому пикадору венок с ленточкой? К чертям эту панихиду, бежим отсюда.
— Я бы с удовольствием, но у меня почему-то отказали маслы, — у Пуглова и впрямь голос совсем сник и потерял обычную твердость и уверенность. — Последний рывок, Игорек, и мы отваливаем.
После того как они натаскали на свежий песок кучу валежника и наломанных сосновых веток, отправились к машине.
В половине третьего они въехали на улицу, где жил Пуглов.
Перед тем как выйти из машины, Альфонс сказал:
— Лопаты выброси где-нибудь по дороге. Завтра созвонимся…
Ройтс начал разворачиваться.
— Игорь, подожди, возьми свою долю, — и Пуглов полез в карман за деньгами.
За первым же поворотом Ройтс остановился и всадил себе двойную дозу «бефорала». Он несколько минут сидел без движения и в его мозгу ворочался разный ассоциативный мусор, который его психика расщепляла так же легко, как поддавалась власти наркотика.
Глава пятая
Ночью Рощинский не сомкнул глаз. «Суслопаров, Суслопаров, — как навязчивое заклинание твердил про себя Владимир Ефимович. — В гробу я тебя видел…Да нет, пожалуй, это ты спишь и видишь меня в гробу…»
Несколько раз он вставал с постели, подходил к двери и долго прислушивался. Потом подступал к окну, забранному шелковой шторой, и там, застыв каменным Буддой, подолгу внимал мельчайшим проявлениям жизни, которая, несмотря ни на что, шевелилась и шебуршала в доме и вовне.
Дважды он снимал с гвоздя «франкот», клал его на согнутые в локтях руки и как малое дитя качал.
Под утро Рощинского сморил сон. Он спал, а рядом, прильнув к бедру, лежал обрез. В случае опасности — откинул одеяло и — стволы в зубы непрошеному гостю…
Рощинский во сне почувствовал сильную загрудинную боль и проснулся. Сердце работало с натугой и частило, словно дятел на сосне. Он долго лежал в темноте и думал о своей никчемной жизни. Она пуста, однообразна и теперь, после налета, еще и очень небезопасна. И как ни странно, последнее обстоятельство немного взбодрило его, влило в жилы изрядную дозу адреналинчика и потому он зажег бра, которое висело над изголовьем и слез с кровати. Пока надевал шлепанцы, прислушивался, но ничего, кроме бешеного тока крови, не расслышал. В первой комнате, куда он пришлепал, увидел маленького мышонка, убегающего под шкаф.
Рощинский подошел к комоду и стал открывать ящики. Он явно что-то искал, для чего ему пришлось выложить все постельное белье. Он нервничал, торопился, руки дрожали, а он, не обращая внимания на боль в сердце, продолжал ворошить то, что с годами накопилось в ящиках. И когда каждый из них был перевернут вверх дном, он понял: то, что он ищет, бесследно исчезло. Видимо, кто-то из грабителей незаметно сумел унести то, что он искал.
Поздним утром он позвонил Авдеевой и договорился с ней об уборке квартиры. Затем нашел в справочнике телефонный номер питомника по разведению сторожевых собак, где ему дали телефон главного кинолога. Однако того на месте не оказалось и Рощинский переключился на поиск какой-нибудь охранной фирмы, которая могла бы оборудовать его жилище сигнализацией.
Ему повезло: такую фирму он нашел довольно быстро, где ему пообещали в течение суток провести не только сигнализацию, но и поставить стальную дверь с «практически непреодолимым ворами замком-пауком». В конце разговора ему назвали сумму, в которую ему обойдется личная безопасность. «Спокойная жизнь этого стоит, » — успокоил себя Толстяк. Но он тут же вспомнил о долге Пуглову с Ройтсом и окончательно понял: как это ни печально, придется прибегнуть к неприкосновенному запасу.
Под вечер он поднялся с дивана, опустил ноги в тапочки и долго сидел в такой позе. Затем, сменив шлепанцы на башмаки, отправился в кладовку.
Когда он вошел в нее ему стало жутко — казалось, дух Ножичка витает над ним.
Рощинский отвалил несколько прокопченных кирпичей, приподнял лежащую под ними асбестовую пластину и перед ним открылся потемневший от старости слой древесных опилок. Он уже вознамерился опустить в них руку, как вдруг заметил на краю углубления необычный клочок бумаги. Он взял его в руки и отошел к оконцу. Однако свет, падающий из него и от двадцатипятиваттовой лампочки не позволял хорошенько рассмотреть находку. Он вернулся в комнату за очками и с ними снова — в кладовку. Сомнений не было — на зеленоватом обрывке отчетливо виднелась часть банковского номера стодолларовой купюры. И как крот, которого ужалила змея, судорожно стал разрывать опилки. И чем глубже он в них проникал, чем чаще ему попадались ошметки долларов. Когда, наконец, он добрался до целлофанового пакета, все еще теплившаяся в нем надежда рухнула окончательно. Пакет и все его содержимое, когда он поднял его над землей, рассыпалось, словно новогоднее конфетти. То, что недавно было солидным капиталом, на глазах превратилось в прах, в никчемную труху.
Отбросив целлофано-бумажное крошево в сторону, он бессмысленно стал разгребать опилки вглубь. Но, к его огромному разочарованию, дальше шел слой желтого песка. Чтобы не взвыть волком, он впился зубами в рукав махрового халата и этот жест отчаянно напомнил ему недавнюю сцену обыска, когда главарь банды грыз себя зубами.
«Потц, шушваль!» — гремел на себя Рощинский. Он схватил старый, позеленевший от времени примус и в сердцах запустил им в блеклое пятно оконца. Но не попал, угодил в стену. Строение вздрогнуло, наверху заунывно запела жестяная кровля. «Старый пень, — клял себя Рощинский, не обращая внимания на ноющую, загрудинную, боль. — Все, мразь, пустил на ветер, как жить будешь?» Он прижался лицом к стене и, как малый ребенок, навзрыд заплакал. Он оплакивал свое бессилие перед свалившимися на него невзгодами.
С огромным трудом добрался до дивана. Он чувствовал себя полностью разбитым, постаревшим на сто лет. Он лежал без движения, похожий на выброшенного на сушу старого кита, беспомощного и одинокого. Но не безвольного. Превозмогая страшную тяжесть во всем теле, он поднялся и направился на кухню, чтобы принять лекарство. Две таблетки «коринфара» и полтаблетки «анаприлина» он запил из чайника, затем накапал в мензурку сорок капель волокардина, подлил водички и тоже влил в себя. И когда лекарства стали понемногу действовать, а боль стала уходить, он позвонил Авдеевой. Попросил придти.
- Предыдущая
- 9/44
- Следующая
