Модести Блейз - О'Доннел Питер - Страница 5
- Предыдущая
- 5/56
- Следующая
— Не в этом дело. Ее положение поистине трагично. Опасность — сильный наркотик. Тот, кто узнал, что такое жить опасно, нелегко отвыкает от подобного существования. Господи, да вы же сами прекрасно знаете, что это такое. Мне пришлось чуть не силком усаживать вас за письменный стол, а вы в два раза старше ее. Разумеется, она и виду не подает, что не может жить спокойно. Она слишком хорошо владеет собой. Но синдром отмены действует. Это очень болезненное состояние. — В его голосе появились сухие нотки. — Он проявился только сейчас…
— Виноват, — сказал Фрейзер, судорожно сглотнул и затравленно посмотрел на Тарранта. — Я никак не возьму в толк, к чему вы клоните, сэр. Вы хотите сказать, что нам удалось завербовать ее вовсе не потому что она нам обязана в связи с Гарвином…
— Ну, Гарвин — это только предлог, — кивнул Таррант. — Я вовсе не пытался как-то принудить ее. Нет, напротив, я искал для нее благовидный повод ринуться в бой, Джек, — причем так, чтобы нам от этого вышел прок.
То, что Таррант уже второй раз назвал его по имени, означало, что игре, от которой Фрейзер получал большое удовольствие, настал — по крайней мере, на время — конец. На лице Фрейзера стала медленно расползаться ухмылка. Он расслабился и положил руки на руль.
— Черт побери все мои потроха, — восхищенно произнес он. — Старый хитрый коварный лис!
Глава 2
Модести Блейз стояла, прислонившись боком к стволу пальмы на опушке небольшой рощицы. Давно уже наступила ночь. Попугаи умолкли. Слышался только шорох листьев. На усыпанном звездами небе сияла убывающая луна. Она освещала черную асфальтовую ленту шоссе, извивавшегося между лесом и саванной. Тюрьма стояла неподалеку от шоссе. Это была временная тюрьма, переделанная из казармы: длинное одноэтажное здание из саманного кирпича в форме буквы Т. Перекладина буквы была обращена к шоссе, а вертикаль уходила к лесу. В цоколе имелась широкая дверь. За ней размешалась караульная.
Модести стояла тут практически неподвижно вот уже два часа. Каждые десять минут в нескольких шагах от нее проходил потрепанного вида часовой с винтовкой. Он совершал обход. Абсолютно бессмысленный охранник, подумала она. Еще издалека можно было слышать его шаги, поскрипывание ремней, видеть огонек его сигареты.
Полтора месяца назад часовой был мятежником. Ныне он и его дружки входили в состав правительственных войск. Ну, а те, кто раньше воевал на стороне правительства, теперь, напротив, считались мятежниками. Впрочем, пребывать им в этом здании оставалось недолго. Переворот, устроенный генералом Кальцаро, оказался в высшей степени успешным, и новый диктатор собирался спокойно расправиться со своими бывшими противниками.
Встреча Модести Блейз и Тарранта состоялась шесть дней назад, и теперь она могла убедиться, что Таррант верно оценил ситуацию. Лишь сорок восемь часов назад в Буэнос-Айресе Сантос подтвердил справедливость слов Тарранта, если Вилли Гарвина нужно было спасать от гибели, это следовало делать как можно скорее.
На Модести был черный свитер-водолазка, черные брюки — достаточно свободные, чтобы не стеснять движений, — заправленные в солдатские сапоги. Руки и лицо — затемнены специальным гримом. То, что раньше было высоким шиньоном, превратилось в тугой пучок на затылке.
От тюрьмы отъехал старый грузовик и вырулил на шоссе. Его забитые травой шины повизгивали. Грузовик повез охранников, надзиравших за тем, как пленные чинят дорогу в двух милях от тюрьмы. Пятнадцать минут спустя часового, охранявшего заднюю часть территории, сменили.
Еще немного, и Модести могла приступать к операции. Легкое покалывание сменилось теплотой, которая стала разливаться по всему телу. Ее охватила странная радость. Модести не нравилось, что с ней такое происходит, она попыталась подавить это чувство, но быстро поняла, что лишь зря тратит силы.
Нет, в двадцать шесть лет себя уже не переделать. Модести успела усвоить это за последние двенадцать месяцев. Вилли, похоже, уяснил то же самое, однако открытием своим не спешил делиться, равно как и она с ним.
В далекие, давно канувшие в вечность темные годы детства Модести жила в вечном страхе с постоянным ощущением неминуемой опасности. Изо дня в день маленькая девочка пугливо, словно зверек, блуждала по разрушенным войной Балканам и Леванту. Но потом, в период созревания, вместо страха пришло стремление действовать, и если прежде ощущение опасности только вызывало ужас, то теперь оно напоминало о том, что ты еще жива.
Грустно сознавать, что в мире существовали иные способы познать полноту жизни, ее прелесть. Но теперь было поздно об этом жалеть, и к тому же Модести давно приучилась не думать о недостижимом.
Новый часовой между тем совершал свой ритуальный обход. Модести сжала в пальцах небольшой предмет, называвшийся конго, или явара. Он был сделан из твердого дерева и напоминал чуть вытянутую гантель. Перекладинка как раз умещалась в ладони, а выпуклости высовывались с двух сторон стиснутого кулака.
Аккуратно ступая, Модести бесшумно двинулась вперед. Земля была покрыта влажным ковром из прелых листьев, что создавало преимущество тому, кто не хотел напоминать о своем присутствии.
Часовой думал о женщинах, точнее сказать, об одной девице из деревни, которую они захватили на прошлой неделе. Вот уж выдалась ночка! Вспоминая тогдашнее приключение, он почувствовал, как у него учащается пульс.
Той дурехе было восемнадцать, и она никогда до этого не занималась любовью. Но сержант Альварес сразу дал ей понять, что будет плохо, если она начнет брыкаться. Тот же Альварес предложил приз — бутылку виски тому, кто придумает самую занятную позицию.
Соревновалось шестеро, но победил, конечно, Рикко. Часовой удовлетворенно хмыкнул, вспоминая, как это происходило. Удивительно, как этот сукин сын не дернулся, и девчонка не задохнулась.
Тут он приметил что-то белое на земле, возле дерева. Он двинулся туда, всматриваясь в темноту. Это был лист бумаги, причем на нем что-то лежало. Часовой пригляделся. Монета! Золотая монета!
В этот момент Модести стремительно выскочила из засады. Одной рукой она схватила часового за волосы: а другой сильно и точно ударила его так, что конец конго угодил ему под ухо.
Часовой тут же обмяк, и Модести помогла ему опуститься на землю так, чтобы винтовка не произвела лишнего шума. Затем из левого кармана она извлекла длинный металлический цилиндрик и открутила крышку. Из цилиндрика вытрясла два маленьких комочка ваты, осторожно понюхала и, наклонившись к поверженному часовому, сунула их ему в ноздри.
Затем она бесшумно пересекла открытый отрезок, направляясь к пятну света, исходившему от лампы, висевшей над открытой дверью. Там, прислонив к стене винтовку, стоял человек и сосредоточенно рассматривал журнал с голыми женщинами. Модести приблизилась к стене и, прижавшись к ней спиной, стала осторожно подбираться к охраннику.
Когда она была в двух шагах от своей новой жертвы, человек поднял голову. Его зрачки расширились от испуга, но, прежде чем он успел что-либо предпринять, Модести шагнула вперед и носком сапога ударила его в пах. Какое-то мгновение человек оставался неподвижным, скрученный жуткой болью, потом бесшумно осел. Тут не было необходимости в дополнительной анестезии.
Перешагнув через неподвижное тело, Модести вошла в дверь. Теперь уже конго было в ее левой руке, а в правой появился небольшой пистолет «МАВ-бреветта», который она извлекла из мягкой кожаной кобуры под свитером. Разумеется, пистолет достигал нужного эффекта, если вы стреляли очень точно. Но Модести Блейз отменно обращалась с огнестрельным оружием, а у этого пистолета было одно ценное качество — он стрелял относительно негромко.
Перед ней открывался широкий коридор. И справа, и слева были двери камер из стальных прутьев. Из коридора, пропахшего испарениями немытых тел, доносились вопли одного человека, находившегося в объятьях страха, и стоны другого, которому явно привиделся кошмарный сон.
- Предыдущая
- 5/56
- Следующая
