Прекрасные господа из Буа-Доре - Санд Жорж - Страница 42

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая

Однако они благополучно добрались то последнего испанского этапного пункта, где, проведя ночь на дурном постоялом дворе, мой брат соизволил захотеть поменять испанское золото на французское золото и попросил похожего на дворянина человека. Этот человек смог предложить ему лишь маленькую сумму, а когда мой брат садился в свою повозку со своей спутницей в плаще и вуали, на постоялом дворе приметили, что оба незнакомца уделили этому внимание, наблюдая за двумя сундучками, которые он погрузил туда сам, один содержал его золотые и серебряные монеты, а другой — драгоценности его жены, и что они тут же уехали, отправившись за ними следом, хотя заявляли о намерении ехать в противоположную сторону. Эти самые мерзавцы привлекли к себе внимание так, что не оставалось сомнения, когда описывались убийцы моего брата.

— Ах! — сказал д'Альвимар, — так вам описали их?

— Отлично. Один из них имел красивую внешность и был столь молод, что казался юношей. Он был среднего роста, но очень стройный. У него были белые маленькие руки, как у женщины, пробивающаяся черная борода, шелковистые волосы, внушительный благородный вид, довольно богатый дорожный костюм, мало или совсем не было запасной одежды, потому что его чемодан ничего не весил, хороший андалузский конь и этот гнусный нож, который служил ему и чтобы есть, и чтобы убивать. Другой…

— Это неважно, мессир. Ваш брат?..

— Я должен описать вам другого вора, так, как мне его описали. Это был мужчина в возрасте, похожий и на монаха, и на бретера. Длинный нос спускался на седеющие усы, туманный взгляд, мозолистые руки, неразговорчивый характер, настоящее животное Испании…

— Как вы сказали, мессир?

— Животное, какие имеются в каждой стране, где думают откупиться от ада молитвами. Эти бандиты преследовали моего брата, как два свирепых волка, трусы, они следовали за добычей, на которую не осмеливались напасть, и догнали… Что с вами, мессир? Вам слишком жарко в этой маленькой комнате?

— Возможно, мессир, — ответил взволнованный д'Альвимар. — Я нахожу, что трудно дышатъ воздухом дома, где кажется, что имя Испании презираемо, как вы это делаете.

— Никоим образом, сударь. Садитесь же… Я нисколько не определяю вашу нацию виновной в падении некоторых нравов. Повсюду есть низкие люди. Если я говорю едко о тех, которые лишили меня брата, вы должны извинить меня.

Д'Альвимар, в свою очередь, извинился за свою обидчивость и умолял маркиза не прерывать свой рассказ.

— Это было, — продолжал тот, — примерно в миле от небольшого местечка под названием Урдос, когда мой брат был один со своей женой на стене из скал вдоль очень глубокой пропасти. Дорога извивалась на подъеме столь крутом, что лошадь отказалась идти в какой-то момент, и мой брат, опасаясь, что она откатится в лощину, спрыгнул на землю и быстро спустил жену, приняв ее в свои объятия. Было очень жарко, и чтобы она не страдала от солнца, он показал ей впереди тень пихт, куда она потихоньку отправилась, пока он давал передохнуть лошади.

— Так эта дама видела, как убили ее мужа?

— Нет, она свернула в небольшую горную рощу, когда это случилось. Бог хотел спасти ребенка, которого она носила, потому что, если бы убийцы ее увидели, они бы ее не помиловали.

— Так кто же мог знать, как погиб ваш брат?

— Другая женщина, которую случай привел совсем рядом за обломки скалы, и у которой не было времени позвать на помощь, так быстро было совершено ужасное убийство. Мой брат старался заставить лошадь двигаться вперед, когда его настигли убийцы. Более молодой спрыгнул на землю и обратился к нему с лицемерной учтивостью: «Ах, бедняга, ваше животное доведено до изнеможения. Не нужно ли помочь?» Старый негодяй, который следовал за ним, тоже спешился, и оба приблизились к брату, который ничего не заподозрил, и в то же мгновение свидетель, которого небо послало туда, увидел, как он споткнулся и упал во весь рост между колес, при том, что ни один крик не мог заставить думать, что ему был нанесен удар. Этот кинжал был воткнут ему в сердце до рукоятки рукой твердой и умеющей это делать.

— Итак вы не знаете кто — хозяин или слуга — нанес удар? Вы говорите, что хозяин был очень молод, трудно поверить, что это был он.

— Мне все равно, мессир. Для меня оба они негодяи, что один, что другой, потому что дворянин вел себя точно так же, как лакей. Он устремился к повозке, не имея времени взять обратно свое оружие, спеша и страстно желая украсть обе шкатулки. Он передал их своему товарищу, который укрыл их у себя под плащом, и оба они обратились в бегство, повернув обратно, подгоняемые, но не угрызениями совести или стыдом, человеческими чувствами, которые они не способны были испытывать, но страхом наказания кнутом и колесом, которые есть вознаграждение и конец такого отродья!

— Вы лжете, сударь! — воскликнул, вскакивая, д'Альвимар вне себя и бледный от бешенства. — Кнут и колесо… Вы все лжете… и вы дадите мне удовлетворение…

Он снова упал в кресло, задыхаясь и как бы сдавленный признанием, которое вырвал у него наконец приступ гнева.

Маркиз был также поражен этой выходкой, которой он не ожидал, поскольку до сих пор виновный хорошо держался и отпускал с естественным видом свои частые реплики.

Он пришел в себя первым и схватил своей длинной нервной рукой конвульсивное запястье д'Альвимара.

— Презренный человек! — сказал он ему с удручающим презрением, — вы должны благодарить небо, которое сделало вас моим гостем, потому что если бы я не дал слово защищать вас, слово, которое охраняет вас от меня самого, я бы вас разбил о стену этой комнаты.

Люсилио, опасаясь борьбы, схватил нож, оставшийся на столе.

Д'Альвимар увидел это движение и испугался. Он высвободился из руки маркиза и схватился за эфес своей шпаги.

— Будьте спокойны и не бойтесь здесь ничего, — сказал ему Буа-Доре со спокойствием. — Мы не убийцы, мы другие!

— И я нет, сударь, — ответил д'Альвимар, который казался побежденный этим достойным поведением, — и поскольку вы не хотите отступить от законов чести, я приложу все усилия, чтобы оправдаться.

— Вы оправдаться, вы! Полноте! Вы изобличены через опровержение, которое вы мне дали как доказательство, я нас презираю!

— Оставьте ваше презрение для тех, кто молча выносит оскорбление. Если бы я так поступил, вы бы меня не подозревали! Я отверг оскорбление. И я его еще раз отвергаю!

— Ах, так вы хотите все отрицать?

— Нисколько… Я убил вашего брата… как всякого другою. Я не знал имени человека, которого убил… или дал убить! Но что знаете вы о причинах, приведших меня к этому убийству? Как знать вам, не совершил ли я законную месть? Откуда знать вам, что эта женщина… имени которой вы не знаете… была моей сестрой, и мстя за честь своей семьи, я взял, как собственное добро, золото и драгоценности, увезенные соблазнителем?

— Замолчите, сударь! Не оскорбляйте память моего брата.

— Вы же сами признались, что он не был богат: откуда тогда он взял тысячу пистолей, чтобы бежать с женщиной?

Буа-Доре заколебался. Его брат по причине различия их взглядов никогда не хотел принять от него меньшую часть состояния, поскольку он считал это по справедливости как происходящее от лишения его собственной чести.

Он был вынужден удовлетвориться объяснением, что жена его брата имела право взять то, что было ее. Но д'Альвимар ответил, что семья тоже имела право рассматривать это как свое. Он энергично отверг обвинения в воровстве.

— А разве вы не злодей, — сказал ему маркиз, — если вероломно убили кинжалом дворянина, вместо того чтобы вызвать его на дуэль?

— Примите во внимание, что ваш брат был переодет, — с жаром отвечал д'Альвимар. — Вы скажете, что, видя его в одежде виллана, я не мог полагать, что могу дать убить, его, как виллана, своему слуге.

— А почему вы не сделали этого на том постоялом дворе, где вы должны были узнать свою сестру, а вместо этого преследовали его, чтобы схватить в западне?

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая