Мир вне закона - Новак Илья - Страница 36

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая

Уныние овладевало мной. Таймер, на который я сейчас даже не мог посмотреть, неутомимо отсчитывал секунды, приближая меня к тому моменту, когда дефзонд включится… а я все дальше и дальше удалялся от Зеленого замка и кристалла-энергонакопителя.

Я наклонился и уткнулся лицом во влажные волосы Латы. Они пахли гораздо лучше, чем улбон.

Лата повела плечами и сказала:

– Так, а ну отодвинься!

– Зачем? – спросил я, но все же спустя некоторое время выпрямился.

Хитросплетения Леринзье окружали нас.

Базар ничем бы не отличался от множества виданных мной раньше, если бы не карлики и не то, что он располагался на слегка провисающем широком плетеном полотнище. А в общем здесь все было как обычно: деревянные лотки с товарами, горластые продавцы по одну сторону и еще более горластые покупатели по другую. Из пузатого бочонка продавали в разлив какую-то выпивку, рядом стояли несколько паучников с ковшиками в руках; с одной стороны дрались и слышалось щелканье лезвийных бичей, с другой, на круглом помосте, под ритмичные барабанные удары танцевала паучница, а вокруг помоста небольшая толпа дружно хлопала в такт барабану.

Улбон двигался быстро, и вскоре базар исчез в бесконечных переплетениях. Рядом, совсем близко, появился дом-улей с широким круглым окном, через которое виднелись край стола и два паучника, склонившиеся над ним. Один с седой бородой и в очках, голову второго скрывал капюшон. Бородатый говорил:

– Я не могу согласидься с мисдическим долгованием дого, чдо вы высогобарно, но бессмысленно называеде Идеей Святой Веревки. Жизнь наша – эдо размеренное движение бо Бесгонечному Ганаду и философская сдорона воброса…

Улей остался позади, и я не расслышал, что он там говорил о Бесконечном Канате, да меня это сейчас и мало занимало – вокруг и без того хватало интересных вещей.

Мы находились в центре Леринзье, возле осевой башни… Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не башня, а несколько сбитых вместе очень толстых бревен, настолько плотно опутанных веревками, что издалека они казались единой массой. В неподвижном воздухе висел стойкий улбоний дух, забивающий все остальные запахи.

Впереди показалось очередное полотнище, одна часть которого изгибалась и образовывала как бы «крышу» в трех метрах над «полом». На полотнище стояли улбоны и паучники, среди них возвышался Чоча, которому как раз развязывали руки. Под «потолком» болтался все еще связанный Смолкин.

– Тебя как звать? – спросил я, поворачивая голову к нашему конвоиру.

– Бобуазье, – ответил он равнодушно. – Боба.

– Боба в смысле «Боба» или «Попа»?

– Обядь гривляешь меня? Ну чдо, дадь даги дебе бо бошге?

– Не надо. Боба так Боба… Слышь, Боб, давай,

развязывай нам руки.

– Нед, – ответил он. – Бриедем, там дебе их развяжут. А до я видел, гаг ды булдыхаешъся в речге. Еще сиганешь брямо отсюда головой вниз, и боминай гаг звали…

– Не сигану, – заверил я, оглядываясь. Под нами, над нами, вокруг нас тянулись бесконечные ярусы гротескного веревочного мира. Земли видно не было, небо просматривалось лишь в виде разрозненных серых фрагментов. – Некуда сигать…

Улбон вполз на изогнутое полотнище и остановился. Мы слезли.

– Чоча, ты как? – спросила Лата, но он только мотнул головой. Лицо Пат-Рая было бледным.

– У тебя нога в крови! – ахнула она. – Так, а ну вы, узкоглазые бандюги, немедленно дайте мне перевязать моего брата!

– Не дергайся, грасавица, – сказал старший паучник. – Ладно, развяжиде их.

Когда наши руки освободили, Лата, решительно растолкав паучников, подошла к Чоче, а я первым делом взглянул на таймер.

И обомлел.

Не помню точно, когда именно и обо что я ударился рукой… Может быть, во время потасовки с наемниками… Или скорее, когда летел с моста… У меня осталось смутное воспоминание, что я тогда вроде бы зацепил кистью за ограждение. Так или иначе, через таймер тянулась зигзагами тонкая белая трещина.

В овальном окошке потух зеленый свет и исчезли цифры.

– Чдо там у дебя, Рыжий? – поинтересовался старший паучник.

– Вы, коротышки! – в ярости заорал я. – Кривоногие волосатые вонючки! Это из-за вас!..

Краем глаз я заметил, как Боба наклонился и быстро поднял что-то. Я начал оборачиваться, но тут он, выполняя обещание, звезданул меня по затылку.

Я очнулся от сковывающего тело холода и очень неудобной позы, в которой лежал. Стараясь припомнить, сколько раз за последние сутки терял сознание из-за ударов по голове и взбрыкиваний Советчика, я слегка поворочался, а когда мысли наконец перестали путаться, попытался подсчитать, сколько у меня осталось времени. Когда в последний раз смотрел на таймер, там было что-то около двенадцати с небольшим часов. Переправа… разговор со. Смолкиным… наемники…

Я поморщился, – голова раскалывалась. Нет, ничего не выйдет, тем более я не знаю, сколько времени лежал в отключке после удара Бобуазье. Остановимся на том, что, по словам Чочи, у меня есть время до утра. И его, кажется, предстоит провести здесь, в Леринзье. Кстати, где именно я нахожусь?

Я чихнул и открыл глаза.

Сплетенный из желтых сухих прутьев шар двухметрового диаметра. Сквозь широкие просветы между прутьями видны облака… Несколько ближе, чем обычно. Поднявшись, я осмотрелся.

Шар торчал на конце длинного шеста со ступенями-перекладинами, крепившегося к осевому стволу Леринзье. Хитросплетения города виднелись далеко внизу. Слева и справа висело еще десятка полтора таких же шаров, но, кто в них находился и находился ли кто-то вообще, разглядеть было невозможно.

Я осмотрел конструкцию шара и обнаружил в его верхней части две деревянные петли и тянувшуюся по кругу щель. Таким образом, из шара можно выбраться, вот только накрывающий его колпак примотан длинным прутом, заменяющим замок на обычной двери.

Просунув пальцы в щель, я попытался сначала развязать, а затем сломать прут, но вскоре понял, что без ножа сладить с ним невозможно. Тогда я встал на колени и посмотрел вниз. На натянутом между основаниями шестов полотнище сидел паучник. Я лег и приник лицом к просвету между прутьями.

– Эй ты! – крикнул я. – Слышь, верзила!

Он медленно поднял голову, и я узнал Боба. Смуглое, заросшее черной щетиной лицо хранило спокойствие.

– Так это ты, Боб? – крикнул я. – Хорошо сидим, а?

Он молчал.

– И долго это будет продолжаться?

Меланхолично пожав плечами, паучник отвернулся.

Немного подумав, я избрал линию поведения и стал орать:

– А как, интересно знать, вы затащили мое бесчувственное тело в эту клетку? Вы же не фенголы! Тяжелая, наверное, работенка? Слышь, громила! Поговори со мной!

Он не реагировал, но я не унимался:

– Ты таки стукнул меня по голове, как и обещал. Так что за мной должок, а свои долги я всегда отдаю. Объясни, для чего нас тут держат? Что собираются с нами делать? А по нужде можно выйти – или прямо отсюда…

– Ды можешь задгнудься? – наконец отреагировал он. – Чего верещишь? Не видишь, я думаю.

– О чем? – крикнул я. – О философском наполнении понятия Святой Веревки? Или о мистической двойственности Божественных Шнурков? А может, о блаженстве вечного движения по Бесконечному Канату под аромат улбона и… – Тут я понял, что перегибаю, и изящно закруглился: – Болван!

– Не шуди со свядыми вещами, – откликнулся паучник.

Махнув рукой, я встал. Сильно болела голова, меня то и дело пробирал озноб, а в довершение всего очень хотелось есть, но еще больше – пить.

Я потер слезящиеся глаза, вцепился в колпак клетки и стал изо всех сил трясти его. Прутья затрещали, но не поддались. Шест начал раскачиваться.

– Не дури, Рыжий. Убадешь вниз – расшибешься в лебешку, – равнодушно предупредил снизу Боб. – А не расшибешься, даг я тебя добью.

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая