Природа донского края - Сборник "Викиликс" - Страница 8

• Предыдущая
• 8/51
• Следующая

В период развития и формирования казачества на Дону (XVI век) Дикое поле, как русские называли степи между Доном и Днепром, было местом летнего выпаса скота, принадлежащего татарам Ногайского улуса и Крымского ханства. Через эту степь их вооруженные отряды отправлялись грабить южные русские города. Помимо кочевий, в глубине степи ютились редкие татарские аулы. У татар и казаков существовали в то время небольшие запашки земли, занятые просом, выращивание которого не требовало особого внимания. Походной пищей служило просяное варево — кулеш. Переменчивость военного положения не позволяла по-настоящему заниматься хлебопашеством. В дальнейшем оно осложнилось экспансией турок, поставивших в устье Дона крепость Азов.

Опасаясь, что выращивание хлеба отвлечет внимание казаков от военных обязанностей, в 1689 году Войсковой круг постановил: «Чтобы никто нигде хлеба не пахали и не сеяли, а если станут пахать, и того бить до смерти и грабить». Но приток населения увеличивался, прежних ресурсов для его обеспечения не хватало. Поэтому пашни все же появились, и в 70-х годах XVIII века стали удовлетворять местные потребности в зерне. К концу XVIII века, когда население Нижнего Дона перешагнуло 300-тысячный рубеж, значительная часть производимого здесь зерна шла уже на вывоз. Такому сравнительно быстрому прогрессу способствовали исключительно высокие по тем временам урожаи. Применялась залежная система землепользования, наши предки снимали первые «вершки». Заброшенные земли зарастали бурьяном, естественная растительность восстанавливалась на них очень медленно.

В конце XVIII века была распахана примерно седьмая часть всех земель, в середине XIX века — две пятых. При этом возросла и площадь залежей. Начался процесс быстрого отступания степей. «Как прежде белели они ковылем-травою, так почти сплошь чернеют теперь пашнями и бурьяном», — писал в 1881 году И. Черников. «Тесно, скудно стало совсем, — говорят степные старожилы. — То ли было прежде, лет тридцать тому назад…» К концу XIX века население области составляло уже больше полутора миллионов человек, и была распахана половина земель. Окончательное их освоение произошло уже в последнее время с помощью новой техники — тракторов. Целинных участков осталось теперь очень мало, причем некоторые из них охраняются, другие даже не учтены. Между тем каждый из этих случайно уцелевших живых свидетелей прошлого представляет собой бесценный природный памятник, имеющий огромное научное значение.

Многовековая деятельность человека способствовала также постепенному изреживанию и сведению естественных лесов, занимавших в прежние времена площади гораздо большие, чем теперь. Леса покрывали в основном речные долины и балки. Заросшие лесом балки назывались у донских казаков буераками, а у украинцев — байраками, откуда и произошло название байрачный лес. В северных районах байрачные леса частично сохранились до наших дней, но несколько веков назад южная граница их распространения лежала за пределами Дона, полностью охватывая бассейн Кальмиуса и, может быть, распространяясь на бассейн реки Берды. На карте земель, выделенных Екатериной II в 1779 году под поселение крымских греков, обозначены мелкие речки и сухие балки, традиционно сохранявшие свои старые названия: Ольховая, Осиновая, Бересняковатая, Дубовая, Ореховая, Ясеневая.

Исследователь истории запорожского казачества Д. И. Эварницкий писал, что, начинаясь от речки Мокрые Ялы, леса шли на юг по берегам Кальмиуса и его притоков и даже по берегу Азовского моря. В «Кратком обзоре Мариупольского уезда» за 1894 год также говорится: «…свежо… предание о том недавнопрошедшем времени, когда склоны Азовского побережья… были покрыты лесами… и теперь еще на поверхности безлесного прибрежного взгорья выступают местами толстые пни вековых деревьев…» Возможность существования в прошлом лесов по северному берегу Таганрогского залива не вызывает сомнений, так как климатические, грунтово-почвенные и гидрологические условия для этого остаются благоприятными до сих пор. Здесь обильны выходы грунтовых вод, местами заболачивающие прибрежную террасу; выше, вдоль склонов, наблюдается градация почв по степени их увлажненности. Береговые обрывы защищают расположенное под ними пространство от сильных здесь ветров. Дополнительно важным для леса был бы и перехват атмосферной влаги, доставляемой испарениями с близко расположенной поверхности моря. В настоящее время здесь попадаются только лох, ива и кое-где по склонам кустарники — виды шиповников, терн, бобовник, бирючина.

Пойменные леса, до того как они поредели, опускались отдельными массивами до низовий Дона и Кагальника. На это указывает сообщение венецианца Барбаро (XV век) об исключительном обилии оленей в районе теперешнего Азова. Может быть, в отдаленные времена лесная растительность тянулась и по высокому правому берегу Дона, соединяясь с подобными лесами на морском побережье. Леса сплошь покрывали долину Миуса и Темерника, распространяясь по всем обводненным долинам и балкам этого междуречья, а также по Тузлову, но были уничтожены здесь значительно раньше, чем на Миусе. Во второй половине XVIII века комендант Ростовской крепости немец на русской службе А. И. Ригельман перечислял среди пород, произрастающих на Миусе, дуб, берест, березу, ольху, липу, черноклен, яблоню, грушу, ветлу, тополь и осину. Примечательно, что в это время пойма Дона напротив крепости была (может быть, уместно добавить — уже) совершенно безлесной. Поэтому специально снаряженная военная команда доставляла сюда легко укореняющиеся ивовые колья и насаждала таким образом первый в этих местах искусственный лес.

Сведение лесов на южном пределе их существования — процесс, уходящий своим началом в самые древние времена. Изреживать их начинал человек каменного века, используя древесину для изготовления жилья, орудий, долбленых лодок и в течение тысячелетий сжигая ее на своих кострах. Периодически кустарники и отдельные участки лесов выгорали во время степных пожаров.

В еще большей степени изреживание лесов усилилось с появлением кочевников-скотоводов, распространивших свою деятельность на широкие территории. Их стоянки располагались всегда у воды и поблизости от лесных или кустарниковых зарослей, где можно было обеспечиться топливом, жердями и кольями для установки юрт, привязки лошадей и пр. По современному опыту мы знаем, что даже организация бивуаков в местах наплыва туристов приводит к заметному обеднению леса. В те же далекие времена лес по-настоящему использовался для удовлетворения важных хозяйственных нужд. Де Люк писал, что в местах, где кочевникам попадается лес, они устраивают из него обширные загоны для скота. Еще большее значение имели зимние становища, вокруг которых при оседлой жизни с осени до апреля разбиралось огромное количество топлива и древесины для других целей, включая ремонт и изготовление повозок, кибиток, седел. Некоторые районы на протяжении долгих времен были традиционным местом развития таких ремесел. Например, на Миусе до 1740 года изготовлялись арбы.

Литература прошлого засвидетельствовала и такую деталь: татары и казаки, всегда бывшие в состоянии военной конфронтации, нередко выжигали отдельные островки леса, опасные как возможное место вражеской засады. Во времена же, когда дефицит леса стал особенно ощутим, татары иной раз разоряли казачьи зимовники с той только целью, чтобы вывезти древесину в свой аул.

К 1773 году леса на Миусе отодвинулись на 50 верст выше устья Крынки, что констатировал академик Гюльденштедт, проезжая от Ростовской крепости к Берде. Их продолжали усиленно разбирать — специальные команды заготавливали здесь стройматериалы и дрова, доставляя их в Азов, Ростовскую крепость, Черкасск и во все прочие поселения и городки. Гюльденштедт писал, что один купец брался по контракту за 11 тысяч рублей поставить Таганрогскому адмиралтейству 1000 куб. саженей дров.

Окончательному сведению дольше других просуществовавших миусских лесов способствовало развитие углежогства — добыча каменного угля еще не начиналась — и солеварных промыслов, особенно бахмутских (ныне г. Артемовск), куда бревен и дров с Миуса возили «беспрерывно, возов ста по два и по три». С начала XIX века строевой лес и дрова сплавлялись по Дону в его обезлесившие низовья и до Таганрога от самой станицы Качалинской.

• Предыдущая
• 8/51
• Следующая