Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 30

• Предыдущая
• 30/82
• Следующая

– Инвалидность не грозит, товарищ доктор? – спросила та. Глаза ее смеялись. Шахов неожиданно для себя поцеловал ступню.

– Какая ножка у тебя маленькая да изящная, – заметил он.

– Я вся изящная. Ну что, товарищ доктор, операция закончена? Я буду жить, товарищ доктор? Не хотелось бы в столь юном возрасте прощаться с белым светом. Есть надежда? Эй-эй, товарищ доктор, вы применяете неверную методику лечения. Зачем вы меня целуете? Вследствие поцелуев возможны осложнения. Еще занесете инфекцию, а тогда мне грозит ампутация. Как же мне, девчонке молодой, скакать на одной ноге, или деревянную приделаете, а, товарищ доктор? Деревянную так же страстно будете лобызать?

– Ты можешь помолчать?

– Как же я могу молчать, товарищ доктор, когда ваше лечение носит столь интенсивный характер. Мне же больно, товарищ доктор, у меня пожар в сердце. Я вся горю, болезнь явно прогрессирует. Ой, не надо бы этого делать, товарищ… док…то… оооо!!!… гражданин… началь… Ох… умираю!

Миг, и все кончилось. Хрустальный пузырь наслаждения лопнул с мелодичным звоном, и мир вновь пришел в движение. Шелестела осока, плескалась на мелководье мелкая рыбешка, стрижи все так же чертили густой ароматный воздух. Шахов поднялся и стал приводить себя в порядок.

– Замарались немножко, – услышал он. – Рубашка вон травой перепачкана и брюки… Да и вообще вид слегка помятый. Может, сполоснетесь?

Шахов поднял глаза на девушку. Она стояла на берегу и насмешливо смотрела на него. Обнаженная фигура Ани, освещенная закатным солнцем, выглядела столь эффектно, что искорка желания вновь зажглась в паху у Шахова. Он шагнул к девушке.

– Нет-нет, миленочек! На сегодня достаточно. – Она проворно отпрыгнула в сторону. – А то насытишься и разлюбишь.

– Почему ты так со мной говоришь?

– Как?

– Посмеиваешься зачем? И со своим Джоником в подобном тоне общаешься?

– Нет, с Джоником у меня серьезные отношения, а с тобой… Как бы выразиться попонятнее?.. Вот! Трали-вали. Сегодня есть, а завтра нет. Приедет жена, и забудешь девчонку Анютку.

– А если не забуду?

– Тогда хуже. Зачем ты мне? Мне замуж нужно.

– Уж не за американца ли собираешься?

– Может быть, может быть…

– Рискуешь.

– Чем же, интересно?

– Да мало ли… На браки с иностранцами нынче смотрят косо.

– Мне терять нечего, – неожиданно зло сказала Аня. – Так и так жизни не будет. Начну с тобой путаться – обязательно все узнают. Такая слава пойдет – вовек не отмоешься. А Джоник меня любит…

– Может быть, не только Джоник?

– Только не нужно, гражданин начальник, мне о чувствах распевать.

– Думаешь, воспользовался своим положением?

– Ничего я не думаю. Только не нужно.

– Хоть немного я тебе нравлюсь?

– Если это тебя согреет, немного нравишься.

События в Шанхае вызвали у милиции, которая, кстати, входила в число структур, подведомственных Народному комиссариату внутренних дел, полное недоумение. Информация о раскопанной могиле и сожженном доме не то чтобы не подтвердилась, но носила слишком расплывчатый, неясный характер. Дом действительно сгорел, но в результате поджога или по небрежности – с полной определенностью установить не удалось. Что касается могилы, то посетившие кладбище сотрудники милиции обнаружили ее в полной сохранности. Следов самовольных раскопок не имелось. Правда, могильный холм выглядел столь свежим, словно его насыпали только вчера, но ведь с момента захоронения прошло меньше месяца, и он просто не успел покрыться травой, эксгумацию никто делать не собирался, поскольку на сей счет не имелось приказа.

Самым странным фактом явилось исчезновение Хохлова. Куда он пропал, связано ли его отсутствие с событиями вокруг могилы и дома или это просто совпадение, оставалось загадкой. Хохлов проживал на пятом участке. В бараке, где у него имелась комнатушка, милиционера знала каждая собака. Опрошенные соседи ничего вразумительного сообщить не смогли. Уезжать Хохлов вроде никуда не собирался, родственников у него не имелось, а загулам он подвержен не был. Хотя и выпивал, но меру знал. Последний раз милиционера видели неделю назад.

– К вечеру дело шло, – рассказывал сосед по бараку, рабочий-путеец. – Вижу, Кузьма Иванович куда-то собрались. И снаряжен не по погоде, в длинную накидку непромокаемую. Их еще плащ-палатками обзывают. Куда, спрашиваю, путь держите, Кузьма Иванович? Да на Шанхай, отвечает. Нужно с одной нечистью разобраться. Именно с нечистью, так и сказал. Часа через четыре, а то и все пять – стук в дверь. Мы уже спать легли. Кого, думаю, нелегкая несет? Открываю. Опять он! Можно сказать, запыхавшийся. Вроде бегом бежал. Давай, говорит, Петрович, свой фонарь. Ну, я ничего спрашивать не стал, вынес требуемое. Человек надежный, ни разу не подводил. С тех пор ни Кузьмы Ивановича, ни фонаря.

Рассказ железнодорожника еще больше озадачил милиционеров. О какой нечисти говорил Хохлов и зачем ему понадобился фонарь? Возникло предположение: Хохлов выследил неизвестную банду, а на Шанхае уголовщины хватало, и решил в одиночку захватить ее. Однако, по-видимому, силы оказались неравными, и храбрый милиционер пал от бандитской руки.

Пропажа сотрудника – событие чрезвычайное. Данный факт не скроешь, не замнешь… И милицейское руководство решило во что бы то ни стало найти концы. Ниточка определенно вела на Шанхай, но, поскольку открытый розыск с опросом населения и привлечением бригадмильцев ничего бы не дал, поскольку местные жители категорически отказывались, во всяком случае официально, сотрудничать с правоохранительными органами, решено было заслать в криминальное логово секретного агента.

Ближе к обеду на шанхайской улочке появился молодой цыганистого вида парень с кудрявой нечесаной шевелюрой. При парне имелся агрегат, представлявший собой переносное точило с ножным приводом. Парень остановился посреди улицы и заорал зычным голосом:

– Ножи, ножницы точу!.. Ножи, ножницы точу!..

Появление бродячего точильщика никого не удивило. Подобных кустарей-умельцев шаталось по Соцгороду немало. Некоторое время парень стоял в одиночестве, поплевывая по сторонам в ожидании клиентов и время от времени выкликивая свой призыв. Наконец появился первый посетитель: кривая бабка Салтычиха, уже упоминавшаяся в нашем повествовании.

– Топор направишь? – без особых церемоний спросила она.

– Можно и топор, – ощерил белоснежные зубы парень.

Салтычиха извлекла из мешка здоровенный колун и поинтересовалась ценой.

– Работы много, – сообщил парень, разглядывая зазубренное лезвие, – ты, бабка, им что, головы рубила?

Сошлись на гривеннике. Завертелся наждачный круг, завизжала сталь, брызнули снопы искр. За десять минут топор стал как новенький.

– Бриться можно, – сообщил парень. – Попробуй, бабка, свои усы обкорнать. Зачем тебе, старая, усы? Ты ведь не солдат.

– Молчи, идоленок, – цыкнула на него Салтычиха, вручая монетку. – А еще что работать можешь?

– Паять, лудить… Да мало ли. Только если серьезной работой заниматься – угол где-то нужно снять.

– Сам откуда?

– Да как сказать… Не здешний. Скитаюсь вот по городам и селам. Промышляю помаленьку. Утром с поезда. На вокзале поотирался, да там толку мало. Вот сюда прикандехал. Прожил бы здесь с недельку, подлатал ваш скарб, а там и дальше. Расея большая.

– А сколь платить будешь? За хавиру то есть.

– За хавиру? Ты, бабка, видать, из золоторотцев[15]. Слова-то какие знаешь.

– Зубы-то мне не заговаривай, босяк. Пять целковых за неделю. Харчи твои.

– Ну, ты хватила: пять рублев! Да я столько за месяц не заработаю. Э-гей, граждане-товарищи… Кому точить, лудить, паять?!

– А сколь твоя цена?

– Два рублика.

Столковались на трех.

– И две кастрюли мне залудишь, – потребовала старуха, – и ведро…

• Предыдущая
• 30/82
• Следующая