Лазоревый петух моего детства (сборник) - Погодин Радий Петрович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/112
• Следующая

Парадная чмокнула, словно из бутылки пробку вытянули. Во двор выскочила Аркашкина бабушка.

— Беги, Ольга. Жди, где условились.

Аркашка попытался проскочить у бабушки под рукой. Она схватила его за ворот и торжествующе крикнула:

— За рояль!

Когда ее крик замолк, шут (дядя Шура) тронул струны своей балалайки.

— Кстати о музыке, — сказал он. — Нас было трое в этом дворе. Мой старший брат, Матвей, ныне Аркашкин отец. Мой средний брат, Николай, и я, ныне шут. Мы все трое играли на балалайках. Мы выходили во двор, садились на эту скамейку — и со всех сторон отворялись окна, соседи слушали нас, заказывали свои любимые песни.

Шут сыграл старинную песню. Двор, припомнив мелодию, начал вторить ему. Забубнили подвалы, затрубили водосточные трубы, чердаки загудели, словно фаготы.

— Тогда мы были мальчишками. — Шут улыбнулся и еще поиграл немножко. Теперь он играл что-то очень печальное. — Но тете Маше показалось, что мы разбазариваем свои таланты, растрачиваем их не на том инструменте. Балалайку тетя Маша считает сувениром — и только, горькой памятью нашего прошлого, чем-то вроде лаптей.

Она повела нас в Дом культуры работников просвещения. Старшего зачислила в класс органа, среднего определила учиться на арфе, меня записали в класс скрипки.

Больше не открывались окна квартир. Музыка ушла со двора.

Через месяц мы перестали ходить в Дом культуры работников просвещения.

С тех пор тетя Маша нас всех немножечко ненавидит. Тетя Маша человек открытый. «Мне эта песня не нравится — стало быть, песня плохая», — говорит тетя Маша.

«Мне эта сказка не нравится — значит, в печку ее», — говорит тетя Маша.

«Мне эта рожа не нравится…» — и так далее.

— Да здравствует тетя Маша!

Тетя Маша — закон!

Тетя Маша — судья.

Тетя Маша — венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!

Шут поклонился:

— Антракт.

В магазине «Охота» торгуют хитроумными патентованными приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей — товар солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.

Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба, Тимоша и еще охотник.

Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги, кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на поясе, с ружьем в чехле. На голове у него — старенькая поблекшая тюбетейка.

Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее. Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.

Боба и Тимоша самозабвенно врали:

— Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются. Смотрите, какие они жирные, как поросята.

— Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.

— Я уже взял на двугривенный, — сказал им таксист, — не мелькайте перед глазами. — Таксист уставился на продавщицу. — Какие у вас глаза. Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу… у вас все есть для души.

— Даже черви, — ответила ему продавщица. — Правда, это уже частный сектор, но тем не менее. — Продавщица смотрела на покупателей, как на больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого слона.

Тимоша встряхнул банку с товаром.

— Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.

— Я ловлю на блесну, — сказал шут с балалайкой.

— А вы на блесну червяка насадите — знаете, как клюнет!

— Я еще не выбрал блесну.

Таксист посмотрел на него исподлобья.

— Вы уже который день выбираете.

— Извините, — сказал шут. — Клянусь вам, я не хотел этого.

— Чего — этого? — насторожился таксист.

— Того, о чем вы сказали.

Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице, показал рукой на полки с товарами.

— Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду — вместе с вами.

Продавщица ему улыбнулась.

— Дяденька, купите червей. Резвые, черти.

— На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.

— Не занимаюсь, — сказал мальчишкам шикарный охотник. — Рыбная ловля не для меня. Рыбная ловля — занятие для глухонемых.

Шофер покрылся пятнами по лицу.

— Что вы сказали?

— Я сказал: рыбная ловля — занятие для глухонемых.

— Да вы имеете представление?!

— Граждане, поступила новинка… — Продавщица поспешно достала новинку в коробочке. — Полюбуйтесь…

Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.

— Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!

— Вы только взгляните, — попросила его продавщица.

— Беру… — Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь, произнес: — Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями засадили.

— А она не клюет, — ласково пробасил охотник.

Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он работал в такси.

— А бедные пташки плачут, — сказал он голосом мягким, как вазелин. — Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?

Продавщица нервно поправила шарфик.

— Граждане, обратите внимание. Блесна «Удача». Для мутной и полупрозрачной воды. — В ее руке блеснуло нечто золотое с красными перьями.

Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.

— Беру!

Продавщица спросила шута (дядю Шуру):

— А вы не хотите взглянуть?

— Я смотрю, — сказал шут. — Мне очень нравится.

— Тогда чего же вы ждете?

— Не торопить события, ждать — вот мой удел.

— И на эту не клюнет, — сказал рыбаку охотник.

Таксист мощно задвигал локтями.

— Я еще с вами договорю. Вы… вы медведь…

— Кстати о медведях… — Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).

На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.

— Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! — крикнул таксист. И тут же улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: — Извините, работа.

— Рубль двадцать. За две блесны, — улыбнулась ему продавщица.

Таксист отсчитал деньги.

— Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей…

На улице снова загудело.

— Ноги повыдергиваю! — заревел таксист и выскочил на улицу.

Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.

— Кстати о медведях, — сказал он загадочным басом.

Продавщица спрятала деньги в кассу.

— Трудно, — сказала она.

— Что трудно?

— Трудно быть продавщицей. — Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: — Продавщица — это артистка. Ее дело — продать залежалый товар. — И добавила уже своим голосом: — Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: «Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону». Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: «Вы Дездемона — позабудьте, что вы продавщица». Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.

— Учись, Боба, — сказал Тимоша.

Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру «страусовое перо». Протянул ее девушке-продавщице.

— Учись, Тимоша, — сказал Боба.

Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.

— Цветы, как много в вас смысла. — И вдруг, вероятно вспомнив свои обязанности, спросила шута очень строго: — Вы наконец выбрали что-нибудь, гражданин?

Охотник кашлянул деликатно.

— Кстати о медведях…

Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов. Она прошла мимо мальчишек.

• Предыдущая
• 10/112
• Следующая