Метафизика труб - Нотомб Амели - Страница 15

• Предыдущая
• 15/19
• Следующая

Моим родителям оставалось только согласиться.

Я повисла на шее у Нишио-сан:

— Не уходи! Прошу тебя!

Она заплакала, но не сменила решения. Я видела, как Кашима-сан улыбалась в углу.

Я побежала к родителям и рассказала то, что поняла из сцены, при которой я присутствовала тайком. Мой отец, разгневанный на Кашима-сан, пригласил Нишио-сан для разговора наедине. Я рыдала в материнских объятиях, конвульсивно повторяя:

— Нишио-сан должна остаться со мной! Нишио-сан должна остаться со мной!

Мама мягко объяснила мне, что в любом случае, однажды, я покину Нишио-сан.

— Твой отец не останется на посту в Японии вечно. Через год, два или три мы уедем. А Нишио-сан не поедет с нами. И тогда тебе придётся с ней расстаться.

Вселенная обрушилась у меня под ногами. Я только что услышала столько мерзостей за раз, что не могла привыкнуть даже к одной из них. Кажется, моя мать не понимала, что только что объявила мне Апокалипсис.

Мне понадобилось время прежде, чем я произнесла хоть один звук.

— Мы не останемся здесь навсегда?

— Нет. Твой отец получит пост в другом месте.

— Где?

— Мы этого не знаем.

— Когда?

— Этого мы тоже не знаем.

— Нет. Я не уеду. Я не могу уехать.

— Ты больше не хочешь жить с нами?

— Хочу. Но вы тоже должны остаться.

— У нас нет на это права.

— Почему?

— Твой отец дипломат. Это его профессия.

— Ну и что?

— Он должен подчиняться Бельгии.

— Бельгия далеко. Она не сможет его наказать, если он не послушается.

Мать засмеялась. Я заплакала ещё сильней.

— Это шутка, то, что ты мне сказала. Мы не уедем!

— Это не шутка. Однажды мы уедем.

— Я не хочу уезжать! Я должна жить здесь! Это моя страна! Это мой дом!

— Это не твоя страна!

— Это моя страна! Я умру, если уеду!

Я замотала головой, как сумасшедшая. Я была в море, почва ушла у меня из-под ног, я барахталась, искала опору, почвы не было нигде, я больше не нужна была миру.

— Нет, ты не умрёшь.

На самом деле я уже умирала. Я только что узнала эту ужасную новость, которую каждый человек однажды узнает: то, что ты любишь, ты потеряешь. «То, что было тебе дано, будет у тебя отнято»: именно так сформулировала я катастрофу, которая станет лейтмотивом моего детства, юношества и последующих перипетий. «То, что было тебе дано, будет у тебя отнято»: вся твоя жизнь пройдёт в траурном ритме. Траур по любимой стране, горе, цветам, дому, Нишио-сан и языку, на котором ты с ней говоришь. Это будет твоим первым трауром в бесконечной череде утрат. Траур в полном смысле слова, потому что ты не обретёшь ничего вновь, ничто не возвратится тебе: тебя попытаются одурачить, как Бог дурачит Иова «возвращая» ему другую жену, другой дом и других детей. Увы, ты не так глупа, чтобы дать себя обмануть.

— Что я сделала плохого? — рыдала я.

— Ничего. Это не из-за тебя. Просто так все утроено.

Если бы по крайней мере я была в чём-то виновата. Если бы только эта жестокость была наказанием! Но нет. Это так, потому что так всё устроено. Плохо ты ведёшь себя или нет, это ничего не меняет. «То, что было тебе дано, будет у тебя отнято»: таково правило.

В возрасте почти трёх лет узнаешь, что однажды ты умрёшь. Это не имеет никакого значения: это будет так нескоро, словно этого вовсе не случится. Но узнать в этом возрасте, что через год, два, три, ты будешь изгнана из сада, даже не нарушив главных правил, жестоко и несправедливо, мысли об этом наполняют тебя страданием и тревогой.

«То, что было тебе дано, будет у тебя отнято»: и если бы ты только знала, что однажды они будут иметь наглость увезти тебя!

Я взвыла от безнадёжности.

В этот момент появились мой отец и Нишио-сан. Она подбежала и взяла меня на руки.

— Успокойся, я остаюсь, я больше не уезжаю, я остаюсь с тобой, всё уладилось.

Если бы она сказала мне это на четверть часа раньше, я бы запрыгала от радости. Отныне же я знала, что это было всего лишь отсрочкой: драма разразится позже. Плохое утешение.

Когда знаешь, что тебя таким бессовестным образом ограбят, можно вести себя по-разному: или не привязываться к людям и вещам, дабы сделать разрыв менее болезненным, или, наоборот, любить как можно сильнее, выложиться полностью — «если мы вместе не навсегда, я дам тебе за год столько любви, сколько я могла бы дать тебе за всю жизнь».

Таков был мой выбор: я заключила Нишио-сан в объятия и сжала её тело так сильно, насколько мне позволяли мои несуществующие силы. Это не помешало мне ещё надолго заплакать.

Кашима-сан прошла мимо и видела эту сцену: моё объятие и успокоенную и смягчившуюся Нишио-сан. Она догадалась, если не о моём шпионстве, то, по крайней мере, о той роли, которую я сыграла в этом деле.

Она сжала губы. Я увидела, как она кинула на меня взгляд полный ненависти.

Мой отец немного успокоил меня: наш отъезд из Японии планировался через два или три года. Два или три года для меня были равны целой жизни: страна, где я родилась, будет со мной ещё целую вечность. Это было горьким утешением, как лекарства, которые смягчают боль, но не лечат болезнь. Я предложила отцу сменить профессию. Он ответил, что карьера канализационного рабочего не слишком привлекала его.

С этих пор я чувствовала себя торжественно. В тот же день, когда я сделала это трагическое открытие, Нишио-сан отвела меня на детскую площадку. Там я провела час, исступлённо прыгая по бортику песочницы, повторяя себе такие слова:

«Ты должна запомнить! Ты должна запомнить!»

"Поскольку ты не будешь жить в Японии вечно, поскольку ты будешь изгнана из сада, поскольку ты потеряешь Нишио-сан и гору, поскольку то, что было тебе дано, будет у тебя отнято, ты должна запомнить эти сокровища. Воспоминание имеет ту же власть, что и написанное: когда ты видишь слово «кот», написанное в книге, его вид отличается от соседского кота, который смотрел на тебя своими красивыми глазами. И, однако, видеть написанным это слово доставляет тебе удовольствие сродни присутствию настоящего кота и его золотистому взгляду, устремлённому на тебя.

Память это то же самое. Твоя бабушка умерла, но воспоминание о ней делает её живой. Если тебе удастся запечатлеть сокровища твоего рая в твоём мозгу, ты унесёшь в своей голове если не их волшебную реальность, то, по крайней мере, их могущество.

Отныне в твоей жизни будут сплошные коронации. Моменты, достойные этого, будут облечены в мантию из горностая и коронованы в храме твоего черепа. Твои чувства станут твоими династиями".

Наступил, наконец, день моего трёхлетия. Это был первый день рождения, о котором я помню. Это событие показалось мне событием мирового масштаба. Утром я проснулась, воображая, что Сюкугава должна быть в праздничном убранстве.

Я прыгнула в кровать моей сестры, ещё спавшей, и растолкала её:

— Я хочу, чтобы ты первая поздравила меня с днём рождения.

Мне казалось, что она почтёт это за большую честь. Она пробурчала «с днём рождения» и отвернулась с недовольным видом.

Я покинула эту неблагодарную и спустилась в кухню. Нишио-сан была великолепна: она встала на колени перед ребёнком-богом, которым была я, и поздравила меня с моим подвигом. Она была права: достигнуть возраста трёх лет было доступно не всякому. Затем она распростёрлась передо мной. Я почувствовала глубокое удовлетворение.

Я спросила её, придут ли жители деревни приветствовать меня ко мне домой, или же это я должна прошествовать по улице, получая аплодисменты. Нишио-сан на мгновение затруднилась ответить:

— Сейчас лето. Люди уехали на каникулы. Иначе для тебя организовали бы целый фестиваль.

Я решила, что так даже лучше. Это празднество меня без сомнения утомило бы. Для моего триумфа требовалась интимная обстановка. В тот момент, когда я получу своего плюшевого слона, этот день можно будет счесть самым удачным.

Родители объявили, что я получу свой подарок во время полдника. Хьюго и Андре сказали мне, что сегодня они не будут дразнить меня. Кашима-сан ничего мне не сказала.

• Предыдущая
• 15/19
• Следующая