Книга о разведчиках - Егоров Георгий Михайлович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/92
• Следующая

Напрягся из последних сил — не ждать же, когда примерзнешь тут окончательно, — напрягся, аж искры из глаз посыпались, выполз на лед. Перевернулся на спину отдышаться. Слышу: кто-то шебаршит там, где я только что выбрался. В темноте не рассмотришь, а спросить силы нет, но не немец же, подал руку. Кое-как вытащил.

— Эй, ребята, кто еще в воде? Давай сюда, к нам.

Появилась одна голова, другая, немного погодя — третья. Вдвоем мы сравнительно легко повытаскивали ребят, уже вконец обессилевших.

— Не задерживаться! — крикнул я. — Всем бегом по избам.

Антоновка раскинулась на обоих берегах Южного Буга, и мы, переплыв реку, остались в том же селе. Босиком, в громыхающей, как жесть, одежде припустили что было духу через огороды, через какие-то пустыри к темневшим на взгорке хатам. Первая изба оказалась брошенной, в ней гулял ветер, как в плохом сарае, и вторая и третья… И только выше на бугре нашлось несколько еще жилых изб. Глядя на нас, сердобольные тетки вываливали все, что у них было из одежды: всевозможные кожушки, валенки, сапоги, шапки.

— За вещи не беспокойтесь, — утешали мы. — Вернем.

— Как только старшина выдаст обмундировку, так и вернем.

— Та хиба ж мы говорим шо. Хай вона сказаться, ця одежа. Попростужаетесь ведь…

До сих пор удивляюсь: после такого ледяного купания никто из нас не только не схватил что-нибудь вроде воспаления легких, но не кашлянул, и не чихнул даже никто — вот это нервное напряжение было! Утром увидели в бинокль лежащего на льду около седел человека. После длительного наблюдения установили, что человек живой слабо, но шевелился. От него до ближайшей избы было не меньше полутораста метров. Пока мы совещались, как спасти человека, от избы отделился старик с санками. Подошел к раненому, это был или Петр Денисов или Гриценко — их мы недосчитались, положил его на санки и повез к себе.

Неделю спустя остатки моего взвода вновь были посажены на мобилизованных в округе лошадей. Командир полка приказал нам переправиться ночью на левый берег на плотах с конями, пробраться к Летичевскому лесу, отыскать там первый и часть третьего батальонов под командой двух капитанов — Калыгина и Зубарева и установить с ними связь.

— А попутно доставьте им сколько возможно боеприпасов, — сказал он в заключение. — У них, конечно, не густо.

И мы тронулись. Переплыть реку вдали от села в непроглядную ночь на больших плотах никакой трудности не представляло. Трудность была в том, чтобы причалить в облюбованном месте — там, где минометчики разрушили днем лед у берега. Но все обошлось хорошо. Кони в основном вели себя спокойно и тем не менее, когда спрыгнули на твердую землю, зафыркали удовлетворенно.

Гитлеровцы были только в Антоновке. За селом их нет. Мы наблюдали за ними всю неделю. Вечером усиленные конные патрули проедут по берегу в ту и другую сторону от села, рано утром — опять. Надеются на естественную водную преграду.

Мы перекинули вьюки на седла и пошли рыскать от перелеска к перелеску. По всем расчетам и предположениям, два капитана должны быть в десятке километров от Антоновки по направлению на местечко Летичев — в Летичевских густых лесах. Туда мы и направились.

К утру, когда темень особенно густая, непроглядная, наткнулись у опушки на неприятеля. Головной дозор открыл пулеметный огонь. Чтобы пробить брешь во вражеском оцеплении и главным образом — подать сигнал двум капитанам (так их теперь называли в штабе полка). Тотчас же над лесом взвились ракеты.

Враг долго не упорствовал, расступился, и мы вошли в кольцо и провели с собой полтора десятка навьюченных лошадей.

Капитанов я узнал только, когда они подали голоса. При тусклом освещении маленького костерка на меня смотрели худые, заросшие мужики Никогда не подумал бы, что за неделю можно так зарасти.

— Что привез? — сразу же ухватился за меня наш капитан.

— В основном боеприпасы — патроны и гранаты. Ну и немного перекусить.

— Перекусить мы найдем, — сказал капитан-комбат и засмеялся. — Ты отсюда пойдешь пешком. Коней мы твоих съедим. Сколько их у тебя, пятнадцать?.. Если даже по полкило в день мяса на каждого, и то на полмесяца хватит.

— А ты чего тут собираешься полмесяца делать? — спросил я. — Велено передать: послезавтра на рассвете полк форси…

— Полк — здесь! — перебил меня капитан Зубарев. — Здесь больше двух батальонов. А там — там только штаб и командир полка… Ну, так что послезавтра?

Передо мной был совсем другой комбат Зубарев — решительный, уверенный военачальник.

— Там пришло пополнение, несколько рот…

Капитан опять перебил меня резко:

— Сколько «несколько»?

— Это не мое дело — считать, сколько прибыло, — тоже повысил голос я. — Мое дело следить за противником, а не за тем, что у вас делается в тылу… Так вот, велено передать: послезавтра на рассвете полк форсирует Южный Буг на плотах и на лодках. Немцев в Антоновке очень мало, и к полудню полк будет здесь. Вам приказано не возвращаться назад.

— А мы и не собираемся возвращаться. Тут не немцы нас держат, а мы их возле себя… Ты противотанковых ружей хоть парочку привез?

— Привез, четыре штуки.

— Вот и прекрасно. И патронишки к ним?

— Конечно.

— Великолепно. Слышь, капитан, — окликнул он Калыгина. — С нас ведь причитается твоему разведчику…

— Я не возражаю… если он привез.

— Это называется с вас? Я-то привез три баклажки спирту.

Начальник разведки оживился.

— Ты представляешь, комбат, — привез и молчит?!

— Это старшина выдал на случай, если придется вплавь по ледяной воде перебираться, — слабо сопротивлялся я.

— Совсем никакой логики, — засмеялся комбат. — То передает приказ не возвращаться, а тут же «если по ледяной воде вплавь». Концы-то с концами не того…

— Все «того». Не возвращаться — это приказ командира полка. А спирт я брал у старшины. А его я сориентировал на ледяную воду…

Капитаны долго хохотали. Комбат, вытирая слезы, тихо и душевно так сказал:

— Ребята, возьмите меня к себе в разведку, а?

Этого было достаточно, чтобы наш капитан сел на своего любимого конька:

— У нас каждый человек — личность! — поднимал он указательный палец.

— Я что, значит, не подхожу, да?

— Не-ет. Ты очень даже подходишь. Только одна беда — должности для тебя нету…

— А мне должности не надо.

И вдруг серьезно спросил у меня:

— Немцев много между нами и рекой?

— Нету. Совсем нету. В селе немножко стоят да тут, около вас.

Комбат переглянулся с начальником разведки.

— Ведь мог же он сюда приехать, — комбат отодвинул мятую алюминиевую кружку. — Тут же ведь почти весь полк. Оставил полк на двух капитанов, а сам сидит там.

Речь шла, конечно, о командире полка.

Днем, когда мы лежали в шалаше на душистых сосновых ветках, а наш капитан брился привезенной мною бритвой, а капитан-комбат был на передовой, Калыгин с непривычной для него открытой нежностью заговорил о Зубареве:

— За неделю он вырос от комбата до командира полка. Вот что значит самостоятельность. Самостоятельность и, конечно, талант. А я понял, что не смогу командовать большими массами людей. Я все-таки разведчик.

Помню, я тогда подумал: сколько в армии капитанов, и нет двух одинаковых — все разные. Кстати, читатель вправе спросить: а где же, наконец, третий капитан, обещанный в заголовке. Третий капитан — это я, автор. Но сначала следует кончить о тех двух.

Когда полк соединился, капитан Зубарев был награжден орденом Александра Невского, и его тут же отозвали в штаб дивизии. Говорили, что присвоили ему очередное воинское звание и назначили командиром какого-то полка.

Наш капитан, лихой и отчаянный Калыгин, до нашего с ним ранения был в разведке — в своей стихии.

Капитаны военных лет сейчас могут быть кем угодно — даже генералами, профессорами, заслуженными артистами — и все равно то время, когда они носили зеленые полевые погоны с маленькими звездочками, вспоминают с прежним юным волнением.

• Предыдущая
• 46/92
• Следующая