Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/52
• Следующая

- Влюбился! - ликовал он. - А сам говорит как - ничего не поймёшь. Поленницу ему мать пекла. Как будто он дрова ел! Грязнуля! Масло с него чуть не капает машинное. Как будто не человек, а трактор. Даже погон нету!

- Чья бы корова мычала, - заметил Федул, - а твоя бы, Серя, молчала!

- Ты это про что?

- А то! Все знают, что ты за Осипян бегаешь.

- Это кто бегает?

- Ты! - встрял Липский и спрятался за широкую спину Федула.

- Подумаешь, влюбился! - сказал Бойцов. - Ну и что? Он солдат. Алевтина - студентка. И ничего смешного нет. Это когда ты, Серя, за Иркой бегаешь, - так только смешно и да же противно.

- А вот почему так? - спросил Федул.

- Потому что детям всё запрещают, - объяснил Липский. - Взрослые - хитрые: им всё можно, а нам ничего нельзя.

- Нет, - сказал Бойцов, - мы просто, наверное, не знаем, что такое любовь, вот и воображаем всякую ерунду.

- Как это не знаем? - удивился Липский. - Если нам объяснить как следует, и мы поймём. Нет такого, чего понять нельзя. Серёга же не в Алевтину влюбился, а в Ирку. Солдат в пионервожатую, потому что они взрослые, а он в девчонку, потому что ему ещё лет мало.

- А по-моему, - сказал Бойцов, - мы вообще ещё по-настоящему влюбиться не можем.

- Как это так? - возмутился Липский. - Что же мы, не человеки, то есть не люди, что ли?

- Люди. Только вот взрослые - они не такие, как мы. Они - другие.

- Такие же! Только крупнее. Выросли - вот и всё.

- Нет! - стоял на своём Бойцов. - Они совсем другие. Поэтому они могут чего-то такое знать, чего мы не знаем и не чувствуем.

- Точно Боец говорит! - решил я. - Вот дяденьки взрослые бреются, например, а нам не нужно. Они, может, и любовь понимают, а у нас ещё этого понятия нет… Вот мы играем в войну или пожар, ведь всё понарошку, а у взрослых всё по-настоящему…

- А за тобой Ирочка бегает! - вылез Липский.

Но я ему не отвечал, таскал и таскал сорняки. И выполол больше всех! И меня похвалили на линейке после тихого часа. Я хотел пойти к дяде Толе, но на кухонном дворе никого не оказалось, только ветерок раздувал опилки под козлами. Второй день нету дяди Толи! Я сунулся на кухню. Там полыхала огромная печь, трещали дрова, шипели большущие кастрюли.

- Тётя Паша! - закричал я, потому что мне не было видно, что делается по ту сторону плиты.

- А-я! - отозвалась она. - Кто это меня кличет?

- Тётя Паша, а где дядя Толя?

- Хворает дружок-то твой.

- А что с ним?

- Известно что! - Тётя Паша утёрла красное, потное лицо фартуком. - Моряк-то тот ему порассказал всяких ужасов… Ну, а потом сердечный приступ. Еле отходили.

- А где он теперь?

- Известно где. У Коли, у приятеля своего, при конюшне в сарайчике лежит.

- Я пойду к нему!

- Сходи, милай, сходи. Попроведай. Я бы и сама с тобой пошла, да сил моих нету, ведь вся Толина работа теперь на мне. Вот только растопила на ужин, а там ещё заправлять надо… Погоди, я тебе гостинца дам. Нехорошо без гостинца. Хотела с Колей передать, он теперь молоко возит, да вот что-то нет его… - приговаривала тётя Паша, собирая в узелок пирожки, кусочек сала, несколько яблок. - Ты у вожатой спросись, а то она уж на тебя жалилась. Говорит, никакой управы на тебя нет - убегаешь. Ты спросись!

“Спросись, - думал я, принимая узелок с передачей. - Хорошо, если отпустит, а ну как не разрешит? Отнимет узелок, и всё!” Я представил дядю Толю в тёмном сарае на соломе, а рядом никого нет! И попить ему подать некому. Нет, нельзя рисковать.

Около ворот прогуливались вожатые, зорко поглядывая, не пытается ли кто ускользнуть с территории лагеря.

Дурачки! Кто же в ворота пойдёт? И я полез в щель под забором. Немножко, правда, крапивой обстрекался, но ничего, отряхнулся и побежал в деревню.

- Здрасти! - поклонился я Коле-мордвину, который сидел на завалинке и чинил хомут. - Дядя Толя у вас лежит?

- Доброго здоровьичка! Да ты никак с гостинцем? - кивнул он на узелок. - По всем, значит, правилам посещальщик… У меня твой приятель, у меня. Счас пойду гляну: не спит ли?

Конюх с усилием втыкал шило в кожу хомута и ловко двумя нитками подшивал войлок.

- Не сплю я! - раздался голос из пристройки. - Кто это?

- Это я, Боря, - просунул я голову в дверь.

- А! - обрадовался старик, поднимаясь с постели.

- Вам тётя Паша гостинца посылает, - сказал я, рассматривая комнату. Это была прекрасная комната! На бревенчатых стенах висела упряжь: гужи, вожжи, хомуты и ещё всякие замечательные вещи, названия которым я ещё не успел узнать. Пахло кожей, дёгтем, лошадьми.

Дядя Толя лежал на высокой постели, покрытой попоной, а вместо подушки у него было настоящее седло.

- Ах, Боря, Боря! Не видать бы тебе горя! Ах ты мой желанный! - приговаривал дядя Толя, разжигая примус и наливая ковшиком из ведра воду в чайник.

- Ну, рассказывай, как там у вас дела. Чего нового?

Что я мог ему рассказать? Как мы за оружием ходили?

- Дядя Толя! - вдруг сказал я. - Только вы не смейтесь: а что такое любовь?

- Ишь ты! А что ж это ты озаботился? - Он даже сел от удивления и хлопнул себя ладонями по коленям. - Ну вот, к примеру, ты маму свою любишь - вот тебе и любовь.

- Нет, - сказал я. - Это что! Я же моей маме сын. Как же я могу её не любить?

- Бывает, - вздохнул дядя Толя.

- Всё равно, я не про то. А вот встречаются люди, раз - и вдруг влюбились. Это как? Я вот, например, ни в кого не влюбился ещё, а Серёга, например, влюбился…

- Это какой Серёга?

- Ну, из нашего отряда.

- А… Он, брат, тоже не влюбился. Это так, баловство одно…

- Так что же, мальчишка с девчонкой и дружить не может?

- Дружить, - сказал дядя Толя, - это хорошо. А влюбиться - это совсем другое.

- Вот я и спрашиваю: что это такое?

- Вот, братец, ты мой, как пристал. Ну, ладно. Я тебе расскажу. Примерно. Вот послал дед внука посмотреть, вскипел ли чайник. Ну вот, как я тебя. А внук говорит: “Дедушка, я никогда не видел, как вода кипит, как я узнаю, кипит или нет?” А дед отвечает: “Открой крышку и смотри. Когда закипит, ты это ни с чем не спутаешь!” Вот и любовь так-то: придёт - ни с чем не спутаешь. А до того голову себе не морочь. Давай чай пить.

Я разливал кипяток из тяжёлого чайника в кружки, дядя Толя всё подкладывал мне то пирожок, то кусочек сахара, так что, когда я опомнился, оказалось, что все гостинцы я сам и съел.

- Дядя Толя! - Я чуть не заплакал. - Как же так! Вы мне всё подкладывали, подкладывали, я всё и съел, а вам ничего не оставил. Как же вы выздоровеете?

- А мне эти яблоки и сахар вредные! У меня от них ревматизм начинается. Мне доктор сказал: “Самое полезное смотреть, как дети кушают”. Мне сразу полегчало.

- Да что вы такое говорите?..

- Можно к вам? - Заскрипела дверь, я так и обмер: на пороге стояла Алевтина.

Глава десятая

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

- Вот принесла вам кое-чего горяченького. - Алевтина стала доставать из кошёлки увязанные в полотенце кастрюли. - Вот первое. Второе. Компот.

Да что ты, Аленька! - слабо возражал дядя Толя. - Я сыт. Беспокойство такое тебе…

Алевтина взяла веник и стала быстро подметать в каморке.

- Ну-ка, подбери ноги! - сказала она мне, словно только что заметила. Что ты за парень такой! Ну погоди, у нас с тобой разговор будет особый.

- Да ты его не ругай! Мне с ним веселее. Он меня жалеет.

- А меня? - подбоченилась Алевтина. - Меня он жалеет? Меня из-за него скоро с работы снимут и из комсомола исключат. Ведь каждый день убегает! Просто бегун какой-то! И что ему в лагере не сидится? Территория большая, игротека богатая…

- Да он не специально. Он за делом уходит.

- Меня сегодня начальник лагеря вызывал. Оказывается, они с дружком (надо ещё выяснить - с кем) на минные поля ходили! Так или не так?

- Так! - прошептал я.

- С кем ты был?

• Предыдущая
• 42/52
• Следующая