В петле - Тумановский Ежи - Страница 7

• Предыдущая
• 7/59
• Следующая

– Что за бревно! – буквально взвыл за дверью Ломакин. – Слушай, ну один звонок моему знакомому можешь сделать? Не начальнику, просто хорошему человеку! Ну, пожалуйста!

– Ну, если потом обещаешь не шуметь, – с некоторым сомнением в голосе протянул надзиратель, оглядываясь на свою каморку, где раздавались тревожные трели внутреннего телефона.

– Не обещаю! Клянусь! Сразу замолчу! – крикнул Ломакин. – Смотри, в моем списке дозволенных абонентов телефон под номером два. Господин Кудыкин. Звони немедленно. Скажи ему следующее: «Ломакин знает, что происходит в Зоне. Ломакин знает, как это исправить». Запомнил?

– Запомнил, – буркнул надзиратель. – Ложись спать.

– Нет, я буду ждать результатов, – сказал Ломакин. – Непременно вернись и скажи, чего он скажет!

– Ладно, – буркнул надзиратель и порысил к разрывающемуся от возмущения телефону.

Успокоив дежурного по базе и начальника караула, надзиратель открыл тетрадку с телефонами, нашел нужный номер и, подслеповато щурясь, принялся нажимать кнопки на телефоне.

Через пять минут он, порядком испуганный, прибежал к двери камеры и принялся выговаривать своему заключенному:

– Ты что? Ты зачем сказал, что это простой человек? Это же целый полковник! Я разбудил полковника Кудыкина!

– Что он сказал?! – нетерпеливо закричал Ломакин.

– Известно что! – возмущенно закричал в ответ надзиратель. – Рассердился, что его разбудили, и сказал, что скоро приедет. Не иначе, чтобы по шее мне надавать. Ох и нагорит мне из-за тебя! Чтоб я еще раз доброе дело сделал!

– Спокойной ночи! – с облегчением сказал Ломакин, а следом заскрипела панцирной сеткой койка.

Через три часа к базе подъехал военный «уазик». Заключенного Ломакина начальство потребовало отвести в кабинет командира базы. И обратно в свою камеру, к огорчению надзирателя, он уже не вернулся.

– Здравствуйте, Феоктист Борисович, – сдержанно сказал полковник Кудыкин, поднимаясь из кресла навстречу Ломакину.

Облаченный в новую камуфляжную форму, перетянутый портупеей, полковник смотрелся, как и год назад, практически безупречно. На резко очерченном, словно высеченном из камня лице застыло вежливое выражение, по которому было нелегко догадаться об истинных чувствах его владельца.

В кабинете командира базы, помимо самого хозяина кабинета и Кудыкина, расположились двое гражданских. Все они с любопытством смотрели на прибывшего под конвоем заключенного.

В отличие от Кудыкина, Ломакин здорово похудел и постарел, но задорный блеск в его глазах, казалось, стал только ярче.

– Здравствуйте, полковник. Здравствуйте, господа, – раскланялся Ломакин. – Вы позволите мне присесть? А то все сижу да сижу, а присесть давно никто не предлагал.

– Конечно, профессор, – вежливо улыбнулся полковник, жестом предлагая Ломакину занять большое мягкое кресло рядом с журнальным столиком.

– Я не профессор, сколько раз вам говорить, – рассеянно сказал Ломакин, оглядываясь по сторонам. – Давным-давно не занимаюсь профессорской деятельностью. А вы позволите немного коньячку? Вижу, вон стоит в шкафчике.

– Вы большой ученый, Феоктист Борисович, – все также сдержанно сказал Кудыкин, – поэтому все и привыкли звать вас профессором. Правда, раньше вы, кажется, не злоупотребляли алкоголем…

– А я и сейчас не злоупотребляю, – сказал Ломакин, подошел к шкафчику и вытащил из него бутылку.

Внимательно изучив этикетку, он вдруг, словно опомнившись, повернулся к хозяину кабинета и, потрясая бутылкой, выразительно спросил:

– Вы позволите?

– Балуешь ты моего зэка, Кудыкин, – с ухмылкой сказал командир базы, но возражать не стал.

Все терпеливо ждали, пока человек в униформе заключенного нальет себе в бокал коньяк, блаженно принюхается, развалится в кресле и с наслаждением пригубит ароматный напиток. Все понимали, что раз Кудыкин не постеснялся их собрать в такое время здесь, речь идет о чем-то слишком важном, чтобы на фоне этого нагловатая выходка ученого имела хоть какое-то значение.

Наконец Ломакин довольно улыбнулся, огладил рукой скромную бородку и, отставив бокал в сторону, сказал:

– Благодарю вас, господа, что не проявляете нетерпения. Это говорит о том, что здесь собрались ответственные люди. Понимающие, что серьезное дело не терпит суеты. Как вы, наверное, знаете, я не бросил научную работу после того, как меня посадили за решетку. Более того, не имел права ее бросить после всего случившегося.

В полной тишине Ломакин обвел всех присутствующих торжественным взглядом.

– Сегодня ночью я закончил свои расчеты. И могу вам сказать, что теперь прекрасно понимаю, к чему привело включение моей установки на борту бронепоезда почти год назад.

– Это мы и сами знаем, – поморщился Кудыкин. – Что дальше?

– О, я не собирался мериться с вами осведомленностью, полковник, – усмехнулся Ломакин. – Но для того, чтобы вы мне поверили, я должен продемонстрировать, что расчеты мои верны. Итак, я не получал никакой информации о происходящем в Зоне. Врать не буду, слухи до меня иногда доходят, но они порождены чудовищно необразованным сбродом, которой просто не понимает сути происходящего.

– А вы, значит, понимаете? – спросил один из гражданских.

– Да, – просто сказал Ломакин. – Я прекрасно знаю, что происходит, не имея источников информации за пределами этой тюрьмы. И сейчас вам это докажу.

И он рассказал. В чем-то Ломакин, конечно, ошибался, но в целом ситуация, описанная им, выглядела абсолютно достоверно, словно на зэка-ученого работал целый штат осведомителей.

Уже год в Зоне происходили странные вещи. Даже по меркам Зоны.

Участились пропажи целых групп сталкеров. Нельзя сказать, чтобы такого не происходило раньше, но теперь люди исчезали без малейшего следа и все разом. Стали появляться новые разновидности мутантов, хотя и года не прошло, как ученые защитили ряд докторских диссертаций, в которых убедительно доказывалось, что скоростные мутации в Зоне прошли некий рубеж, за которым живые организмы полностью адаптировались к местным условиям и перестали изменяться. Но что самое удивительное, стали пропадать целые скопления аномалий. И появляться в самых неожиданных местах. Собственно, именно на этот эффект пока и списывали все пропавшие группы сталкеров.

– Я уверен, – сказал Ломакин, – что Зона начала переход в нестабильное состояние. И с каждым днем нестабильность только нарастает. До точки невозврата осталось не больше месяца. Может быть, меньше. Запросто может оказаться, что эта точка уже пройдена. А уж чем это все закончится, я даже сказать не возьмусь.

– Вы не сказали главного, профессор. – Кудыкин потер виски. – Я верю, что вы все верно рассчитали. Сразу поверил, как только мне позвонил этот ваш надзиратель. Ситуация выходит из-под контроля, и все, что бы мы ни делали, оказывается бесполезным. Что нужно предпринять, чтобы остановить этот процесс?

– Все очень просто, – с торжеством в голосе сказал Ломакин. – Запустить мою установку снова. В том же месте. Но с другими параметрами.

Несколько минут все молчали, пытаясь осознать услышанное. Потом один из гражданских сказал:

– Это невозможно.

– Вы что, демонтировали с бронепоезда мою установку? – испуганно спросил Ломакин.

– Нет, установка на месте, – быстро ответил Кудыкин, бросая настороженный взгляд в сторону гражданских. – Тут вроде как политический больше вопрос. Не техника. Политика.

– Как политика? – удивился Ломакин. – Вы что, с ума сошли? Зона идет вразнос. Еще две-три недели, и вам придется проводить массовую эвакуацию населения с огромных территорий. Просто потому, что целые гектары земли со всеми постройками будут исчезать в одном месте и появляться в другом. Вы можете представить, к чему приведет появление городского квартала со спящими жителями прямо посреди Зоны?

Гражданские переглянулись.

– В качестве альтернативы я предлагаю вам короткое путешествие по старому, хорошо известному маршруту, короткое включение моей установки и скорейшее возвращение обратно, – авторитетно сказал Ломакин. – За пару часов со всей этой угрозой управимся!

• Предыдущая
• 7/59
• Следующая