Высоцкий - Новиков Владимир Иванович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/110
- Следующая
Вознесенский хочет вставить в «Антимиры» одно новое стихотворение (спектакль все время обновляется, из запрещенных «Лиц» кое-что туда перешло). Вещь показалась удивительно близкой, только дочитал – мелодия мгновенно возникла. Называется «Песня акына», но, конечно, для отвода глаз. Стихи об одиночестве художника:
Ну, это все понятно, а потом вдруг такой страшный поворот:
Что ж получается, дружба – химера? Бабская ревность и зависть в творческих людях непреодолима, как врожденный недуг? Об этом, наверное, надо спрашивать не Вознесенского и не Высоцкого, а Того, к Кому эта песня обращена.
Поэты, как и актеры, всегда друг к другу относятся с внутренней настороженностью. Радует ли Вознесенского, что на таганской сцене скоро появится «второй» – Евтушенко с его американскими стихами? А еще большая неприязнь окружает поэтов снаружи. Власть их обзывает антисоветчиками, а интеллигентная публика обвиняет в том, что они этой власти продались. Некоторые совершенно серьезно заявляют, что порядочный поэт должен погибнуть – и чем раньше, тем лучше. Хороший тон – в двадцать шесть лет, как Лермонтов, а уж крайний срок – в тридцать семь, как Пушкин. Вознесенскому и Евтушенко скоро стукнет по тридцать восемь, а они до сих пор живы – просто неприлично!
Наслушавшись таких разговоров и подсобрав кое-какую занимательную хронологию, Высоцкий пишет песню «О фатальных датах и цифрах», посвящая ее своим друзьям-поэтам. Не уточняя, кого именно имеет в виду, – может быть, и себя в том числе. Начинается песня многозначительно и проникновенно: «Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…» Вроде бы и возражений тут быть не может, да еще статистика убедительная: лермонтовские двадцать шесть лет, двадцать шестое декабря – самоубийство Есенина, Христос с его числом 33 к поэтам подключается, ну и высшая точка:
А что же нынешние?
И после всего этого – финал совершенно неожиданный:
Без трагедии нет большого поэта, но не надо эту трагедию ему старательно организовывать, не надо злорадствовать и каркать. Неприятностей у нас и так хватает, и смерть всегда где-то рядышком и наготове.
Двадцать второго мая во время репетиции «Гамлета» падает полуторатонная конструкция диаметром в двенадцать метров. Двадцать человек было на сцене – всех накрывает занавесом – как саваном. «Кого убило?» – спрашивает Любимов в микрофон. Ушибло Семенова, ранения получили Насонов и Иванов, играющий Лаэрта. Репетировались похороны Офелии, и ее гроб спас ситуацию – принял на себя удар балки и переломился. Да, всех нас когда-нибудь кто-то задавит – как в песне поется. Намеченная на июнь премьера в очередной раз откладывается, как запуск космического корабля, – «в связи с доработкой конструкции».
А в июле Высоцкий попадает в серьезную аварию. Недолго довелось поездить на «Жигулях», купленных для него в марте отцом. Живым все же остался, а Вознесенский потом откликается на это событие эффектным стихотворением – «Реквием оптимистический»:
Собирается напечатать это в своей новой книжке, а перед этим – в журнале «Дружба народов», заменив, правда, имя героя на «Владимира Семенова», но читатель, дескать, поймет, о ком речь. Поймет-то поймет, но сколько же еще слово «Высоцкий» будет оставаться непечатным?
Присоветовал художник Боря Диодоров попробовать силы в детской литературе: у тебя есть юмор, разговорная интонация – давай! И хоть это не был заказ в строгом официальном смысле – Высоцкий загорелся. Сюжет сочинялся на ходу, между делами разными, а как сел за стол – так и понеслась поэма. Заголовок заводной придумал: «Вступительное слово про Витьку Кораблева и друга закадычного Ваню Дыховичного». Второго персонажа назвал в честь своего коллеги по театру и сделал его интеллигентным книголюбом-гуманитарием, а первого – технарем и спортсменом. В общем, они положительно влияют друг на друга, мастерят космический корабль и отправляются в межпланетное путешествие. В издательстве «Детская литература» взяли посмотреть, а через некоторое время сообщают, что рукопись не одобрил один очень крупный детский классик: не хватает, сказал, художественности. Есть еще и такое неофициальное мнение, что детские книжки – это кормушка для определенного писательского круга, своего рода мафия, которая всех чужаков с порога отвергает.
Так и не поймешь – получилось у тебя что-то или нет. А потеря энергии колоссальная – как будто бандитским жестом вырвали с мясом проводок, соединяющий с жизнью. Бьют, суки, не по голове – башка уже тренированная у нас, и даже не по душе – она тоже вся в рубцах, – нет, бьют аккуратно в тот орган, которым все сочиняется, придумывается. Вот это место и есть самое незащищенное: несколько таких ударов – и нокаут.
А помогать ему подняться после нокаута – дело исключительно тяжелое. Даже для женщины. Потому так уж вышло, что есть одна – и есть другая. И у каждой свое амплуа.
Некая раскованная богемная особа в доверительном разговоре сильно его развеселила, сказав: «Порядочный мужчина может любить только одну… Ну двух… Ну максимум трех женщин одновременно!» Прозвучало смешно, потому что редко кто вслух говорит такое, да и редко кто так думает. А вот действуют так в своей собственной жизни многие, только при этом они очень любят контролировать чужую нравственность. Я, мол, особая статья, а вот ты должен быть примерным семьянином и дисциплинированным однолюбом. Хотя в реальности так называемый однолюб – это человек, который любит одного себя. А кто неравнодушен к другим, кто по-настоящему нуждается в спасительной женской энергии и готов при этом сам что-то отдавать – тот всегда рискует оказаться в ситуации раздвоения.
Нельзя сказать, что его брак с Мариной вызвал такой уж всеобщий восторг – недобрых и завистливых взглядов хватало. Все же этот факт понемногу перешел из разряда сенсаций в обыденную колею. Но еще одну жизнь иметь – этого никому не положено. А она существует без разрешений. И это о ней песня «Здесь лапы у елей дрожат на весу…», тоже попавшая в «Свой остров»:
- Предыдущая
- 42/110
- Следующая
