Тень моей любви - Смит Дебора - Страница 40

• Предыдущая
• 40/76
• Следующая

Отчаянно одинокая – у нее не было матери, а Джош откровенно пренебрегал ею, – она была благодарна за любое внимание. Полюбила я ее сразу, потому что она нуждалась во мне.

Я сама не знала, что мне нужно, и в порядке эксперимента пробовала различные ощущения.

– Что ты там делаешь? – окликала меня мама с веранды.

– Копаю в огороде, – отвечала я бесцветным голосом.

– Подо что? – резонно спрашивала мама.

– Сажаю лимонную мяту.

– Темно.

– Мне не нужно видеть. Мне нужно сажать.

Однажды, усаживаясь на стульчаке в своем туалете, я упала. Ренфрю поспешила мне на помощь. Волосы ее под черной нитяной сеткой стали совсем седыми. Несколько лет назад она бросила курить, но стала жевать табак и сплевывала жвачку в маленькую жестянку, которую носила в кармане. Было известно, что она может плюнуть в моих племянников и племянниц, если они спровоцируют ее. В меня она пока не плевалась.

– Принеси мне чашку чая, миз Мак, – сказала я с сарказмом. – Я пока посижу на полу и пописаю прямо здесь.

– Выбирайте выражения, – огрызнулась она. – Я говорила вашей маме, что вы поправитесь, если вернетесь домой. Но нельзя же так распускаться. Ведите себя, как леди.

– Я никогда не была леди, миз Мак, а это – возвращение прямо в ад.

– Возьмите себя в руки и взлетите.

– Я не могу взять себя в руки, – завопила я, не заботясь о том, что меня могут услышать. – И я не умею летать.

– Тогда писайте на пол, – невозмутимо сказала она и ушла.

После того, как сняли гипс, я попробовала пройтись на костылях. Моя правая нога была странной – опухшая и какая-то чужая, как будто бы мне пришили ее без моего ведома под наркозом. Я знала, что поправляюсь, что это вопрос времени и упражнений, но чувствовала себя так, как будто это была неправда.

Ласковая, добрая Вайолет, маленькая крепкая женщина с копной ореховых волос, была инструктором по лечебной физкультуре. Она носила розовый спортивный костюм и все время улыбалась. Она отвечала за мои ежедневные занятия в зимнем саду, который мама с папой пристроили к дому. Я сгибала ногу, пробовала держать ее на весу и надеялась на лучшее.

Но Вайолет зашла однажды слишком далеко.

– О, ты будешь как новенькая, – сказала она, и я швырнула в нее чем-то, совершенно обезумев. Кажется, это была подушка.

Она отскочила подальше, не сводя с меня глаз.

– Клер?!

– Умерла женщина, ты понимаешь, умерла, потому что я не сумела помочь ей. Но все считают, что я должна забыть об этом. Притвориться, что этого никогда не было, и весело поправляться. Если ты еще раз прочирикаешь что-нибудь подобное, я тебя ударю, если дотянусь. Моя нога, может, и станет как новая, но я выпотрошена, я пуста, во мне ничего не осталось.

Ах, Вайолет, добрейшая душа. Она, конечно, кинулась к родне, и все стали утешать меня, каждый на свой лад.

– Я понимаю тебя, сестренка, – терпеливо говорил Джош. – Понимаю. Идеалы ни черта не значат. Ты ошиблась, но все равно надо жить дальше.

Брэди сидел на стуле с “дипломатом” в руках.

– На этом можно сделать деньги, – сказал он. – Нужно подумать о книге, Клер. Четыре студии хотят купить права на телевизионный фильм, на интервью… Послушай, у меня с собой проект контракта. Мы с дядей Ральфом просмотрели его. Годится. Тебе надо подписать. Куй железо, пока горячо.

Я взглянула на маму с папой. Они не скрывали своего раздражения. Все было не то. Теперь-то мы стали мудрыми – и мои родители, и я, – мы знали, что добрые намерения не всегда приводят к хорошим результатам.

– Этот чертов муж, наверное, все равно убил бы эту женщину, независимо от тебя, – заметил папа. – Ты сделала все, что могла.

– Я использовала ее, папа. Торговала ею и предала ее.

– Ах, боже мой, – сердито воскликнула мама, – тебя саму чуть не убили, когда ты пыталась спасти ее, а сейчас шакалы хотят сделать деньги на ней и на тебе. И один из них, – она бросила яростный взгляд на Брэди, – твой собственный брат.

– О! Это все пустые разглагольствования, – сказал с трудом сдерживающийся и абсолютно ничего не понявший Брэди. – У сестры есть право заработать на этом – продать свою историю…

– Я не имею никакого права делать деньги на смерти Терри Колфилд, – сказала я, сев в кровати. – Давайте воскресим ее и сообщим ей хорошие новости. Как много на ней можно заработать. Она будет счастлива; мертва, но счастлива.

Брэди смотрел на меня, разинув рот. Джош, сузив глаза, пожевывал нижнюю губу. Была призвана тетя Доки.

– Ты поступила правильно, – сказала она, – что произошло, то произошло, – произошло. Это не твоя вина. Пора жить, Клер Карлин. Ты взрослая женщина, интересная, умная женщина. Что ты собираешься делать дальше – возвести вокруг себя стену и рыдать внутри?

– Я не знаю, что я буду делать. Но я не хочу слышать, как мне повезло.

– Ты много молишься?

– О, черт, нет.

– Как насчет хобби?

– Нет.

– А что, если я тебя как следует тресну?

Я засмеялась, она – нет.

Мама достала мои журналистские награды.

– Почему бы тебе не повесить их на стене в твоей спальне напротив кровати? – спросила она.

– Это уже не моя жизнь, – сказала я. – Положи их обратно в коробку.

Моя мать, сильная женщина, которую не согнули годы, посмотрела на меня так, будто я обрушила на ее плечи непосильную ношу.

– Когда ты завоюешь право быть счастливой? – спросила она. – Когда придет время любить кого-то? Иметь мужа, детей?

– Мне нужно не то, что нужно тебе, мама.

– Неправда. Ты встретилась со стоящими мужчинами. Вайолет и Ребекка рассказывали мне об этом. Ты же знакомила их с друзьями.

– Ходить на свидание и выходить замуж – это разные вещи.

– Просто никто из них не выдерживает в твоих глазах сравнения с Рони Салливаном. Признавайся, что все дело в этом.

– Мама, мне было десять лет, когда он уехал. Я не знаю даже, какой он теперь.

– Врешь! Если бы Роан вернулся, вошел в комнату и сказал: “Выходи за меня замуж и давай уедем”, ты бы уехала.

– Если бы его это волновало, то он приехал бы много лет назад. Или ему все равно, или он умер. В любом случае я не хочу замуж за кого-то другого.

– Слышите? Кого-то другого.

– Вообще ни за кого. Я это хотела сказать.

– Я не хочу, чтобы ты жила здесь просто потому, что у тебя нет сил построить свою собственную жизнь.

Я молча отвернулась.

Папа и я сидели в открытом прицепе на пастбище, бархатные ламы ели из наших рук кукурузу. Он взял меня с собой, чтобы я дала имя новорожденной. Она стояла на дрожащих ножках рядом со своей мохнатой мамой, ее маленькая головка была похожа на перископ, и рассматривала меня серьезными темными глазами.

– Кукла, – сказала я. – Лама Кукла.

Папа погладил остатки седых волос и засмеялся. Горячее весеннее солнце согревало нас, играя на его лысине; свежая трава пахла, как лучшие духи на свете.

Его смех замер. Мы некоторое время молчали, ламы подбирали у меня с колен оставшиеся зерна.

– Ты совсем бросила писать? – спросил он.

– Не знаю, папа. Я просто не могу думать.

– Мистер Сисеро уходит в отставку. Он говорит, что у него к тебе интересное предложение, если ты хочешь быть вместо него редактором и издателем.

– Пока не могу представить себя в таком качестве.

– Город ведь изменился. Больше туристов, больше соседей. Люди приезжают сюда из Атланты. Отовсюду. Мистеру Сисеро приходится конкурировать с еженедельниками, которые издаются вновь прибывшими. Он говорит, что это чисто рекламные издания, но это не совсем так. Они печатают вполне серьезные статьи.

– Боюсь, что я не тот человек, который может спасти “Трилистник” от конкурентов.

– Ты можешь вложить в газету деньги, которые тебе оставил дедушка. Мы с мамой примем участие. Братья тоже. И не только потому, что мы хотим, чтобы ты осталась здесь. Это ведь наша старая газета. Не так ли?

• Предыдущая
• 40/76
• Следующая